Старуха повела меня опять вверх, по крутой лестнице, и остановилась на
площадке третьего этажа. При слабом свете, падавшем из крошечного окошка, я увидал морщинистое лицо вдовы бургомистра. Приторно-лукавая улыбка растягивала ее ввалившиеся губы, ежила тусклые глазки. Она указала мне на маленькую дверь. Судорожным движением руки отворил я ее и захлопнул за собою.
Неточные совпадения
Но только что, въехав на широкий, полукруглый двор и слезши с извозчика, он вступил на крыльцо и навстречу ему швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал, входя по отлогой ковровой лестнице, статую на
площадке и в верхних дверях
третьего состаревшегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
К удивлению, старики не только не обиделись, но на другой же день, встретив меня на той же
площадке, опять возобновили разговор об"увенчании здания". На
третий день — тоже, на четвертый — тоже… Наконец судьба-таки растащила нас: их увлекла домой, меня… в Швейцарию!!
Жена приехала с детишками. Пурцман отделился в 27-й номер. Мне, говорит, это направление больше нравится. Он на широкую ногу устроился. Ковры постелил, картины известных художников. Мы попроще. Одну печку поставил вагоновожатому — симпатичный парнишка попался, как родной в семье. Петю учит править. Другую в вагоне,
третью кондукторше — симпатичная — свой человек — на задней
площадке. Плиту поставил. Ездим, дай бог каждому такую квартиру!
Сад в имении Желтухина. Дом с террасою, на
площадке перед домом два стола: большой, сервированный для завтрака, и другой, поменьше — для закуски.
Третий час дня.
Я не досказала и вздрогнула… Раздался глухой и тяжелый звук… Один… второй…
третий. Это пробило двенадцать на нижней
площадке… И снова тишина — жуткая… страшная…
Рядом с Вертело, к кому я, по старой памяти экс-студента химии, также захаживал, стояла такая сила, как Клод-Бернар, создатель новой физиологии, тот самый, кому позднее, при
Третьей республике, поставили бронзовую статую перед главным входом во двор College de France, на
площадке, окруженной деревьями, по rue des Ecoles.
— Что рассказывать? Я ничего не знаю. Позвали к куску растерзанного мяса, спросили: «Узнаете?» — «Узнаю…» Сказал: «Он поехал с пассажирским поездом номер восемь, любил стоять на
площадке, должно быть, свалился…» И сошлись с ним ложью, — в жилетном кармане у него нашли билет. Маше он еще
третьего дня сказал, что едет в Пыльск.