Неточные совпадения
Левин смотрел
перед собой и видел стадо, потом увидал свою тележку, запряженную Вороным, и кучера, который, подъехав к стаду, поговорил что-то с пастухом; потом он уже вблизи от себя услыхал
звук колес и фырканье сытой лошади; но он так был поглощен своими мыслями, что он и не подумал о том, зачем едет к нему кучер.
Весь длинный трудовой день не оставил в них другого следа, кроме веселости.
Перед утреннею зарей всё затихло. Слышались только ночные
звуки неумолкаемых в болоте лягушек и лошадей, фыркавших по лугу в поднявшемся пред утром тумане. Очнувшись, Левин встал с копны и, оглядев звезды, понял, что прошла ночь.
Из зал несся стоявший в них, равномерный как в улье, шорох движенья, и, пока они на площадке между деревьями оправляли
перед зеркалом прически и платья, из залы послышались осторожно-отчетливые
звуки скрипок оркестра, начавшего первый вальс.
Но вот уж близко.
Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва… как много в этом
звукеДля сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Все это как теперь
перед моими глазами, и еще слышится мне кадриль из «Девы Дуная», под
звуки которой все это происходило.
Я знал, что pas de Basques неуместны, неприличны и даже могут совершенно осрамить меня; но знакомые
звуки мазурки, действуя на мой слух, сообщили известное направление акустическим нервам, которые в свою очередь
передали это движение ногам; и эти последние, совершенно невольно и к удивлению всех зрителей, стали выделывать фатальные круглые и плавные па на цыпочках.
— Благодарю, — сказал Грэй, вздохнув, как развязанный. — Мне именно недоставало
звуков вашего простого, умного голоса. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устья Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можете
передать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера.
Раскольников поднял вопросительно брови. Слова Ильи Петровича, очевидно недавно вышедшего из-за стола, стучали и сыпались
перед ним большею частью как пустые
звуки. Но часть их он все-таки кое-как понимал; он глядел вопросительно и не знал, чем это все кончится.
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным
звуком шагов, нестройно двигалась небольшая, редкая толпа, она была похожа на метлу, ручкой которой служила цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи прижимались к панелям, — впереди толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне
перед мордами лошадей, он зычно кричал...
И он и она прислушивались к этим
звукам, уловляли их и спешили выпевать, что каждый слышит, друг
перед другом, не подозревая, что завтра зазвучат другие
звуки, явятся иные лучи, и забывая на другой день, что вчера было пение другое.
Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух
звуком сабли; но ведь тогда надо другое… силу ума, например, чтобы женщина смирялась и склоняла голову
перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему…
Перед ним была Софья: играя, он видел все ее, уже с пробудившимися страстями, страдающую и любящую — и только дошло до вопроса: «кого?» —
звуки у него будто оборвались. Он встал и открыл форточку.
Заиграет ли женщина на фортепиано, гувернантка у соседей, Райский бежал было
перед этим удить рыбу, — но раздались
звуки, и он замирал на месте, разинув рот, и прятался за стулом играющей.
В
звуках этих он слышит что-то знакомое; носится
перед ним какое-то воспоминание, будто тень женщины, которая держала его у себя на коленях.
И не прибавив более ни
звука, он повернулся, вышел и направился вниз по лестнице, не удостоив даже и взгляда очевидно поджидавшую разъяснения и известий хозяйку. Я тоже взял шляпу и, попросив хозяйку
передать, что был я, Долгорукий, побежал по лестнице.
Все ахнули и бросились его поднимать, но, слава Богу, он не разбился; он только грузно, со
звуком, стукнулся об пол обоими коленями, но успел-таки уставить
перед собою правую руку и на ней удержаться.
Так прошел весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел на крыльцо. На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял весь воздух. С реки, которая была в ста шагах под кручью
перед домом, слышны были странные
звуки: это ломался лед.
Половодов открыл форточку, и со двора донеслись те же крикливые
звуки, как давеча. В окно Привалов видел, как Ляховский с петушиным задором наскакивал на массивную фигуру кучера Ильи, который стоял
перед барином без шапки. На земле валялась совсем новенькая метла, которую Ляховский толкал несколько раз ногой.
Он пел, и от каждого
звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась
перед вами, уходя в бесконечную даль.
Перед днем моего рождения и моих именин Кало запирался в своей комнате, оттуда были слышны разные
звуки молотка и других инструментов; часто быстрыми шагами проходил он по коридору, всякий раз запирая на ключ свою дверь, то с кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в бумагу вещами.
Она решается не видеть и удаляется в гостиную. Из залы доносятся
звуки кадрили на мотив «Шли наши ребята»; около матушки сменяются дамы одна за другой и поздравляют ее с успехами дочери. Попадаются и совсем незнакомые, которые тоже говорят о сестрице. Чтоб не слышать пересудов и не сделать какой-нибудь истории, матушка вынуждена беспрерывно переходить с места на место. Хозяйка дома даже сочла нужным извиниться
перед нею.
Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею
перед зеркалом, остановился. Долго глядел он, смеясь невиданному капризу девушки, которая, задумавшись, не примечала, казалось, ничего; но когда же услышал знакомые
звуки песни — жилки в нем зашевелились; гордо подбоченившись, выступил он вперед и пустился вприсядку, позабыв про все дела свои. Громкий хохот кума заставил обоих вздрогнуть.
Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула и хаос чудных неясных
звуков вихрем носится
перед вами.
Вотчим был строг со мной, неразговорчив с матерью, он всё посвистывал, кашлял, а после обеда становился
перед зеркалом и заботливо, долго ковырял лучинкой в неровных зубах. Всё чаще он ссорился с матерью, сердито говорил ей «вы» — это выканье отчаянно возмущало меня. Во время ссор он всегда плотно прикрывал дверь в кухню, видимо, не желая, чтоб я слышал его слова, но я все-таки вслушивался в
звуки его глуховатого баса.
С самого основания Дуэ здешняя жизнь вылилась в форму, какую можно
передать только в неумолимо-жестоких, безнадежных
звуках, и свирепый холодный ветер, который в зимние ночи дует с моря в расщелину, только один поет именно то, что нужно.
Полет их очень быстр, и от частого маханья крыльями происходит особенный
звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя
передать словами; подобный
звук слышен отчасти в полете стрепета.
Он имеет свой особенный крик,
звуки которого трудно
передать буквами; он несколько похож на слог пржи.
И вслед за этой молнией
перед его потухшими еще до рождения глазами вдруг зажглись странные призраки. Были ли это лучи или
звуки, он не отдавал себе отчета. Это были
звуки, которые оживали, принимали формы и двигались лучами. Они сияли, как купол небесного свода, они катились, как яркое солнце по небу, они волновались, как волнуется шепот и шелест зеленой степи, они качались, как ветви задумчивых буков.
Максим пользовался им, чтобы знакомить мальчика с историей его страны, и вся она прошла
перед воображением слепого, сплетенная из
звуков.
— И Александра Михайловна с ними, о боже, какое несчастье! И вообразите, сударыня, всегда-то мне такое несчастие! Покорнейше прошу вас
передать мой поклон, а Александре Михайловне, чтобы припомнили… одним словом,
передайте им мое сердечное пожелание того, чего они сами себе желали в четверг, вечером, при
звуках баллады Шопена; они помнят… Мое сердечное пожелание! Генерал Иволгин и князь Мышкин!
Но овладевшее им чувство робости скоро исчезло: в генерале врожденное всем русским добродушие еще усугублялось тою особенного рода приветливостью, которая свойственна всем немного замаранным людям; генеральша как-то скоро стушевалась; что же касается до Варвары Павловны, то она так была спокойна и самоуверенно-ласкова, что всякий в ее присутствии тотчас чувствовал себя как бы дома; притом от всего ее пленительного тела, от улыбавшихся глаз, от невинно-покатых плечей и бледно-розовых рук, от легкой и в то же время как бы усталой походки, от самого
звука ее голоса, замедленного, сладкого, — веяло неуловимой, как тонкий запах, вкрадчивой прелестью, мягкой, пока еще стыдливой, негой, чем-то таким, что словами
передать трудно, но что трогало и возбуждало, — и уже, конечно, возбуждало не робость.
И в хрустально-чистом холодном воздухе торжественно, величаво и скорбно разносились стройные
звуки: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!» И какой жаркой, ничем ненасытимой жаждой жизни, какой тоской по мгновенной, уходящей, подобно сну, радости и красоте бытия, каким ужасом
перед вечным молчанием смерти звучал древний напев Иоанна Дамаскина!
Никогда он не взял в руки ни одной газеты, не произнес ни одного слова, ни одного
звука; а только сидел, смотря
перед собою во все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом, что можно было побиться об заклад, что он ничего не видит из всего окружающего и ничего не слышит.
Но когда она воротилась, он уже заснул. Она постояла над ним минуту, ковш в ее руке дрожал, и лед тихо бился о жесть. Поставив ковш на стол, она молча опустилась на колени
перед образами. В стекла окон бились
звуки пьяной жизни. Во тьме и сырости осеннего вечера визжала гармоника, кто-то громко пел, кто-то ругался гнилыми словами, тревожно звучали раздраженные, усталые голоса женщин…
Когда его увели, она села на лавку и, закрыв глаза, тихо завыла. Опираясь спиной о стену, как, бывало, делал ее муж, туго связанная тоской и обидным сознанием своего бессилия, она, закинув голову, выла долго и однотонно, выливая в этих
звуках боль раненого сердца. А
перед нею неподвижным пятном стояло желтое лицо с редкими усами, и прищуренные глаза смотрели с удовольствием. В груди ее черным клубком свивалось ожесточение и злоба на людей, которые отнимают у матери сына за то, что сын ищет правду.
Мимо матери мелькали смятенные лица, подпрыгивая, пробегали мужчины, женщины, лился народ темной лавой, влекомый этой песней, которая напором
звуков, казалось, опрокидывала
перед собой все, расчищая дорогу. Глядя на красное знамя вдали, она — не видя — видела лицо сына, его бронзовый лоб и глаза, горевшие ярким огнем веры.
Потом ее мысль упруго остановилась на сыне, и
перед нею снова развернулся день Первого мая, весь одетый в новые
звуки, окрыленный новым смыслом.
И
перед глазами ее наяву проносится сон… сон, которого горячая атмосфера полна зовущих
звуков и раздражающих благоуханий.
Но вот долетают до вас
звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы еще далеко от города, и
звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас живет и дышит; и если вы когда-нибудь были ребенком, если у вас было детство, оно с изумительною подробностью встанет
перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая так долго и так всецело утешала ваше существование.
Эти тающие при лунном свете очертания горных вершин с бегущими мимо них облаками, этот опьяняющий запах скошенном травы, несущийся с громадного луга
перед Hoheweg, эти
звуки йодля 20, разносимые странствующими музыкантами по отелям, — все это нежило, сладко волновало и покоряло.
Время между тем подходило к сумеркам, так что когда он подошел к Невскому, то был уже полнейший мрак: тут и там зажигались фонари, ехали, почти непрестанной вереницей, смутно видневшиеся экипажи, и мелькали
перед освещенными окнами магазинов люди, и вдруг посреди всего, бог весть откуда, раздались
звуки шарманки. Калинович невольно приостановился, ему показалось, что это плачет и стонет душа человеческая, заключенная среди мрака и снегов этого могильного города.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать стекла в единственном окне
звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся
перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
Уже вечереет. Солнце
перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся
звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и
звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как
звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах
перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и
звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Полагалось, что это взлетела ракета, а чтобы ее лёт казался еще правдоподобнее, пиротехник тряс
перед губами ладонью, заставляя
звук вибрировать.
Громадный протодиакон с необыкновенно пышными завитыми рыжими волосами трубил нечеловечески густым, могучим и страшным голосом: «Жена же да убоится му-у-ужа…» — и от этих потрясающих
звуков дрожали и звенели хрустальные призмочки люстр и чесалась переносица, точно
перед чиханьем.
«Вот сейчас я вам покажу в нежных
звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я
перед тобою — одна молитва: «Да святится имя Твое».
Когда настала ночь, затихли и эти
звуки, и месяц, поднявшись из-за зубчатых стен Китай-города, осветил безлюдную площадь, всю взъерошенную кольями и виселицами. Ни одного огонька не светилось в окнах; все ставни были закрыты; лишь кой-где тускло теплились лампады
перед наружными образами церквей. Но никто не спал в эту ночь, все молились, ожидая рассвета.
Я наткнулся на него лунною ночью, в ростепель,
перед масленицей; из квадратной форточки окна, вместе с теплым паром, струился на улицу необыкновенный
звук, точно кто-то очень сильный и добрый пел, закрыв рот; слов не слышно было, но песня показалась мне удивительно знакомой и понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
Перед рассветом Хаджи-Мурат опять вышел в сени, чтобы взять воды для омовения. В сенях еще громче и чаще, чем с вечера, слышны были заливавшиеся
перед светом соловьи. В комнате же нукеров слышно было равномерное шипение и свистение железа по камню оттачиваемого кинжала. Хаджи-Мурат зачерпнул воды из кадки и подошел уже к своей двери, когда услыхал в комнате мюридов, кроме
звука точения, еще и тонкий голос Ханефи, певшего знакомую Хаджи-Мурату песню. Хаджи-Мурат остановился и стал слушать.