Неточные совпадения
Старушка меня со слезами
благодарит; а я про себя думаю: «Не стою я твоей благодарности».
Марья Петровна
благодарит вас за письмо.
Старушка, ровесница Louis Philippe, очень довольна, что работа ее вам понравилась, и ей несколько приятно, что в Тобольске умеют ценить наши изделия. Мы необыкновенно ладно живем. Она ко мне привыкла и я к ней. Дети и няньки со мной в дружбе. К счастию, между последними нет красавиц — иначе беда бы моему трепещущему сердцу, которое под холодною моею наружностию имеет свой голос…
Все они нижайше вам, нашему благодетелю, кланяются и все,
благодаря бога, благополучны, только престарелая мать Палинария неделю тому назад преставилась, так многие
старушки сильно об ней растужились.
—
Благодарю вас, — сказала
старушка неожиданно твердым голосом, — вы помогли Биче устроить все это дело. Да, я говорю о пиратах. Что же, повесили их? Раньше здесь было много пиратов.
— О,
благодарю,
благодарю! — воскликнула на первых порах радостным голосом
старушка.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они
благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам:
старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
— Вы так утешаете меня, вы так добры…
Благодарю вас. — И
старушка неожиданно схватила его руку и поцеловала.
— Я знаю, вы его полюбите, моего Пашеньку, — продолжала
старушка: — он такой славный! Верите ли, году не проходит, чтобы он мне денег не присылал, и Аннушке, моей дочери, тоже много помогает; а все из одного жалованья! Истинно век
благодарю Бога, — заключила она со слезами на глазах; — что дал Он мне такое дитя.
Детство и молодость Никитишна провела в горе, в бедах и страшной нищете. Казались те беды нескончаемыми, а горе безвыходным. Но никто как Бог, на него одного полагалась сызмальства Никитишна, и не постыдил Господь надежды ее; послал старость покойную: всеми она любима, всем довольна, добро по силе ежечасно может творить. Чего еще? Доживала
старушка век свой в радости,
благодарила Бога.
Старушка-мать слушала, по временам творила про себя молитву и возводила глаза к небу, как будто
благодарила Господа, что даровал ей такого умного сынка.
Крестный сын ее, урывками и украдкой от сторожких глаз и слуха мамки, передал ей свой разговор со
старушкой, мучительные опасения Антона, чтобы не узнали о пропаже драгоценного креста, опасения насчет ее здоровья и спокойствия; Андрюша рассказал все, все, что ни говорил друг его, и Анастасия не могла не
благодарить того и другого.
«И князь-батюшка далеко не прочь от этой свадебки. Ни словечка не молвил мне на мою глупую речь, а только взглянул на меня таково ласково, — рассуждала сама с собою
старушка, припоминая свой разговор с князем Василием. — Да и чем может он
отблагодарить его, соколика ясного, живота своего для него не пожалевшего, грудью ставшего против ворога, как не отдавши ему дочь-красавицу, как не сделавшись отцом ему, сиротинушке?»
В этом появившемся лишь года за два до описываемого нами времени центре старушки-Москвы уголке Петербурга господствовало день и ночь необычайное для Белокаменной оживление,
благодаря открытому в тех же Петровских линиях фешенебельному Татарскому ресторану, также по петербургскому образцу.
— О, Боже,
благодарю тебя! — вдруг воскликнула
старушка. — Простите меня… прости, Лиза, — и она с рыданиями бросилась обнимать Дубянскую.
— Что ты, матушка, что ты, голубчик, — бормотала
старушка. — Меня-то тебе
благодарить с какой стати?
Старушка ничего не сказала. Только глаза подняла на образ. А в сердце ее воскресла мгновенно такая огромная, такая жгучая радость, что, казалось, оно, это бедное старенькое сердце, не выдержит ее. И не за урок, не за возможность выхода из нужды, посланную им Богом,
благодарила Его, Милостивого, в эти минуты
старушка, а за то, что есть у нее Верочка, редкая, заботливая, сокровище-Верочка, какой другой не сыщется во всем мире!