Неточные совпадения
Слева
от Самгина сидел Корнев. Он в первую же ночь после ареста простучал Климу, что арестовано четверо эсдеков и одиннадцать эсеров, а затем, почти каждую ночь после поверки, с аккуратностью немца сообщал Климу новости с воли. По его сведениям выходило, что вся
страна единодушно и быстро готовится
к решительному натиску на самодержавие.
— Классовое, думаете? — усмехнулся Суслов. — Нет, батенька, не надейтесь! Это сказывается нелюбовь
к фабричным, вполне объяснимая в нашей крестьянской
стране. Издавна принято смотреть на фабричных как на людей, отбившихся
от земли, озорных…
— А что вы скажете о евреях, которые погибают на фронтах
от любви
к России,
стране еврейских погромов?
Говорить ли о теории ветров, о направлении и курсах корабля, о широтах и долготах или докладывать, что такая-то
страна была когда-то под водою, а вот это дно было наруже; этот остров произошел
от огня, а тот
от сырости; начало этой
страны относится
к такому времени, народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из ученых авторитетов, откуда, что и как?
Тут целые
страны из гипса, с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия
к изучению всеобщей географии: карты, книги, начиная с младенческих времен географии, с аравитян, римлян, греков, карты
от Марко Паоло до наших времен.
К северу
от реки Шооми характер горной
страны выражен очень резко. Быть может, это только так кажется из-за контраста остроконечных сопок с ровной поверхностью моря.
Как и надо было ожидать,
к рассвету мороз усилился до — 32°С. Чем дальше мы отходили
от Сихотэ-Алиня, тем ниже падала температура. Известно, что в прибрежных
странах очень часто на вершинах гор бывает теплее, чем в долинах. Очевидно, с удалением
от моря мы вступили в «озеро холодного воздуха», наполнявшего долину реки.
Край начал утрачивать свою оригинальность и претерпевать то превращение, которое неизбежно несет за собой цивилизация. Изменения произошли главным образом в южной части
страны и в низовьях правых притоков реки Уссури, горная же область Сихотэ-Алинь
к северу
от 45° широты и поныне осталась такой же лесной пустыней, как и во времена Будищева и Венюкова (1857–1869).
Там Рисположенский рассказывает, как в
стране необитаемой жил маститый старец с двенадцатью дочерьми мал мала меньше и как он пошел на распутие, — не будет ли чего
от доброхотных дателей; тут наряженный медведь с козой в гостиной пляшет, там Еремка колдует, и колокольный звон служит
к нравственному исправлению, там говорят, что грех чай пить, и проч., и проч.
В конце августа или в начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь в ваши
страны:
к тому времени получится разрешение
от князя,
к которому я отправил 31 июля мое просительное письмо с лекарским свидетельством. Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня под вашу крышу. О многом потолкуем — почти два года как мы не видались…
Несмотря на несколько революций, во Франции, как и в других
странах Европы, стоят лицом
к лицу два класса людей, совершенно отличных друг
от друга и по внешнему образу жизни, и по понятиям, и по темпераментам.
Романы рисовали Генриха IV добрым человеком, близким своему народу; ясный, как солнце, он внушал мне убеждение, что Франция — прекраснейшая
страна всей земли,
страна рыцарей, одинаково благородных в мантии короля и одежде крестьянина: Анис Питу такой же рыцарь, как и д’Артаньян. Когда Генриха убили, я угрюмо заплакал и заскрипел зубами
от ненависти
к Равальяку. Этот король почти всегда являлся главным героем моих рассказов кочегару, и мне казалось, что Яков тоже полюбил Францию и «Хенрика».
Теперь он чувствовал, что и ему нашлось бы место в этой жизни, если бы он не отвернулся сразу
от этой
страны,
от ее людей,
от ее города, если б он оказал более внимания
к ее языку и обычаю, если бы он не осудил в ней сразу, заодно, и дурное и хорошее…
К сожалению, ощутительной выгоды
от сего они не получили никакой, а
стране между тем причинили несомненнейший ущерб.
Города,
страны время
от времени приближали
к моим зрачкам уже начинающий восхищать свет едва намеченного огнями, странного далекого транспаранта, — но все это развивалось в ничто; рвалось, подобно гнилой пряже, натянутой стремительным челноком.
Он был человек отлично образованный, славно знал по-латыни, был хороший ботаник; в деле воспитания мечтатель с юношескою добросовестностью видел исполнение долга, страшную ответственность; он изучил всевозможные трактаты о воспитании и педагогии
от «Эмиля» и Песталоцци до Базедова и Николаи; одного он не вычитал в этих книгах — что важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума
к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, так, как для каждой
страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание.
С течением времени человечество все более и более освобождается
от искусственных искажений и приближается
к естественным требованиям и воззрениям: мы уже не видим таинственных сил в каждом лесе и озере, в громе и молнии, в солнце и звездах; мы уже не имеем в образованных
странах каст и париев; мы не перемешиваем отношений двух полов, подобно народам Востока; мы не признаем класса рабов существенной принадлежностью государства, как было у греков и римлян; мы отрицаемся
от инквизиционных начал, господствовавших в средневековой Европе.
Это была живая картина
к той сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да два смертно ей преданные верные слуги и друг с сельской поповки. Это собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за стенами дома, катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная
от домашних преданий: люди иные, на которых
страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят.
В противоположность ему, Жуквич вел себя в высшей степени скромно и прилично; поместившись на одном из кресел, он первоначально довольно односложно отвечал на расспросы Анны Юрьевны, с которыми она относилась
к нему, а потом, разговорившись, завел, между прочим, речь об Ирландии, рассказал всю печальную зависимость этой
страны от Англии [Зависимость…
от Англии.
Все стояли по шею в воде события, нахлынувшего внезапно. Ганувер подошел
к Молли, протянув руки, с забывшимся и диким лицом. На него было больно смотреть, — так вдруг ушел он
от всех
к одной, которую ждал. «Что случилось?» — прозвучал осторожный шепот. В эту минуту оркестр, мягко двинув мелодию, дал знать, что мы прибыли в Замечательную
Страну.
Она послала за ним одного из своих знакомых и, призвав Бенни
к себе, сказала ему, что негодование ее на его товарища вовсе не падает на ни в чем не повинного Бенни; но что если он, Бенни, хочет путешествовать по России с тем, чтобы познакомиться с
страною и с хорошими русскими людьми, то прежде всего он должен освободить себя
от своего петербургского товарища.
Вот прозрачный камень цвета медной яри. В
стране эфиопов, где он добывается, его называют Мгнадис-Фза. Мне подарил его отец моей жены, царицы Астис, египетский фараон Суссаким, которому этот камень достался
от пленного царя. Ты видишь — он некрасив, но цена его неисчислима, потому что только четыре человека на земле владеют камнем Мгнадис-Фза. Он обладает необыкновенным качеством притягивать
к себе серебро, точно жадный и сребролюбивый человек. Я тебе его дарю, моя возлюбленная, потому что ты бескорыстна.
Ташкент, как термин географический, есть
страна, лежащая на юго-восток
от Оренбургской губернии. Это классическая
страна баранов, которые замечательны тем, что
к стрижке ласковы и после оголения вновь обрастают с изумительной быстротой. Кто будет их стричь —
к этому вопросу они, повидимому, равнодушны, ибо знают, что стрижка есть, нечто неизбежное в их жизни. Как только они завидят, что вдали грядет человек стригущий и бреющий, то подгибают под себя ноги и ждут…
Видя, что мексиканское правительство не может хорошенько уладить религиозный вопрос в границах, предположенных Овэном, и понимая, что положение Мексики не представляло достаточных гарантий для спокойного и последовательного осуществления его идей, Овэн отказался
от общинных опытов в чужих
странах и обратился
к своей родине, которая нуждалась в его преобразованиях не менее или еще больше, чем всякая другая
страна.
И вот раз в глухую полночь они поднялись
от сна и, оставив спящую толпу, пошли в чащу. Одних неодолимо влекло вперед представление о
стране простора и света, других манил мираж близости этой
страны, третьим надоело тянуться с «презренной толпой, которая только и знает, что спать да работать руками», четвертым казалось, что все идут не туда, куда надо. Они надеялись разыскать путь своими одинокими усилиями и, вернувшись
к толпе, сказать ей: вот близкий путь. Желанный свет тут, я его видел…
Забыта была тетя Родайка,
от которой она отбилась в толпе y собора… Забыто на миг тяжелое разочарование невозможности уехать
к себе на родину… Только и было сейчас думы, что о Нем, Государе, Державном Отце могучей
страны и о самой
стране, о милой России, которой она, Милица, теперь же, не задумываясь ни на минуту, отдала бы жизнь… О, если бы она могла умереть за них обоих, если б могла!
Они живучи, как рыбы, и им нужны целые столетия…Мария привыкла
к своему новому житью-бытью и уже начала посмеиваться над монахами, которых называла воронами…Она прожила бы еще долго и, пожалуй, уплыла бы вместе с починенным кораблем, как говорил Христофор, в далекие
страны, подальше
от глупой Испании, если бы не случилось одного страшного, непоправимого несчастья.
И драматическое искусство, не имея религиозного основания, стало во всех христианских
странах все более и более уклоняться
от своего высокого назначения и вместо служения богу стало служить толпе (я разумею под толпой не одно простонародье, но большинство людей безнравственных или не нравственных и равнодушных
к высшим вопросам жизни человеческой).
Особенно старалась она завлечь в Гельмет путешественников, художников, ученых, чтобы уронить в сердца их семена благорасположения
к себе и выманить
от них занимательные новости о тех
странах, которые они проезжали.
Падет
от страны твоея тысяща, и тьма одесную тебе;
к тебе же не приближится.
К случаю только поручено ему было
от короля римского, Максимилиана, узнать, что за
страна находится на востоке, о которой слухи стали доходить и до цесарского дома и которой дела начинали понемногу вязаться с делами Европы.
— Передайте ее величеству, — сказал де ла Шетарди, — что ее природная доброта и любовь
к отечеству должны побуждать ее одинаково заботиться как о настоящем, так и о будущем. Поэтому следует употребить все средства, дабы изгладить самые следы царствования Иоанна Шестого; лишь одним этим будет ограждена Россия
от бедствия, какое могло бы быть вызвано в то или иное время обстоятельствами, которых приходится особенно бояться здешней
стране, на основании примера лже-Дмитрия.
Показать поганым нехристям, что боимся их и бежим
от них, или же выдержать два-три боя и ворваться в самое их серединное логово — Сибирь и, сделавшись хозяевами всей
страны, положить ее вместе с нашими повинными головами
к ногам батюшки-царя?..
Вы угадаете, что это был тверчанин Афанасий Никитин. Он ходил в
страны на восход солнечный, ему хотелось побывать и на западе: вот и пришел он… Правда, не одно любопытство привлекло его в Богемию: он нес
к матери Антона одно из писем
от покойника.
Когда вода в Ниле стояла низко в ту пору года, когда ей уже было время разлиться, тогда по всей
стране египетской
от Филэ до Александрии ощущалось повсеместное терзательное беспокойство: все страшились бесхлебья и ходили унылые и раздраженные, многие надевали печальные одежды с неподрубленными краями, передвигали пояса с чресл высоко на грудь —
к месту вздохов, нетерпеливые женщины рвали на себе волосы, а задумчивые мужчины безмолвно смотрели унылыми глазами с повисшими на ресницах слезами.
Посол взял ответ и цветы и отправился с тем ответом
к правителю, а патриарх сию же минуту оделся, взял свои драгоценности и свою свиту и поскакал на быстрых мулах вон из города через Ворота Солнца, а за стеною повернул
к востоку, надеясь в каком-либо из семи нильских гирл найти греческую трирему или быстроходный чужеземный корабль и бежать на нем
от возмущенной
страны и
от коварного правителя, с надеждою отплатить ему издали за его издевательство.
Все это, однако, нимало не помешало Фебуфису прогреметь в
стране, сделавшейся его новым отечеством, за величайшего мастера, который понял, что чистое искусство гибнет
от тлетворного давления социальных тенденций, и, чтобы сохранить святую чашу неприкосновенною, он принес ее и поставил
к ногам герцога.