Но потом я мало-помалу забыл о себе самом и весь отдался
ощущению красоты. Я уж не помнил о степной скуке, о пыли, не слышал жужжанья мух, не понимал вкуса чая и только чувствовал, что через стол от меня стоит красивая девушка.
Неточные совпадения
Религия эстетизма учит утешаться призрачной жизнью, сладостью потери
ощущения реальностей, переносит центр тяжести жизни избранных людей не в реальную, а в иллюзорную
красоту.
— Какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута
ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией,
красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?» Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми.
Эту кроткую, сладкую жалость он очень часто испытывал, когда его чувств касается что-нибудь истинно прекрасное: вид яркой звезды, дрожащей и переливающейся в ночном небе, запахи резеды, ландыша и фиалки, музыка Шопена, созерцание скромной, как бы не сознающей самое себя женской
красоты,
ощущение в своей руке детской, копошащейся и такой хрупкой ручонки.
Веселый, громкий шум труда, юная
красота весенней природы, радостно освещенной лучами солнца, — все было полно бодрой силы, добродушной и приятно волновавшей душу Фомы, возбуждая в нем новые, смутные
ощущения и желания.
Стоя у окна, не глядя ни на кого в особенности, он говорил — и, вдохновенный общим сочувствием и вниманием, близостью молодых женщин,
красотою ночи, увлеченный потоком собственных
ощущений, он возвысился до красноречия, до поэзии…
— Гм… этого холода я не ощущаю, ибо мне ясно моё место в великом механизме жизни, более поэтическом, чем все фантазии… Что же касается до метафизических брожений чувства и ума, то ведь это, знаете, дело вкуса. Пока ещё никто не знает, что такое
красота? Во всяком случае, следует полагать, что это
ощущение физиологическое.
В то первое время замечательная, оригинальная
красота этой женщины хотя и производила на него свое невольно обаятельное впечатление, но эта
красота, это богатство и роскошь тела говорили одной только чувственности —
ощущение, которое, при мысли о любви к Татьяне, Хвалынцев гнал от себя и безусловно осуждал его, хотя это
ощущение все-таки, помимо его собственной воли, как тать закрадывалось в душу и смущало его порою.
Она должна была обладать
красотою духовной более, чем телесною, — во всяком случае она непременно должна была иметь над ним многие нравственные превосходства, особенно в деликатности чувств, в тонком
ощущении благородства, чести и добра.