Неточные совпадения
«Да, — вспоминала она, что-то
было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня
с досадой сказала: «Вот, всё дожидался вас, не хотел без вас
пить кофе, хотя ослабел ужасно».
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее
кофе и Сережа
с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой,
с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он
был похож на отца, что-то делал
с цветами, которые он принес.
Еще Анна не успела напиться
кофе, как доложили про графиню Лидию Ивановну. Графиня Лидия Ивановна
была высокая полная женщина
с нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее недостатками.
Окончив газету, вторую чашку
кофе и калач
с маслом, он встал, стряхнул крошки калача
с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на душе
было что-нибудь особенно приятное, — радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение.
После обеда Сергей Иванович сел со своею чашкой
кофе у окна в гостиной, продолжая начатый разговор
с братом и поглядывая на дверь, из которой должны
были выйти дети, собиравшиеся за грибами.
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет
с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей
кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что
с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке
с сахаром виднеется дно, обертки
с чаем и
кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем,
с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, —
был мешок картофеля.
Он неясно помнил, как очутился в доме Лютова, где
пили кофе, сумасшедше плясали,
пели, а потом он ушел спать, но не успел еще раздеться, явилась Дуняша
с коньяком и зельтерской, потом он раздевал ее, обжигая пальцы о раскаленное, тающее тело.
— Ну — а что же? Восьмой час… Кучер говорит: на Страстной телеграфные столбы
спилили, проволока везде, нельзя ездить будто. — Он тряхнул головой. — Горох в башке! — Прокашлялся и продолжал более чистым голосом. — А впрочем, — хи-хи! Это Дуняша научила меня — «хи-хи»; научила, а сама уж не говорит. — Взял со стола цепочку
с образком, взвесил ее на ладони и сказал, не удивляясь: — А я думал — она
с филологом спала. Ну, одевайся! Там —
кофе.
Обжигаясь, оглядываясь, Долганов
выпил стакан
кофе, молча подвинул его хозяйке, встал и принял сходство
с карликом на ходулях. Клим подумал, что он хочет проститься и уйти, но Долганов подошел к стене, постучал пальцами по деревянной обшивке и — одобрил...
Забыв поблагодарить, Самгин поднял свои чемоданы, вступил в дождь и через час, взяв ванну,
выпив кофе, сидел у окна маленькой комнатки, восстановляя в памяти сцену своего знакомства
с хозяйкой пансиона. Толстая, почти шарообразная, в темно-рыжем платье и сером переднике, в очках на носу, стиснутом подушечками красных щек, она прежде всего спросила...
Костер погас, дымились недогоревшие спички. Поджечь их
было уж нечем. Макаров почерпнул чайной ложкой
кофе из стакана и,
с явным сожалением, залил остатки костра.
— Как видишь — нашла, — тихонько ответила она.
Кофе оказался варварски горячим и жидким.
С Лидией
было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые слова. Не верилось, что это она писала ему обидные письма.
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они
с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет,
с удовольствием позавтракал,
выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события в его жизни разрешаются быстро и легко.
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не
было в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой,
с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже в комнате. За
кофе следователь объяснил, что в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к поздней обедне.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу
с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину
пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за
кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет —
петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма
было очень мелко приписано: «Рядом
с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Какой вы смешной, пьяненький! Такой трогательный. Ничего, что я вас привезла к себе? Мне неудобно
было ехать к вам
с вами в четыре часа утра. Вы спали почти двенадцать часов. Вы не вставайте! Я сейчас принесу вам
кофе…
— И все — не так, — сказала Дуняша, улыбаясь Самгину, наливая ему
кофе. — Страстный — вспыхнул да и погас. А настоящий любовник должен
быть такой, чтоб можно повозиться
с ним, разогревая его. И лирических не люблю, — что в них толку? Пенится, как мыло, вот и всё…
В длинном этом сарае их
было человек десять, двое сосредоточенно играли в шахматы у окна, один писал письмо и, улыбаясь, поглядывал в потолок, еще двое в углу просматривали иллюстрированные журналы и газеты, за столом
пил кофе толстый старик
с орденами на шее и на груди, около него сидели остальные, и один из них, черноусенький,
с кошечьим лицом, что-то вполголоса рассказывал, заставляя старика усмехаться.
Но еще более неприятные полчаса провел он
с Макаровым. Этот явился рано утром, когда Самгин
пил кофе, слушая умиленные рассказы Анфимьевны о защитниках баррикады: ночами они посменно грелись у нее в кухне, старуха
поила их чаем и вообще жила
с ними в дружбе.
Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму
был мрачен, едва говорил
с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся
с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она
кофе — и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что
пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит.
Водка, пиво и вино,
кофе,
с немногими и редкими исключениями, потом все жирное, мясное, пряное
было ему запрещено, а вместо этого предписано ежедневное движение и умеренный сон только ночью.
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится,
с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день
кофе пить, обедать… Как же прокормить
с тремя стами душ такой пансион?
Пришел срок присылки денег из деревни: Обломов отдал ей все. Она выкупила жемчуг и заплатила проценты за фермуар, серебро и мех, и опять готовила ему спаржу, рябчики, и только для виду
пила с ним
кофе. Жемчуг опять поступил на свое место.
В воскресенье он
был с визитом у хозяйки,
пил кофе,
ел горячий пирог и к обеду посылал Захара на ту сторону за мороженым и конфектами для детей.
Несколько раз делалось ему дурно и проходило. Однажды утром Агафья Матвеевна принесла
было ему, по обыкновению,
кофе и — застала его так же кротко покоящимся на одре смерти, как на ложе сна, только голова немного сдвинулась
с подушки да рука судорожно прижата
была к сердцу, где, по-видимому, сосредоточилась и остановилась кровь.
Илья Ильич, не подозревая ничего,
пил на другой день смородинную водку, закусывал отличной семгой, кушал любимые потроха и белого свежего рябчика. Агафья Матвеевна
с детьми
поела людских щей и каши и только за компанию
с Ильей Ильичом
выпила две чашки
кофе.
Зато наградой Анисье
был обед, чашек шесть
кофе утром и столько же вечером и откровенный, продолжительный разговор, иногда доверчивый шепот
с самой хозяйкой.
А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб
кофе подавал, — она, в три прыжка, является в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли
кофе, не подали бы
с гущей, посмотрит,
есть ли пенки в сливках.
Еще там
был круглый стол, на котором она обедала,
пила чай и
кофе, да довольно жесткое, обитое кожей старинное же кресло,
с высокой спинкой рококо.
И бабушка настояла, чтоб подали
кофе. Райский
с любопытством глядел на барыню, набеленную пудрой, в локонах,
с розовыми лентами на шляпке и на груди, значительно открытой, и в ботинке пятилетнего ребенка, так что кровь от этого прилила ей в голову. Перчатки
были новые, желтые, лайковые, но они лопнули по швам, потому что
были меньше руки.
Вера являлась ненадолго, здоровалась
с бабушкой, сестрой, потом уходила в старый дом, и не слыхать
было, что она там делает. Иногда она вовсе не приходила, а присылала Марину принести ей
кофе туда.
Бабушка
с княгиней
пила кофе, Райский смотрел на комнаты, на портреты, на мебель и на весело глядевшую в комнаты из сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок: слушал, как во всех комнатах попеременно пробили
с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини,
с белой розой в волосах,
с румянцем, живыми глазами, и сравнивал
с оригиналом.
Ни
с кем она так охотно не
пила кофе, ни
с кем не говорила так охотно секретов, находя, может
быть, в Анне Ивановне сходство
с собой в склонности к хозяйству, а больше всего глубокое уважение к своей особе, к своему роду, фамильным преданиям.
— Экая здоровая старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту
с головы потаскал да съел… Прощайте! я не спал и не
ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из
кофе потчевала…
— Да, она — мой двойник: когда она гостит у меня, мы часто и долго любуемся
с ней Волгой и не наговоримся, сидим вон там на скамье, как вы угадали… Вы не
будете больше
пить кофе? Я велю убрать…
— Скверно очень-с, — прошептал на этот раз уже
с разозленным видом рябой. Между тем Ламберт возвратился почти совсем бледный и что-то, оживленно жестикулируя, начал шептать рябому. Тот между тем приказал лакею поскорей подавать
кофе; он слушал брезгливо; ему, видимо, хотелось поскорее уйти. И однако, вся история
была простым лишь школьничеством. Тришатов
с чашкою
кофе перешел
с своего места ко мне и сел со мною рядом.
Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать
с дерева, еще зеленые, и тотчас
пить, то сок прохладен; но когда орех полежит несколько дней, молоко согревается и густеет. В зрелом орехе оно образует внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших простых орехов. Мы делали из ядра молоко, как из миндаля: оно жирно и приторно; так
пить нельзя;
с чаем и
кофе хорошо, как замена сливок.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей
с хлебом немного:
есть плантации
кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится в Сингапур
с Малаккского и Индийского полуостровов. Но зато сколько деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Княгиня Софья Васильевна кончила свой обед, очень утонченный и очень питательный, который она съедала всегда одна, чтобы никто не видал ее в этом непоэтическом отправлении. У кушетки ее стоял столик
с кофе, и она курила пахитоску. Княгиня Софья Васильевна
была худая, длинная, всё еще молодящаяся брюнетка
с длинными зубами и большими черными глазами.
— Милый! Молодец! Он кофейку
выпьет. Не подогреть ли? Да нет, и теперь кипит.
Кофе знатный, смердяковский. На
кофе да на кулебяки Смердяков у меня артист, да на уху еще, правда. Когда-нибудь на уху приходи, заранее дай знать… Да постой, постой, ведь я тебе давеча совсем велел сегодня же переселиться
с тюфяком и подушками? Тюфяк-то притащил? хе-хе-хе!..
— Обедал, — сказал Алеша, съевший, по правде, всего только ломоть хлеба и выпивший стакан квасу на игуменской кухне. — Вот я
кофе горячего
выпью с охотой.
Он на другой день уж
с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, —
с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью
выпил восемь стаканов крепчайшего
кофе, до четвертой ночи не хватило силы ни
с каким
кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Вера Павловна занималась делами, иногда подходила ко мне, а я говорила
с девушками, и таким образом мы дождались обеда. Он состоит, по будням, из трех блюд. В тот день
был рисовый суп, разварная рыба и телятина. После обеда на столе явились чай и
кофе. Обед
был настолько хорош, что я
поела со вкусом и не почла бы большим лишением жить на таком обеде.
Услышав, что вся компания второй день ничего не
ела, офицер повел всех в разбитую лавку; цветочный чай и леванский
кофе были выброшены на пол вместе
с большим количеством фиников, винных ягод, миндаля; люди наши набили себе ими карманы; в десерте недостатка не
было.
Целый день прошел в удовольствиях. Сперва чай
пили, потом
кофе, потом завтракали, обедали, после обеда десерт подавали, потом простоквашу
с молодою сметаной, потом опять
пили чай, наконец ужинали. В особенности мне понравилась за обедом «няня», которую я два раза накладывал на тарелку. И у нас, в Малиновце, по временам готовили это кушанье, но оно
было куда не так вкусно.
Ели исправно, губы у всех
были масленые, даже глаза искрились. А тетушка между тем все понуждала и понуждала...
И люди понимающие знали, что, значит, завтрак
был в «Славянском базаре», где компания, закончив шампанским и
кофе с ликерами, требовала «журавлей».
— Славяночка, ты
будешь угощать нас
кофе, — говорил Стабровский
с какою-то особенною польскою ласковостью.
Она имеет еще ту выгоду, что человек ленивый, старый или слабый здоровьем, который не в состоянии проскакать десятки, верст на охотничьих дрожках или санях, кружась за тетеревами и беспрестанно подъезжая к ним по всякой неудобной местности и часто понапрасну, — такой человек, без сомнения, может
с большими удобствами, без всякого утомления сидеть в шалаше на креслах, курить трубку или сигару,
пить чай или
кофе, который тут же на конфорке приготовит ему его спутник, даже читать во время отсутствия тетеревов, и, когда они прилетят (за чем наблюдает его товарищ), он может, просовывая ружье в то или другое отверстие, нарочно для того сделанное, преспокойно пощелкивать тетеревков (так выражаются этого рода охотники)…