Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила
тишина во время дня и шорох во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени
бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна
в тишине лесов
Одна с опасной книгой
бродит,
Она
в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской
тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я
в былые годы
Провел
в бездействии,
в тени
Мои счастливейшие дни?
В ожидании минуты, когда настанет деятельность, она читала,
бродила по комнатам и думала. Поэтическая сторона деревенской обстановки скоро исчерпалась; гудение внезапно разыгравшейся метели уже не производило впечатление; бесконечная белая равнина, с крутящимися по местам, словно дым, столбами снега, прискучила;
тишина не успокоивала, а наполняла сердце тоской. Сердце беспокойно билось, голова наполнялась мечтаниями.
Тишина,
в которую погрузился головлевский дом, нарушалась только шуршаньем, возвещавшим, что Иудушка, крадучись и подобравши полы халата,
бродит по коридору и подслушивает у дверей.
Когда так медленно, так нежно
Ты пьешь лобзания мои,
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно;
Снедая слезы
в тишине,
Тогда, рассеянный, унылый,
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь;
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе
в забвенье предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
Об нем
в пустыне слезы лью;
Повсюду он со мною
бродитИ мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
Золотая ночь!
Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором
в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей;
в клетке на высоком шесте
забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла
в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
В сосновом лесу было торжественно, как
в храме; могучие, стройные стволы стояли, точно колонны, поддерживая тяжёлый свод тёмной зелени. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков — всюду стояли красноватые сосны, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная зелень.
В тишине и молчании двое людей медленно
бродили среди этой безмолвной жизни, свёртывая то вправо, то влево пред деревьями, заграждавшими путь.
Филицата (одна). Эка
тишина, точно
в гробу! С ума сойдешь от такой жизни! Только что проснутся, да все как и умрут опять. Раз пять дом-то обойдешь, пыль сотрешь, лампадки оправишь — только и занятия.
Бродишь одна по пустым комнатам — одурь возьмет. Муха пролетит — и то слышно.
Аян протер глаза
в пустынной
тишине утра, мокрый, хмельной и слабый от недавнего утомления. Плечи опухли, ныли; сознание
бродило в тумане, словно невидимая рука все время пыталась заслонить от его взгляда тихий прибой, голубой проход бухты, где стоял «Фитиль на порохе», и яркое, живое лицо прошлых суток.
Долго и бессознательно
бродил он по улицам, по людным и безлюдным переулкам и, наконец, зашел
в глушь, где уже не было города и где расстилалось пожелтевшее поле; он очнулся, когда мертвая
тишина поразила его новым, давно неведомым ему впечатлением.
Деды не стало… На горийском кладбище прибавилась еще одна могила… Под кипарисовым крестом, у корней громадной чинары, спала моя деда!
В доме наступила
тишина, зловещая и жуткая. Отец заперся
в своей комнате и не выходил оттуда. Дед ускакал
в горы… Я
бродила по тенистым аллеям нашего сада, вдыхала аромат пурпуровых бархатистых розанов и думала о моей матери, улетевшей
в небо… Михако пробовал меня развлечь… Он принес откуда-то орленка со сломанным крылом и поминутно обращал на него мое внимание...
Защитник не получил ответа на свой вопрос, да и не чувствовал
в нем надобности. Для него самого ясно было, что этот вопрос
забрел в его голову и сорвался с языка только под влиянием
тишины, скуки, жужжащей вентиляции.