Неточные совпадения
— Наивно не верить. Вы, вероятно, притворяетесь, фальшивите. А представьте, что среди солдат, которых
офицер ведет на врага, четверо были выпороты этим
офицером в 907 году. И почти в любой
роте возможны родственники мужиков или рабочих, выпоротых или расстрелянных в годы революции.
Непонятным движением мускулов лица
офицер раздвинул бороду, приподнял усы, но
рот у него округлился и густо хохотнул...
Сюртук студента, делавший его похожим на
офицера, должно быть, мешал ему расти, и теперь, в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире в плечах и бедрах, усатое лицо округлилось, даже глаза и
рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина своим объемом, голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти не верилось, что этот человек был студентом.
Нехлюдов увидал конвойного
офицера уже после второго звонка.
Офицер, обтирая своей короткой рукой закрывавшие ему
рот усы и подняв плечи, выговаривал за что-то фельдфебелю.
Князь выслушал, казалось, в удивлении, что к нему обратились, сообразил, хотя, может быть, и не совсем понял, не ответил, но, видя, что она и все смеются, вдруг раздвинул
рот и начал смеяться и сам. Смех кругом усилился;
офицер, должно быть, человек смешливый, просто прыснул со смеху. Аглая вдруг гневно прошептала про себя...
Этот вялый, опустившийся на вид человек был страшно суров с солдатами и не только позволял драться унтер-офицерам, но и сам бил жестоко, до крови, до того, что провинившийся падал с ног под его ударами. Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за ротным котлом, хотя суммами от вольных работ распоряжался по своему усмотрению. Только в одной пятой
роте люди выглядели сытнее и веселее, чем у него.
— Эх, ба-тень-ка! — с презрением, сухо и недружелюбно сказал Слива несколько минут спустя, когда
офицеры расходились по домам. — Дернуло вас разговаривать. Стояли бы и молчали, если уж Бог убил. Теперь вот мне из-за вас в приказе выговор. И на кой мне черт вас в
роту прислали? Нужны вы мне, как собаке пятая нога. Вам бы сиську сосать, а не…
«Но не будем унывать! — говорил сам себе Ромашов. — Переберем в памяти всех
офицеров. Начнем с ротных. По порядку. Первая
рота — Осадчий».
Ромашов кое-что сделал для Хлебникова, чтобы доставить ему маленький заработок. В
роте заметили это необычайное покровительство
офицера солдату. Часто Ромашов замечал, что в его присутствии унтер-офицеры обращались к Хлебникову с преувеличенной насмешливой вежливостью и говорили с ним нарочно слащавыми голосами. Кажется, об этом знал капитан Слива. По крайней мере он иногда ворчал, обращаясь в пространство...
Ромашов, до сих пор не приучившийся справляться со своим молодым сном, по обыкновению опоздал на утренние занятия и с неприятным чувством стыда и тревоги подходил к плацу, на котором училась его
рота. В этих знакомых ему чувствах всегда было много унизительного для молодого
офицера, а ротный командир, капитан Слива, умел делать их еще более острыми и обидными.
Таким образом,
офицерам даже некогда было серьезно относиться к своим обязанностям. Обыкновенно весь внутренний механизм
роты приводил в движение и регулировал фельдфебель; он же вел всю канцелярскую отчетность и держал ротного командира незаметно, но крепко, в своих жилистых, многоопытных руках. На службу ротные ходили с таким же отвращением, как и субалтерн-офицеры, и «подтягивали фендриков» только для соблюдения престижа, а еще реже из властолюбивого самодурства.
— Прошу помнить, подпоручик, что вы обязаны быть в
роте за пять минут до прихода старшего субалтерн-офицера и за десять до ротного командира.
Ромашову вдруг вспомнился один ненастный вечер поздней осени. Несколько
офицеров, и вместе с ними Ромашов, сидели в собрании и пили водку, когда вбежал фельдфебель девятой
роты Гуменюк и, запыхавшись, крикнул своему ротному командиру...
Так перебрал он всех ротных командиров от первой
роты до шестнадцатой и даже до нестроевой, потом со вздохом перешел к младшим
офицерам. Он еще не терял уверенности в успехе, но уже начинал смутно беспокоиться, как вдруг одно имя сверкнуло у него в голове: «Подполковник Рафальский!»
Хлебников растерянными глазами глядит на унтер-офицера. Из его раскрытого
рта вырывается, точно у осипшей вороны, одинокий шипящий звук.
Наступило наконец пятнадцатое мая, когда, по распоряжению корпусного командира, должен был состояться смотр. В этот день во всех
ротах, кроме пятой, унтер-офицеры подняли людей в четыре часа. Несмотря на теплое утро, невыспавшиеся, зевавшие солдаты дрожали в своих каламянковых рубахах. В радостном свете розового безоблачного утра их лица казались серыми, глянцевитыми и жалкими.
— Ну, как же. За стрельбу наша дивизия попала в заграничные газеты. Десять процентов свыше отличного — от, извольте. Однако и жулили мы, б-батюшки мои! Из одного полка в другой брали взаймы хороших стрелков. А то, бывало,
рота стреляет сама по себе, а из блиндажа младшие
офицеры жарят из револьверов. Одна
рота так отличилась, что стали считать, а в мишени на пять пуль больше, чем выпустили. Сто пять процентов попадания. Спасибо, фельдфебель успел клейстером замазать.
Во второй
роте люди не знали «Отче наш», в третьей сами
офицеры путались при рассыпном строе, в четвертой с каким-то солдатом во время ружейных приемов сделалось дурно.
Вечерние занятия в шестой
роте приходили к концу, и младшие
офицеры все чаще и нетерпеливее посматривали на часы.
Но особенно он бывал жесток и утеснителен в тех случаях, когда младший
офицер опаздывал в
роту, и это чаще всего испытывал на себе Ромашов.
Но он все-таки понял, что был неправ, и потому сейчас же отъехал и с ожесточением набросился на восьмую
роту, в которой
офицеры проверяли выкладку ранцев...
Вся
рота была по частям разбросана по плацу. Делали повзводно утреннюю гимнастику. Солдаты стояли шеренгами, на шаг расстояния друг от друга, с расстегнутыми, для облегчения движений, мундирами. Расторопный унтер-офицер Бобылев из полуроты Ромашова, почтительно косясь на подходящего
офицера, командовал зычным голосом, вытягивая вперед нижнюю челюсть и делая косые глаза...
Посмотрев
роту, генерал удалял из строя всех
офицеров и унтер-офицеров и спрашивал людей, всем ли довольны, получают ли все по положению, нет ли жалоб и претензий? Но солдаты дружно гаркали, что они «точно так, всем довольны». Когда спрашивали первую
роту, Ромашов слышал, как сзади него фельдфебель его
роты, Рында, говорил шипящим и угрожающим голосом...
Поэтому в
ротах шла, вот уже две недели, поспешная, лихорадочная работа, и воскресный день с одинаковым нетерпением ожидался как усталыми
офицерами, так и задерганными, ошалевшими солдатами.
Потом он сам отвел Хлебникова в лагерь. Пришлось вызывать дежурного по
роте унтер-офицера Шаповаленко. Тот вышел в одном нижнем белье, зевая, щурясь и почесывая себе то спину, то живот.
Командир во всех
ротах требует от
офицеров рубку чучел.
В шесть часов явились к
ротам офицеры. Общий сбор полка был назначен в десять часов, но ни одному ротному командиру, за исключением Стельковского, не пришла в голову мысль дать людям выспаться и отдохнуть перед смотром. Наоборот, в это утро особенно ревностно и суетливо вбивали им в голову словесность и наставления к стрельбе, особенно густо висела в воздухе скверная ругань и чаще обыкновенного сыпались толчки и зуботычины.
Младшие
офицеры, по положению, должны были жить в лагерное время около своих
рот в деревянных бараках, но Ромашов остался на городской квартире, потому что офицерское помещение шестой
роты пришло в страшную ветхость и грозило разрушением, а на ремонт его не оказывалось нужных сумм.
— В-вся
рота идет, к-как один ч-человек — ать! ать! ать! — говорил Слива, плавно подымая и опуская протянутую ладонь, — а оно одно, точно на смех — о! о! — як тот козел. — Он суетливо и безобразно ткнул несколько раз указательным пальцем вверх. — Я ему п-прямо сказал б-без церемонии: уходите-ка, п-почтеннейший, в друг-гую
роту. А лучше бы вам и вовсе из п-полка уйти. Какой из вас к черту
офицер? Так, м-междометие какое-то…
И ужаснее всего была мысль, что ни один из
офицеров, как до сих пор и сам Ромашов, даже и не подозревает, что серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами — на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые
ротой, батальоном, полком…
— Не знаю, убит, кажется, — неохотно отвечал прапорщик, который, между прочим, был очень недоволен, что штабс-капитан вернулся и тем лишил его удовольствия сказать, что он один
офицер остался в
роте.
По комнате, держа в руках большую кипу ассигнаций, ходил плешивый, с огромным злым
ртом, худой и бледный безусый
офицер и всё ставил ва-банк наличные деньги и выигрывал.
Козельцов, прежде чем итти к своим
офицерам, пошел поздороваться с своею
ротой и посмотреть, где она стоит.
— Мне, по настоящему, приходится завтра итти, но у нас болен, — продолжал Михайлов, — один
офицер, так… — Он хотел рассказать, что черед был не его, но так как командир 8-й
роты был нездоров, а в
роте оставался прапорщик только, то он счел своей обязанностью предложить себя на место поручика Непшитшетского и потому шел нынче на бастион. Калугин не дослушал его.
Опять шопотом заговорили
офицеры, передавая приказания, и черная стена первой
роты вдруг опустилась.
До прибытия Александрова в карцер там уже сидело двое господ обер-офицеров, два юнкера из
роты «жеребцов» его величества: Бауман и Брюнелли, признанные давно всем училищем как первые красавцы.
— Четвертая
рота! Господа обер-офицеры! Сюда! — Теперь уже никто из чужой
роты не позволил бы себе залезть в эту тройку. Таково было неписаное право первой заявки.
С особенной пристальностью следили, разинув
рты, несчастные фараоны за тем, как обер-офицеры, прежде чем получить увольнительный билет, шли к курсовому
офицеру или к самому Дрозду на осмотр.
В конце третьего у штабс-капитана Белова, курсового
офицера четвертой
роты, от жары и усталости хлынула кровь из носа в таком обилии, что ученье пришлось прекратить.
По одному из них юнкеру, находящемуся под арестом и выпускаемому в
роту для служебных занятий, советовалось не говорить со свободными товарищами и вообще не вступать с ними ни в какие неделовые отношения, дабы не дать ротному командиру и курсовым
офицерам возможности заподозрить, что юнкера могут делать что-нибудь тайком, исподтишка, прячась.
Курсовыми
офицерами в первой
роте служили Добронравов и Рославлев, поручики. Первый почему-то казался Александрову похожим на Добролюбова, которого он когда-то пробовал читать (как писателя запрещенного), но от скуки не дотянул и до четверти книги. Рославлев же был увековечен в прощальной юнкерской песне, являвшейся плодом коллективного юнкерского творчества, таким четверостишием...
Ротные командиры и курсовые
офицеры при своих
ротах.
Из курсовых
офицеров третьей
роты поручик Темирязев, красивый, стройный светский человек, был любимцем
роты и всего училища и лучше всех юнкеров фехтовал на рапирах. Впрочем, и с самим волшебником эскрима, великим Пуарэ, он нередко кончал бой с равными количествами очков.
Однажды в самый жаркий и душный день лета он назначает батальонное учение. Батальон выходит на него в шинелях через плечо, с тринадцатифунтовыми винтовками Бердана, с шанцевым инструментом за поясом. Он выводит батальон на Ходынское поле в двухвзводной колонне, а сам едет сбоку на белой, как снег, Кабардинке,
офицеры при своих
ротах и взводах.
Домой юнкера нарочно пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь был не близкий: Земляной вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти в себя, и каждый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному
офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из отпуска юнкер четвертой
роты такой-то».
Потом завладел «Вечерними досугами» весь первый курс четвертой
роты, потом пришли сверстники-фараоны других
рот, потом заинтересовались и господа обер-офицеры всех
рот.
Через недели две-три, в тот час, когда юнкера уже вернулись от обеда и были временно свободны от занятий, дежурный обер-офицер четвертой
роты закричал во весь голос...
Но он лучше многих прыгает через деревянную кобылу и вертится на турнике, он отличный строевик, в танцах у него ритм и послушность всех мускулов, а лучше его фехтуют на рапирах только два человека во всем училище: юнкер
роты его величества Чхеидзе и курсовой
офицер третьей
роты поручик Темирязев…
Капитан мгновенно скомандовал
роте: «стой, вольно!» Ружья у солдат опустились,
офицеры всунули свои сабли в ножны, послышались чиханье, сморканье и мелкие разговорцы.
Назначен был штаб-офицер, командир
роты, и сверх того четыре обер-офицера, дежуривших поочередно по острогу.