Неточные совпадения
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка
офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно
ждал этого слова, и оно было сказано.
— Я слышал о случаях убийства
офицеров солдатами, — начал Самгин, потому что поручик
ждал ответа.
Вон и риф, с пеной бурунов, еще вчера грозивший нам смертью! «Я в бурю всю ночь не спал и молился за вас, — сказал нам один из оставшихся американских
офицеров, кажется методист, — я поминутно
ждал, что услышу пушечные выстрелы».
Поднялась суматоха. «Пошел по орудиям!» — скомандовал
офицер. Все высыпали наверх. Кто-то позвал и отца Аввакума. Он неторопливо, как всегда, вышел и равнодушно смотрел, куда все направили зрительные трубы и в напряженном молчании
ждали, что окажется.
Нехлюдов
подождал, пока солдат установил самовар (
офицер проводил его маленькими злыми глазами, как бы прицеливаясь, куда бы ударить его). Когда же самовар был поставлен,
офицер заварил чай. Потом достал из погребца четвероугольный графинчик с коньяком и бисквиты Альберт. Уставив всё это на скатерть, он опять обратился к Нехлюдову.
Офицер смотрел на Нехлюдова блестящими глазами и, очевидно,
ждал с нетерпением, когда он кончит, чтобы продолжать рассказ про венгерку с персидскими глазами, которая, очевидно, живо представлялась его воображению и поглощала всё его внимание.
О близком же возвращении «
офицера», то есть того рокового человека в жизни Грушеньки, прибытия которого она
ждала с таким волнением и страхом, он, странно это, в те дни даже и не думал думать.
— Саша, какой милый этот NN (Вера Павловна назвала фамилию того
офицера, через которого хотела познакомиться с Тамберликом, в своем страшном сне), — он мне привез одну новую поэму, которая еще не скоро будет напечатана, — говорила Вера Павловна за обедом. — Мы сейчас же после обеда примемся читать, — да? Я
ждала тебя, — все с тобою вместе, Саша. А очень хотелось прочесть.
Рассеянные жители столицы не имеют понятия о многих впечатлениях, столь известных жителям деревень или городков, например об ожидании почтового дня: во вторник и пятницу полковая наша канцелярия бывала полна
офицерами: кто
ждал денег, кто письма, кто газет.
Меня привели в небольшую канцелярию. Писаря, адъютанты,
офицеры — все было голубое. Дежурный
офицер, в каске и полной форме, просил меня
подождать и даже предложил закурить трубку, которую я держал в руках. После этого он принялся писать расписку в получении арестанта; отдав ее квартальному, он ушел и воротился с другим
офицером.
При ней
офицер, из Нерчинска их путь…»
В харчевне сижу,
поджидаю…
Там было человек двенадцать разного народу — студентов,
офицеров, художников; был один писатель… они все вас знают, Иван Петрович, то есть читали ваши сочинения и много
ждут от вас в будущем.
Ей хотелось обнять его, заплакать, но рядом стоял
офицер и, прищурив глаза, смотрел на нее. Губы у него вздрагивали, усы шевелились — Власовой казалось, что этот человек
ждет ее слез, жалоб и просьб. Собрав все силы, стараясь говорить меньше, она сжала руку сына и, задерживая дыхание, медленно, тихо сказала...
— Что ж, — совершенно спокойно сказал старший
офицер младшему, хотя за секунду перед этим он казался разъяренным, — уж 3 месяца едем,
подождем еще. Не беда — успеем.
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было
ждать и встречать едущих из Севастополя
офицеров, с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного
офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение времени и радовался, когда лошадей ему не давали.
Калугин встал, но не отвечая на поклон
офицера, с оскорбительной учтивостью и натянутой официяльной улыбкой, спросил
офицера, не угодно ли им
подождать и, не попросив его сесть и не обращая на него больше внимания, повернулся к Гальцину и заговорил по-французски, так что бедный
офицер, оставшись посередине комнаты, решительно не знал, что делать с своей персоной и руками без перчаток, которые висели перед ним.
Но майор, казалось, только и
ждал того, чтобы его просили успокоиться, для того чтобы рассвирепеть окончательно. Он вдруг вскочил и шатаясь направился к потному
офицеру.
«Буду
ждать г-на
офицера для объяснения до десяти часов утра, — размышлял он на следующее утро, совершая свой туалет, — а там пусть он меня отыскивает!» Но немецкие люди встают рано: девяти часов еще не пробило, как уже кельнер доложил Санину, что г-н подпоручик (der Herr Seconde Lieutenant) фон Рихтер желает его видеть.
Юнкера старшего класса уже успели разобрать, по присланному из Петербурга списку, двести офицерских вакансий в двухстах различных полках. По субботам они ходили в город к военным портным примерить в последний раз мундир, сюртук или пальто и ежедневно, с часа на час, лихорадочно
ждали заветной телеграммы, в которой сам государь император поздравит их с производством в
офицеры.
Совершенно неизвестно, где меня
поджидает спокойная карьера исполнительного
офицера пехотной армии, где бурная и нелепая жизнь пьяницы и скандалиста, где удачный экзамен в Академию и большая судьба.
Он закончил, видимо торжествуя. Это была сильная губернская голова. Липутин коварно улыбался, Виргинский слушал несколько уныло, остальные все с чрезвычайным вниманием следили за спором, особенно дамы и
офицеры. Все понимали, что агента ста миллионов голов приперли к стене, и
ждали, что из этого выйдет.
Бывало, Роман, воротясь с реки, запирает ворота, отворенные ему унтер-офицером, а Гнедко, войдя в острог, стоит с бочкой и
ждет его, косит на него глазами.
Марья Дмитриевна повернулась и пошла домой рядом с Бутлером. Месяц светил так ярко, что около тени, двигавшейся подле дороги, двигалось сияние вокруг головы. Бутлер смотрел на это сияние около своей головы и собирался сказать ей, что она все так же нравится ему, но не знал, как начать. Она
ждала, что он скажет. Так, молча, они совсем уж подходили к дому, когда из-за угла выехали верховые. Ехал
офицер с конвоем.
Она вздрогнула.
Офицер взглянул на меня с улыбкой удивления. Я уже твердо владел собой и
ждал ответа с совершенной уверенностью. Лицо девушки слегка покраснело, она двинула вверх нижней губой, как будто полумаска мешала ей видеть, и рассмеялась, но неохотно.
Выстроили весь отряд четырехугольником, а в отряде-то тысяч десять народу. Стали,
ждем — стоим. Отрядный генерал на середину выехал, поздоровался: «Здорово, братцы!» — «Здравия желаем, ваше превосходительство!» — гаркнули. Объехал нас и выслал адъютанта. Красавец
офицер, на вороном коне, с «егорьем» на груди.
Ей теперь уже четырнадцать лет, но ее родные это скрывают и говорят, будто только двенадцать, но все равно мы дали друг другу слово, что пока я выйду в
офицеры, она будет меня
ждать, а тогда прошу у вас позволения мне на ней жениться, потому что я уже дал честное слово и не могу взять назад».
Вильна была наполнена русскими
офицерами; один лечился от ран, другой от болезни, третий ни от чего не лечился; но так как неприятельская армия существовала в одних только французских бюллетенях и первая кампания казалась совершенно конченою, то русские
офицеры не слишком торопились догонять свои полки, из которых многие, перейдя за границу, формировались и
поджидали спокойно свои резервы.
— Сезёмова? Не знаю, господин
офицер; но если вам угодно немного
подождать, папенька скоро придет: он, верно, знает.
— Merci, mon officier! [Спасибо, господин
офицер! (франц.)] — сказал один усатый гренадер. —
Подождите, друзья! Я сбегаю к нашей маркитанше: у ней все найдешь за деньги.
Подождите, господин
офицер,
подождите!..
Вышел я из трактира смущенный и взволнованный, прямо домой, а на другой день продолжал мой развратик еще робче, забитее и грустнее, чем прежде, как будто со слезой на глазах, — а все-таки продолжал. Не думайте, впрочем, что я струсил
офицера от трусости: я никогда не был трусом в душе, хотя беспрерывно трусил на деле, но —
подождите смеяться, на это есть объяснение; у меня на все есть объяснение, будьте уверены.
Перед походом, когда полк, уже совсем готовый, стоял и
ждал команды, впереди собралось несколько
офицеров и наш молоденький полковой священник. Из фронта вызвали меня и четырех вольноопределяющихся из других батальонов; все поступили в полк на походе. Оставив ружья соседям, мы вышли вперед и стали около знамени; незнакомые мне товарищи были взволнованы, да и у меня сердце билось сильнее, чем всегда.
Положив эту пачку на стол рядом с отсчитанным казенным жалованьем, «косоротый» черкнул у себя в тетрадке карандашиком и, задвинув тетрадь в стол,
ждал, чтобы Фермор вышел и дал место другому
офицеру.
Да и как не быть боярыне шутливой и радостной, когда она, после пятилетней разлуки с единственным сыном,
ждет к себе Алексея Никитича на долгую побывку и мечтает, каким она его увидит бравым
офицером, в щегольском расшитом гвардейском кафтане, в крагах и в пудре; как он, блестящий молодой гвардеец блестящей гвардии, от светлого дворца императрицы перенесется к старой матери и увидит, что и здесь не убого и не зазорно ни жить, ни людей принять.
„Скажи, братец, господину раненому
офицеру, — сердито сказал Аракчеев, — что я занят делом: пусть
подождет“.
Через несколько минут входит опять тот же ординарец и говорит: „Извините, ваше высокопревосходительство, раненый
офицер неотступно требует доложить вам, что он страдает от раны, и
ждать не может, и не верит, чтоб русский военный министр заставил дожидаться русского раненого
офицера“.
Он послал за приставом Адмиралтейской части и приказал ему немедленно явиться вместе с инвалидным
офицером и со спасенным утопленником, а Свиньина просил
подождать в маленькой приемной перед кабинетом. Затем Кокошкин удалился в кабинет и, не затворяя за собою дверей, сел за стол и начал было подписывать бумаги; но сейчас же склонил голову на руки и заснул за столом в кресле.
И представляется Александру Михайловичу зала офицерского клуба, полная света, жары, музыки и барышень, которые сидят целыми клумбами вдоль стен и только
ждут, чтобы ловкий молодой
офицер пригласил на несколько туров вальса. И Стебельков, щелкнув каблуками («жаль, черт возьми, шпор нет!»), ловко изгибается пред хорошенькою майорскою дочерью, грациозно развесив руки, говорит: «permettez» [Позвольте (фр.).] и майорская дочь кладет ему ручку около эполета, и они несутся, несутся…
— Вы правы, княжна, — миролюбиво сказал он с отвратительной улыбочкой, — вы правы! Не следует пачкать рук об этого негодяя. Слишком большая честь для него — пасть от кинжала русского
офицера. Его
ждет виселица, и он стоит ее.
До Батавии оставалось всего 600 миль, то есть суток трое-четверо хорошего хода под парусами. Бесконечный переход близился к концу. Все повеселели и с большим нетерпением
ждали Батавии. Уже в кают-компании толковали о съезде на берег, назначая день прихода, и расспрашивали об этом городе у одного из
офицеров, который бывал в нем в прежнее свое кругосветное плавание. Все то и дело приставали к старому штурману с вопросами: как он думает, верны ли расчеты?
Там тоже
ждала офицеров торжественная встреча в виде десятка-двух таких же солдатиков, стоявших шпалерами по бокам широкой, посыпанной песком дорожки, которая вела к подъезду дворца.
Приглашенных было множество, и все американцы, и в особенности американки, с нетерпением
ждали дня этого, как они называют, «экскуршен» (экскурсия) и изготовляли новые костюмы, чтобы блеснуть перед русскими
офицерами.
— Некогда, говорит,
ждать… Я, говорит, еду за свежей провизией, а не гулять. И приказали отваливать, хоть все
офицеры и просили левизора
подождать.
Молодой су-льетенант тотчас же рассыпался в любезностях и попросил
подождать минутку: он сию минуту доложит адмиралу и не сомневается, что русского
офицера тотчас же примут. И действительно, не прошло и минуты, как
офицер вернулся и ввел Ашанина в комнату рядом с приемной — кабинет адмирала.
Принцесса с нетерпением ожидала в Рагузе ответов от султана и от графа Орлова, еще довольно дружно живя с Радзивилом и французскими
офицерами, а также с консулами французским и неаполитанским. Наскучив
ждать, она 11 сентября написала новое письмо к султану, стараясь отклонить его от утверждения мирного договора, еще не ратификованного, и прося о немедленной присылке фирмана на проезд в Константинополь.
— Мы на фронте только в газетах прочли, что погоны снимают, — не стали и приказа
ждать, прямо
офицера за погоны: «Ты что, сукин сын, погоны нацепил?» Если ливарвер найдем, штык в брюхо. Согнали всех
офицеров в одно место, велели погоны скидать. Иные плачут, — умора!
— Ну, так мы
подождем, пока она оденется, — отвечал граф и не пошел далее, а спокойно сел на широком оттомане и пригласил сесть
офицера: — Садитесь, поручик. Не стесняйтесь, — я вас уверяю, что мы будем хорошо приняты.
По улице взад и вперед сновали кареты и сани с медвежьими полостями. По тротуару вместе с простым народом шли купцы, барыни,
офицеры… Но Федор уж не завидовал и не роптал на свою судьбу. Теперь ему казалось, что богатым и бедным одинаково дурно. Одни имеют возможность ездить в карете, а другие — петь во всё горло песни и играть на гармонике, а в общем всех
ждет одно и то же, одна могила, и в жизни нет ничего такого, за что бы можно было отдать нечистому хотя бы малую часть своей души.
Настроение солдат становилось все грознее. Вспыхнул бунт во Владивостоке, матросы сожгли и разграбили город.
Ждали бунта в Харбине. Здесь, на позициях, солдаты держались все более вызывающе, они задирали
офицеров, намеренно шли на столкновения. В праздники, когда все были пьяны, чувствовалось, что довольно одной искры, — и пойдет всеобщая, бессмысленная резня. Ощущение было жуткое.
Подъезжая к церкви и потом выслушивая квартирьера, он
ждал каждую секунду, что из-за ограды покажется верховой и пригласит
офицеров к чаю, но… доклад квартирьеров кончился,
офицеры спешились и побрели в деревню, а верховой не показывался…