Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется
пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В
трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над
трубами, клубами
пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
Нас обдало удушливым, вонючим
паром из
трубы.
И опять все звуки сливаются, а теплый
пар и запах газа от лопнувшей где-то
трубы на минуту остановят дыхание…
У колеса показался сам Галактион, посмотрел в бинокль, узнал отца и застопорил машину. Колеса перестали буравить воду, из
трубы вылетел клуб белого
пара, от парохода быстро отделилась лодка с матросами.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака
пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из
труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Из-за рощи открывалось длинное строение с высокой
трубой, из которой шел густой дым, заставивший подозревать присутствие
паров.
Я знал, что он и приказчик обкрадывают хозяина: они прятали
пару ботинок или туфель в
трубу печи, потом, уходя из магазина, скрывали их в рукавах пальто. Это не нравилось мне и пугало меня, — я помнил угрозу хозяина.
Нилов распахнул окно и некоторое время смотрел в него, подставляя лицо ласковому ветру. В окно глядела тихая ночь, сияли звезды, невдалеке мигали огни Дэбльтоуна,
трубы заводов начинали куриться: на завтра разводили
пары после праздничного отдыха.
Лошадей не было, не было ни
трубы, ни дыма, ни
пара.
Среди рева металлов, отстукивая и частя, выбрасывали гнилой
пар сотни всяческих
труб.
Завод спускался вниз тремя громадными природными площадями. Во всех направлениях сновали маленькие паровозы. Показываясь на самой нижней ступени, они с пронзительным свистом летели наверх, исчезали на несколько секунд в туннелях, откуда вырывались, окутанные белым
паром, гремели по мостам и, наконец, точно по воздуху, неслись по каменным эстакадам, чтобы сбросить руду и кокс в самую
трубу доменной печи.
Наконец показался поезд. Из
трубы валил и поднимался над рощей совершенно розовый
пар, и два окна в последнем вагоне вдруг блеснули от солнца так ярко, что было больно смотреть.
На этом расстоянии и слесарному ученику и конюху стало видно, что
пар, которым дышали лошади, более не поднимался вверх расходящимися
трубами, а ложился коням на спины и у них на спинах выросли громадные крылья, на которых они черт их знает куда и делись, вместе с санями, собакой и хозяином.
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая
парой пёстрых лошадей, гроб поставили на телегу и начали служить панихиду, а из улицы, точно из
трубы, доносился торжественный рёв меди, музыка играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал пыльный, дымный рык...
Но как локомотиву с открытою паропроводною
трубою предстоит одно из двух: катиться по рельсам до тех пор, пока не истощится
пар, или, соскочив с них, превратиться из стройного железно-медного чудовища в груду обломков, так и мне…
Вот пришёл я в некий грязный ад: в лощине, между гор, покрытых изрубленным лесом, припали на земле корпуса; над крышами у них пламя кверху рвётся, высунулись в небо длинные
трубы, отовсюду сочится
пар и дым, земля сажей испачкана, молот гулко ухает; грохот, визг и дикий скрип сотрясают дымный воздух. Всюду железо, дрова, кирпич, дым,
пар, вонь, и в этой ямине, полной всякой тяжкой всячины, мелькают люди, чёрные, как головни.
В огороде, около бани, под старой высокой сосной, на столе, врытом в землю, буянил большой самовар, из-под крышки, свистя, вырывались кудрявые струйки
пара, из
трубы лениво поднимался зеленоватый едкий дым.
Случилось это летом, в знойный день.
По мостовой широкими клубами
Вилася пыль. От
труб высоких тень
Ложилася на крышах полосами,
И
пар с камней струился. Сон и лень
Вполне Симбирском овладели; даже
Катилась Волга медленней и глаже.
В саду, в беседке темной и сырой,
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ, — предмет достойный размышленья.
Никита не отвечал, и старик понял, что забрили, и не стал расспрашивать. Они вышли из управы на улицу. Был ясный, морозный день. Толпа мужиков и баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами.
Пар валил от закутанных голов и маленьких лохматых лошаденок; дым поднимался из
труб городка прямыми высокими столбами.
Стало солнышко закатываться. Стали снеговые горы из белых — алые; в черных горах потемнело; из лощин
пар поднялся, и самая та долина, где крепость наша должна быть, как в огне загорелась от заката. Стал Жилин вглядываться, — маячит что-то в долине, точно дым из
труб. И так и думается ему, что это самое — крепость русская.
Весь белый, с короткими
трубами для отвода
пара, — отдушины были по-заграничному вызолочены, — с четырьмя спасательными катерами, с полосатым тиком, покрывавшим верхнюю палубу белой рубки, легкий на ходу, нарядный и чистый, весь разукрашенный флагами, «Батрак» стал сразу лучшим судном товарищества.
По воле государыни поезд сделал два оборота на Луговой линии и тянется к манежу Бирона. Там приготовлен обед для новобрачных и гостей. Стол накрыт на триста три куверта. Музыка, составленная из
труб, гобой и литавр, встречает поезд. Садятся за стол чинно,
парами, в том порядке, в каком ехали, — разумеется, князь и княгиня свадьбы на переднем месте. Перед каждою
парою поставлено национальное ее кушанье.
Гудки смолкли один за другим. Затих благовест. Только бесчисленные жаворонки звенели и заливались в ярком небе, и казалось, что это звенит само небо, — звенит однообразно, назойливо… Да и в небе ли это звенит? Не звенит ли кровь в разгоряченной голове?.. Ковыль волновался и сверкал под солнцем, как маленькие клубы белоснежного
пара. По степи шныряли юркие рыжие овражки. Из рудничних
труб лениво валил дым и длинными, мутными полосами тянулся по горизонту.