Неточные совпадения
Крупными скоплениями мелких людей
командовали, брезгливо гримасничая, истерически вскрикивая,
офицера, побывавшие на войне, полубольные, должно быть, раненые, контуженые…
— Смир-рно! —
командуют офицера.
Никто не
командовал ими, и, не обращая внимания на
офицера, начальника караульного отряда, даже как бы не видя его, они входили в дверь дворца.
В черной, быстро плотневшей массе очень заметны были синеватые и зеленые пальто студентов, поблескивали металлические зрачки пуговиц, кое-где, с боков толпы, мелькнуло несколько серых фигур полицейских
офицеров; впереди нестройно пели гимн и неутомимо, как полицейский,
командовал зычным голосом рослый студент...
В другой раз, где-то в поясах сплошного лета, при безветрии, мы прохаживались с отцом Аввакумом все по тем же шканцам. Вдруг ему вздумалось взобраться по трехступенной лесенке на площадку, с которой обыкновенно, стоя,
командует вахтенный
офицер. Отец Аввакум обозрел море и потом, обернувшись спиной к нему, вдруг… сел на эту самую площадку «отдохнуть», как он говаривал.
Мне одному она доверила тайну любви к одному
офицеру Александрийского гусарского полка, в черном ментике и в черном доломане; это была действительная тайна, потому что и сам гусар никогда не подозревал,
командуя своим эскадроном, какой чистый огонек теплился для него в груди восьмнадцатилетней девушки.
Вся рота была по частям разбросана по плацу. Делали повзводно утреннюю гимнастику. Солдаты стояли шеренгами, на шаг расстояния друг от друга, с расстегнутыми, для облегчения движений, мундирами. Расторопный унтер-офицер Бобылев из полуроты Ромашова, почтительно косясь на подходящего
офицера,
командовал зычным голосом, вытягивая вперед нижнюю челюсть и делая косые глаза...
Ею уже давно
командовал капитан Ходнев, неизвестно когда, чем и почему прозванный Варварой, — смуглый, черноволосый, осанистый
офицер, никогда не смеявшийся, даже не улыбнувшийся ни разу; машина из стали, заведенная однажды на всю жизнь, человек без чувств, с одним только долгом.
— Садись на словесность! — бывало
командует взводный
офицер из кантонистов, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Иванович Ярилов.
Господам
офицерам на воле жить плохо, особливо у хозяев ежели служить: хозяин покорливости от служащего перво-наперво требует, а они сами норовят по привычке
командовать!
— Садись на словесность! — бывало,
командует взводный
офицер из сдаточных, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Петрович Копьев.
Миронов свистнул; ему отвечали тем же, и человек десять казаков высыпали навстречу путешественникам: это был передовой пикет летучего отряда, которым
командовал артиллерийский
офицер.
Но не один Зарядьев кричал как сумасшедший: французский
офицер в гусарском мундире, с подвязанной рукой, бегал по улице и
командовал во весь голос, как на ученье: «Feu, mes enfants — feu! visez bien!.. aux officiers!
В продолжение этого короткого, но жаркого дела Рославлев заметил одного русского
офицера, который, по-видимому,
командовал всем отрядом; он летал и крутился как вихрь впереди своих наездников: лихой горской конь его перепрыгивал через кучи убитых, топтал в ногах французов и с быстротою молнии переносил его с одного места на другое.
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою
командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой
офицер, Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был человек с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.
Это
командует Петр Иваныч, наш лазаретный
офицер, высокий, худой и очень добрый человек. Он так высок, что, обернув глаза в его сторону, я постоянно вижу его голову с редкой длинной бородой и плечи, хотя носилки несут на плечах четыре рослые солдата.
— Первое пли… Второе пли… Третье пли… —
командовал замирающим голосом артиллерийский
офицер, Захар Петрович, вращая своими круглыми, слегка выкаченными глазами и отсчитывая про себя: раз, два, три, четыре… до десяти, чтобы промежутки были правильные и чтобы салют был, как выражался Захар Петрович, «прочувствованный».
— Паруса на гитовы! По марсам и салингам! Из бухты вон, отдай якорь! —
командовал старший
офицер.
Полуротой китайцев
командовал французский поручик, а при тагалах были испанские
офицеры.
Нервным, громким, отрывистым голосом
командовал старший
офицер, продолжая начатые Ашаниным распоряжения к маневру, называемому на морском языке «лечь в дрейф», то есть поставить судно почти в неподвижное положение.
На мостике были и капитан и старший
офицер, и оба напряженно смотрели в бинокли. А Невзоров тем временем нервно, нетерпеливо и, казалось, с раздражением виноватого человека
командовал, распоряжаясь работами и поторапливая людей.
Матросы так и рвались, чтобы отметить «Коршуну» за его недавнее первенство, вызвавшее адмиральский гнев. Капитан то и дело взглядывал на «Коршун» ни жив ни мертв. У старшего
офицера на лице стояло такое напряженное выражение нетерпения и вместе с тем страдания, что, казалось, он тут же на мостике растянется от отчаяния, если «Витязь» опоздает. И он
командует громко, отрывисто и властно.
На фоковые и гротовые брасы на правую, на крюйсельные брасы на левую, на контра-брасы на левую,
командует старший
офицер.
Вечером четырнадцатого февраля, узнав, что взвод, которым я
командовал, за отсутствием
офицера, назначен в завтрашней колонне на рубку леса, и с вечера же получив и передав нужные приказания, я раньше обыкновенного отправился в свою палатку и, не имея дурной привычки нагревать ее горячими углями, не раздеваясь лег на свою построенную на колышках постель, надвинул на глаза папаху, закутался в шубу и заснул тем особенным крепким и тяжелым сном, которым спится в минуты тревоги и беспокойства перед опасностью.
В ту зиму уже началась Крымская война. И в Нижнем к весне собрано было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и к местным ополченцам. Дед мой
командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше, зимой. Нижний продолжал играть в карты, давать обеды, плясать, закармливать и запаивать тех
офицеров, которые попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
А в боях ротами
командовали зауряд-прапорщики, т. е. нижние чины, только на время войны произведенные в
офицеры; для боя специально-военные познания
офицеров как будто не признавались важными.
Офицерского чина не было,
командовал обозом унтер-офицер Сметанников.
Однажды входит он в канцелярию своего госпиталя. Когда главный врач (пользующийся правами командира части) входил в канцелярию, офицер-смотритель обыкновенно
командовал сидящим писарям: «встать!» Когда вошел Васильев, смотритель этого не сделал.
За отсутствием всех господ «штапов» (штаб-офицеров) он оставался старшим, то есть
командовал Измайловским полком.
В январе 1756 года его повысили в обер-провиантмейстеры и послали в Новгород. В октябре того же года сделали генерал-аудитор-лейтенантом, с состоянием при военной коллегии; в декабре переименовали в премьер-майоры. Следовательно, первые годы по производстве в
офицеры он только временами нес строевую службу и ротой не
командовал.
Сергей Иванович служил в гусарском полку с корнетского чина и,
командуя им впоследствии, любил страстно полк и всех в нем служащих, и всякий
офицер, хотя и не служивший при нем, мог быть уверенным, что будет хорошо принят этим истым старым гродненским гусаром. Любовь к своему полку сохранил он и выйдя в отставку.
— Только уж пожалуста, мне дайте команду совсем, чтоб я
командовал, — продолжал Петя, — ну чтó вам стòит? Ах, вам ножик? — обратился он к
офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.