Неточные совпадения
И между ними составилось что-то в роде игры, состоящей в том, чтобы как можно ближе
сидеть подле тети, дотрогиваться до нее, держать ее маленькую руку, целовать ее, играть с ее кольцом или хоть дотрогиваться до оборки ее
платья.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном
платье без рукавчиков и воротничков,
сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Она, в том темно-лиловом
платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела и которое было особенно памятно и дорого ему,
сидела на диване, на том самом кожаном старинном диване, который стоял всегда в кабинете у деда и отца Левина, и шила broderie anglaise. [английскую вышивку.]
Бетси, одетая по крайней последней моде, в шляпе, где-то парившей над ее головой, как колпачок над лампой, и в сизом
платье с косыми резкими полосами на лифе с одной стороны и на юбке с другой стороны,
сидела рядом с Анной, прямо держа свой плоский высокий стан и, склонив голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
Баронесса Шильтон, приятельница Петрицкого, блестя лиловым атласом
платья и румяным белокурым личиком и, как канарейка, наполняя всю комнату своим парижским говором,
сидела пред круглым столом, варя кофе.
Одетая в белое с широким шитьем
платье, она
сидела в углу террасы за цветами и не слыхала его.
Когда княгиня вошла к ним, они рядом
сидели на сундуке, разбирали
платья и спорили о том, что Кити хотела отдать Дуняше то коричневое
платье, в котором она была, когда Левин ей сделал предложение, а он настаивал, чтоб это
платье никому не отдавать, а дать Дуняше голубое.
Мучительно неловко ему было оттого, что против него
сидела свояченица в особенном, для него, как ему казалось, надетом
платье, с особенным в виде трапеции вырезом на белой груди; этот четвероугольный вырез, несмотря на то, что грудь была очень белая, или особенно потому, что она была очень белая, лишал Левина свободы мысли.
Он застал ее в задних комнатах. Она
сидела на сундуке и о чем-то распоряжалась с девушкой, разбирая кучи разноцветных
платьев, разложенных на спинках стульев и на полу.
Тень листвы подобралась ближе к стволам, а Грэй все еще
сидел в той же малоудобной позе. Все спало на девушке: спали темные волосы, спало
платье и складки
платья; даже трава поблизости ее тела, казалось, задремала в силу сочувствия. Когда впечатление стало полным, Грэй вошел в его теплую подмывающую волну и уплыл с ней. Давно уже Летика кричал: «Капитан, где вы?» — но капитан не слышал его.
Сижу сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжелым желудком —
сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит вся разодетая, в новом шелковом зеленом
платье с длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович!
В свежем шелковом
платье, с широкою бархатною наколкой на волосах, с золотою цепочкой на шее, она
сидела почтительно-неподвижно, почтительно к самой себе, ко всему, что ее окружало, и так улыбалась, как будто хотела сказать: «Вы меня извините, я не виновата».
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал за нею, не поднимая глаз и только ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового
платья. Одинцова опустилась на то же самое кресло, на котором
сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
Поутру Самгин был в Женеве, а около полудня отправился на свидание с матерью. Она жила на берегу озера, в маленьком домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт. Домик уютно прятался в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь, под одной из них, на мраморной скамье,
сидела с книгой в руке Вера Петровна в
платье небесного цвета, поза ее напомнила сыну снимок с памятника Мопассану в парке Монсо.
Забыв поблагодарить, Самгин поднял свои чемоданы, вступил в дождь и через час, взяв ванну, выпив кофе,
сидел у окна маленькой комнатки, восстановляя в памяти сцену своего знакомства с хозяйкой пансиона. Толстая, почти шарообразная, в темно-рыжем
платье и сером переднике, в очках на носу, стиснутом подушечками красных щек, она прежде всего спросила...
Через два дня, вечером, у него
сидела Марина, в
платье цвета оксидированного серебра. Крэйтон предугадал верно: она смеялась, слушая рассказ о нападении на поезд, о злоключениях и бешенстве англичанина.
Марина встретила его, как всегда, спокойно и доброжелательно. Она что-то писала,
сидя за столом, перед нею стоял стеклянный кувшин с жидкостью мутно-желтого цвета и со льдом. В простом
платье, белом, из батиста, она казалась не такой рослой и пышной.
Анисья скрылась. Обломов погрозил обоими кулаками Захару, потом быстро отворил дверь на хозяйскую половину. Агафья Матвеевна
сидела на полу и перебирала рухлядь в старом сундуке; около нее лежали груды тряпок, ваты, старых
платьев, пуговиц и отрезков мехов.
Весь этот день был днем постепенного разочарования для Обломова. Он провел его с теткой Ольги, женщиной очень умной, приличной, одетой всегда прекрасно, всегда в новом шелковом
платье, которое
сидит на ней отлично, всегда в таких изящных кружевных воротничках; чепец тоже со вкусом сделан, и ленты прибраны кокетливо к ее почти пятидесятилетнему, но еще свежему лицу. На цепочке висит золотой лорнет.
Вера была бледна, лицо у ней как камень; ничего не прочтешь на нем. Жизнь точно замерзла, хотя она и говорит с Марьей Егоровной обо всем, и с Марфенькой и с Викентьевым. Она заботливо спросила у сестры, запаслась ли она теплой обувью, советовала надеть плотное шерстяное
платье, предложила свой плед и просила, при переправе чрез Волгу,
сидеть в карете, чтоб не продуло.
— Вот видите, братец, — живо заговорила она, весело бегая глазами по его глазам, усам, бороде, оглядывая руки,
платье, даже взглянув на сапоги, — видите, какая бабушка, говорит, что я не помню, — а я помню, вот, право, помню, как вы здесь рисовали: я тогда у вас на коленях
сидела…
Она
сидит, опершись локтями на стол, положив лицо в ладони, и мечтает, дремлет или… плачет. Она в неглиже, не затянута в латы негнущегося
платья, без кружев, без браслет, даже не причесана; волосы небрежно, кучей лежат в сетке; блуза стелется по плечам и падает широкими складками у ног. На ковре лежат две атласные туфли: ноги просто в чулках покоятся на бархатной скамеечке.
Она надела на седые волосы маленький простой чепчик; на ней хорошо
сидело привезенное ей Райским из Петербурга шелковое светло-коричневое
платье. Шея закрывалась шемизеткой с широким воротничком из старого пожелтевшего кружева. На креслах в кабинете лежала турецкая большая шаль, готовая облечь ее, когда приедут гости к завтраку и обеду.
Одевалась она просто, если разглядеть подробно все, что на ней было надето, но казалась великолепно одетой. И материя ее
платья как будто была особенная, и ботинки не так
сидят на ней, как на других.
Сама Бережкова, в шелковом
платье, в чепце на затылке и в шали,
сидела на диване. Около нее, полукружием в креслах, по порядку
сидели гости.
Ей стригут волосы коротко и одевают в
платье, сделанное из старой юбки, но так, что не разберешь, задом или наперед
сидело оно на ней; ноги обуты в большие не по летам башмаки.
Но бабушка, насупясь,
сидела и не глядела, как вошел Райский, как они обнимались с Титом Никонычем, как жеманно кланялась Полина Карповна, сорокапятилетняя разряженная женщина, в кисейном
платье, с весьма открытой шеей, с плохо застегнутыми на груди крючками, с тонким кружевным носовым платком и с веером, которым она играла, то складывала, то кокетливо обмахивалась, хотя уже не было жарко.
— Вот это — особа-с! Нет-с, вот это — так особа! — восклицал он. — Нет-с, это не по-нашему; мы вот
сидим да и ничего, а тут захотелось испить водицы в настоящем источнике — и испила. Это… это — древняя статуя! Это — древняя статуя Минервы-с, только ходит и современное
платье носит!
Они
сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним вчера пили вино за его «воскресение»; я мог вполне видеть их лица. Она была в простом черном
платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда. Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала. Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно возбужден. Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое время ничего не понимал. Помню, она вдруг спросила...
Потом, когда мы стали опять пить, он стал ее дразнить и ругать; она
сидела без
платья; он отнял
платье, и когда она стала браниться и просить
платье, чтоб одеться, он начал ее изо всей силы хлестать по голым плечам хлыстом.
— Зачем же вы на солнце
сидели, и еще без
платья? — упрекнул я.
Опять появились слуги: каждый нес лакированную деревянную подставку, с трубкой, табаком, маленькой глиняной жаровней, с горячими углями и пепельницей, и тем же порядком ставили перед нами. С этим еще было труднее возиться. Японцам хорошо,
сидя на полу и в просторном
платье, проделывать все эти штуки: набивать трубку, закуривать углем, вытряхивать пепел; а нам каково со стула? Я опять вспомнил угощенье Лисицы и Журавля.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном
платье, с черной сеточкой на голове,
сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал было подойти к окну, но места были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Но, однако ж, кончилось все-таки тем, что вот я живу, у кого — еще и сам не знаю; на досках постлана мне постель, вещи мои расположены как следует, необходимое
платье развешено, и я
сижу за столом и пишу письма в Москву, к вам, на Волгу.
В глубине зал
сидели, в несколько рядов, тесной кучей, на пятках человеческие фигуры в богатых
платьях, с комическою важностью.
«Ах ты, Боже мой! ведь сказали, что не сядем, не умеем, и
платья у нас не так сшиты, и тяжело нам
сидеть на пятках…» — «Да вы сядьте хоть не на пятки, просто, только протяните ноги куда-нибудь в сторону…» — «Не оставить ли их на фрегате?» — ворчали у нас и наконец рассердились.
Пробегая глазами только по
платьям и не добираясь до этих бритых голов, тупых взглядов и выдавшихся верхних челюстей, я забывал, где
сижу: вместо крайнего Востока как будто на крайнем Западе: цвет? в туалете — как у европейских женщин.
Подле них
сидела полная, румяная, красивая девушка с очень выпуклыми глазами, в сером
платье и пелеринке.
Ближе же всех к столу
сидела седая в черном
платье женщина, очевидно мать.
Недалеко от них, в углу,
сидела парочка влюбленных: она была с короткими волосами и с энергическим лицом, белокурая, миловидная, совсем молоденькая девушка в модном
платье; он — с тонкими очертаниями лица и волнистыми волосами красивый юноша в гуттаперчевой куртке.
Ведь у этой Нади все так просто и вместе так хорошо выходит, — и шляпка всегда хорошо
сидит, хотя стоит всего пять рублей, и
платья какими-то такими складками ложатся…
В своей полувосточной обстановке Зося сегодня была необыкновенно эффектна. Одетая в простенькое летнее
платье, она походила на дорогую картину, вставленную в пеструю раму бухарских ковров. Эта смесь европейского с среднеазиатским была оригинальна, и Привалов все время, пока
сидел в коше, чувствовал себя не в Европе, а в Азии, в этой чудной стране поэтических грез, волшебных сказок, опьяняющих фантазий и чудных красавиц. Даже эта пестрая смесь выцветших красок на коврах настраивала мысль поэтическим образом.
Даже в том, как
сидело на ней
платье, он видел что-то необыкновенно милое, трогательное своей простотой и наивной грацией.
И теперь она ему нравилась, очень нравилась, но чего-то уже недоставало в ней, или что-то было лишнее, — он и сам не мог бы сказать, что именно, но что-то уже мешало ему чувствовать, как прежде. Ему не нравилась ее бледность, новое выражение, слабая улыбка, голос, а немного погодя уже не нравилось
платье, кресло, в котором она
сидела, не нравилось что-то в прошлом, когда он едва не женился на ней. Он вспомнил о своей любви, о мечтах и надеждах, которые волновали его четыре года назад, — и ему стало неловко.
Я пошел за ним. В гостиной, на середнем диване,
сидела старушка небольшого росту, в коричневом
платье и белом чепце, с добреньким и худеньким лицом, робким и печальным взглядом.
Цветов пропасть, убранство отличное, сама
сидит в таких мудреных креслах и голову назад завалила на подушки; и родственница прежняя тут
сидит, да еще какая-то барышня белобрысая, в зеленом
платье, криворотая, компаньонка должно быть.
— В Пассаж! — сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое
платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным
сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом с дамою
сидел мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
Жюли очень внимательно рассмотрела, как
сидит платье, рассмотрела шитье платка, рукавчиков и осталась довольна.
— Вот вам образцы моей работы. И это
платье я делала сама себе: вы видите, как хорошо
сидит.
Едва Верочка разделась и убрала
платье, — впрочем, на это ушло много времени, потому что она все задумывалась: сняла браслет и долго
сидела с ним в руке, вынула серьгу — и опять забылась, и много времени прошло, пока она вспомнила, что ведь она страшно устала, что ведь она даже не могла стоять перед зеркалом, а опустилась в изнеможении на стул, как добрела до своей комнаты, что надобно же поскорее раздеться и лечь, — едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка и лежала целая груда сухарей.