Неточные совпадения
Несколько
раз он повторял слова: «служил сколько было
сил, верой и правдой, ценю и благодарю», и вдруг остановился
от душивших его слез и вышел из залы.
И несколько
раз задохнувшись, вырывался с новою
силою генеральский хохот, раздаваясь
от передней до последней комнаты в высоких звонких генеральских покоях.
— Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы
разом отошло у него
от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление
от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей
силе определить.
Красавицы! слыхал я много
раз:
Вы думаете что? Нет, право, не про вас;
А что бывает то ж с фортуною у нас;
Иной лишь труд и время губит,
Стараяся настичь её из
силы всей;
Другой как кажется, бежит совсем
от ней:
Так нет, за тем она сама гоняться любит.
Не
раз содрогнешься, глядя на дикие громады гор без растительности, с ледяными вершинами, с лежащим во все лето снегом во впадинах, или на эти леса, которые растут тесно, как тростник, деревья жмутся друг к другу, высасывают из земли скудные соки и падают сами
от избытка
сил и недостатка почвы.
— Папа, папа, поди сюда… мы… — пролепетал было Илюша в чрезвычайном возбуждении, но, видимо не в
силах продолжать, вдруг бросил свои обе исхудалые ручки вперед и крепко, как только мог, обнял их обоих
разом, и Колю и папу, соединив их в одно объятие и сам к ним прижавшись. Штабс-капитан вдруг весь так и затрясся
от безмолвных рыданий, а у Коли задрожали губы и подбородок.
С другой стороны, не
раз охватывала в эту ночь его душу какая-то необъяснимая и унизительная робость,
от которой он — он это чувствовал — даже как бы терял вдруг физические
силы.
В этом человеке было много загадочного; казалось, какие-то громадные
силы угрюмо покоились в нем, как бы зная, что
раз поднявшись, что сорвавшись
раз на волю, они должны разрушить и себя и все, до чего ни коснутся; и я жестоко ошибаюсь, если в жизни этого человека не случилось уже подобного взрыва, если он, наученный опытом и едва спасшись
от гибели, неумолимо не держал теперь самого себя в ежовых рукавицах.
Через год после начала этих занятий он отправился в свое странствование и тут имел еще больше удобства заниматься развитием физической
силы: был пахарем, плотником, перевозчиком и работником всяких здоровых промыслов;
раз даже прошел бурлаком всю Волгу,
от Дубовки до Рыбинска.
Несмотря на необыкновенную
силу физических способностей, он
раза два в неделю страдал
от обжорства и каждый вечер бывал навеселе.
«
Сила власти» иллюстрировалась каждый
раз очень ярко, но
сила чисто стихийная,
от которой, по самой ее природе, никто и не ждал осмысленности и целесообразности.
Еще
раз в отцовском доме сошлись все сестры. Даже пришла Серафима, не показывавшаяся нигде. Все ходили с опухшими
от слез глазами. Сошлись и зятья. Самым деятельным оказался Замараев. Он взял на себя все хлопоты, суетился, бегал и старался изо всех
сил.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов, не требующие в России
от рабочего исключительного напряжения
сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый
раз берутся всё новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся, выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие
от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Почему тоже, пробудясь
от сна и совершенно уже войдя в действительность, вы чувствуете почти каждый
раз, а иногда с необыкновенною
силой впечатления, что вы оставляете вместе со сном что-то для вас неразгаданное.
И она, и Аглая остановились как бы в ожидании, и обе, как помешанные, смотрели на князя. Но он, может быть, и не понимал всей
силы этого вызова, даже наверно можно сказать. Он только видел пред собой отчаянное, безумное лицо,
от которого, как проговорился он
раз Аглае, у него «пронзено навсегда сердце». Он не мог более вынести и с мольбой и упреком обратился к Аглае, указывая на Настасью Филипповну...
Они вместе отправились на Фотьянку. Дорогой пьяная оживленность Кожина вдруг сменилась полным упадком душевных
сил. Кишкин тоже угнетенно вздыхал и время
от времени встряхивал головой, припоминая свой разговор с проклятым секретарем. Он жалел, что разболтался относительно болота на Мутяшке, — хитер Илья Федотыч, как
раз подошлет кого-нибудь к Ястребову и отобьет.
От него все станется… Под этим впечатлением завязался разговор.
Голова моя закружилась
от волнения; помню только, что я отчаянно бился головой и коленками до тех пор, пока во мне были еще
силы; помню, что нос мой несколько
раз натыкался на чьи-то ляжки, что в рот мне попадал чей-то сюртук, что вокруг себя со всех сторон я слышал присутствие чьих-то ног, запах пыли и violette, [фиалки (фр.).] которой душился St.-Jérôme.
— Ах, Наташа, я тысячу
раз это
от тебя слышал! Конечно, вам жить вместе нельзя; ваша связь какая-то странная; между вами нет ничего общего. Но… достанет ли
сил у тебя?
С
силой, каким-то винтовым приводом, я наконец оторвал глаза
от стекла под ногами — вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «Медицинское»… Почему он привел меня сюда, а не в Операционное, почему он пощадил меня — об этом я в тот момент даже и не подумал: одним скачком — через ступени, плотно захлопнул за собой дверь — и вздохнул. Так: будто с самого утра я не дышал, не билось сердце — и только сейчас вздохнул первый
раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди…
При старой двери у меня изнутри замок был, а в этой, как я более на святость ее располагался, замка не приладил, потому что и времени не было, то он ее так и пихает, и все
раз от разу смелее, и, наконец, вижу, как будто морда просунулась, но только дверь размахнулась на блоке и его как свистнет со всей
силы назад…
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под
силу. В 1893 году он купил в восьми верстах
от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным делам в известные дни, не больше
раза в неделю.
Он обеими руками схватился за обод, несколько
раз повернул его вверх и вниз и наконец с
силой раскачал и пустил — колесо завертелось. Несколько оборотов оно сделало довольно быстро и плавно — слышно было, однако ж, как внутри обода мешки с песком то напирают на перегородки, то отваливаются
от них, — потом начало вертеться тише, тише; послышался треск, скрип, и, наконец, колесо совсем остановилось.
Как вы полагаете, милостивый государь, может ли удовлетвориться этим благородный человек, особливо в виду установившегося обычая, в
силу которого все вольнонаемные редакторы
раз в месяц устраивают в трактире"Старый Пекин", обед, в ознаменование чудесного избавления
от множества угрожавших им в течение месяца опасностей?
—
От него-то я и еду, батюшка. Меня страх берет. Знаю, что бог велит любить его, а как посмотрю иной
раз, какие дела он творит, так все нутро во мне перевернется. И хотелось бы любить, да
сил не хватает. Как уеду из Слободы да не будет у меня безвинной крови перед очами, тогда, даст бог, снова царя полюблю. А не удастся полюбить, и так ему послужу, только бы не в опричниках!
Как теперь вижу Исая Фомича, когда он в субботу слоняется, бывало, без дела по всему острогу, всеми
силами стараясь ничего не делать, как это предписано в субботу по закону. Какие невозможные анекдоты рассказывал он мне каждый
раз, когда приходил из своей молельни; какие ни на что не похожие известия и слухи из Петербурга приносил мне, уверяя, что получил их
от своих жидков, а те из первых рук.
Прошу вас, — сказал я с поклоном, — все вы, здесь собравшиеся достопочтенные и именитые сограждане, простите мне, что не стратига превознесенного воспомнил я вам в нашей беседе в образ
силы и в подражание, но единого
от малых, и если что смутит вас
от сего, то отнесите сие к моей малости, зане грешный поп ваш Савелий, назирая сего малого, не
раз чувствует, что сам он пред ним не иерей Бога вышнего, а в ризах сих, покрывающих мое недостоинство, — гроб повапленный.
Железные дороги, телеграфы, телефоны, фотографии и усовершенствованный способ без убийства удаления людей навеки в одиночные заключения, где они, скрытые
от людей, гибнут и забываются, и многие другие новейшие изобретения, которыми преимущественно перед другими пользуются правительства, дают им такую
силу, что, если только
раз власть попала в известные руки и полиция, явная и тайная, и администрация, и всякого рода прокуроры, тюремщики и палачи усердно работают, нет никакой возможности свергнуть правительство, как бы оно ни было безумно и жестоко.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже
раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал
от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты
силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Я знал и слепо верил, что дядя ни за что не отступит
от того, что
раз признал своею обязанностью; но мне как-то не верилось, чтобы у него достало
силы восстать против своих домашних.
Не проходило дня без перестрелок. Мятежники толпами разъезжали около городского вала и нападали на фуражиров. Пугачев несколько
раз подступал под Оренбург со всеми своими
силами. Но он не имел намерения взять его приступом. «Не стану тратить людей, — говорил он сакмарским казакам, — выморю город мором». Не
раз находил он способ доставлять жителям возмутительные свои листы. Схватили в городе несколько злодеев, подосланных
от самозванца; у них находили порох и фитили.
Разговор этот, само собою разумеется, не принес той пользы, которой
от него ждал доктор Крупов; может быть, он был хороший врач тела, но за душевные болезни принимался неловко. Он, вероятно, по собственному опыту судил о
силе любви: он сказал, что был несколько
раз влюблен, и, следственно, имел большую практику, но именно потому-то он и не умел обсудить такой любви, которая бывает один
раз в жизни.
— Позвольте мне вас теперь спросить: кто вам дал право так дерзко и так грубо дотрогиваться до святейшей тайны моей жизни? Почему вы знаете, что я не вдвое несчастнее других? Но я забываю ваш тон; извольте, я буду говорить. Что вам
от меня надобно знать? Люблю ли я эту женщину? Я люблю ее! Да, да! Тысячу
раз повторяю вам: я люблю всеми
силами души моей эту женщину! Я ее люблю, слышите?
Все приличия были забыты: пьяные господа обнимали пьяных слуг; некоторые гости ревели наразлад вместе с песенниками; другие, у которых ноги были тверже языка, приплясывали и кривлялись, как рыночные скоморохи, и даже важный Замятня-Опалев несколько
раз приподнимался, чтоб проплясать голубца; но, видя, что все его усилия напрасны, пробормотал: «Сердце мое смятеся и остави мя
сила моя!» Пан Тишкевич хотя не принимал участия в сих отвратительных забавах, но, казалось, не скучал и смеялся
от доброго сердца, смотря на безумные потехи других.
— Нас, конечно, опрокинуло. Вот — мы оба в кипящей воде, в пене, которая ослепляет нас, волны бросают наши тела, бьют их о киль барки. Мы еще раньше привязали к банкам всё, что можно было привязать, у нас в руках веревки, мы не оторвемся
от нашей барки, пока есть
сила, но — держаться на воде трудно. Несколько
раз он или я были взброшены на киль и тотчас смыты с него. Самое главное тут в том, что кружится голова, глохнешь и слепнешь — глаза и уши залиты водой, и очень много глотаешь ее.
Рога вожатого имели поперечные ребра необыкновенно толстые. Глядя на них, можно было действительно поверить не
раз слышанной даже
от кавказских охотников легенде, что старый тур в минуту опасности бросается с огромной высоты, падает на рога и встает невредимым. Может быть, действительно таково их устройство, что оно распределяет и ослабляет
силу удара? А эти парные поперечные ребра рога сломаться ему не дадут.
Первый
раз в жизни он испытывал такое одухотворяющее чувство и всей
силой голодной души своей глотал его, пьянел
от него и изливал свою радость в громких, ликующих криках в лад с рабочими...
Взмахнула Ворона крыльями
раз десяток и догнала воробьиную стаю. Желтенькая птичка выбилась из последних
сил и бросилась в маленький садик, где росли кусты сирени, смородины и черемухи. Она хотела спрятаться
от гнавшихся за ней воробьев. Забилась желтенькая птичка под куст, а Ворона — тут как тут.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил
от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая
сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два
раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Положение его в это мгновение походило на положение человека, стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уж покачнулась, уж двинулась, в последний
раз колышется, падает, увлекает его в бездну, а между тем у несчастного нет ни
силы, ни твердости духа отскочить назад, отвесть свои глаза
от зияющей пропасти; бездна тянет его, и он прыгает, наконец, в нее сам, сам ускоряя минуту своей же погибели.
Я утомлена. Я пишу с утра, а теперь вечер; оторвавшись
раз от этого листа бумаги, я уже не буду в состоянии приняться снова за перо… Скорей, скорей к концу! Да и притом останавливаться на безобразиях, которые последовали за тем страшным днем, свыше
сил моих!
Тогда Мячков размахивался и изо всех
сил ударял наивного хвастуна, но не в грудь, а под ложечку, как
раз туда, где кончается грудная клетка и где у детей такое чувствительное место. Несколько минут новичок не мог передохнуть и с вытаращенными глазами, перегнувшись пополам, весь посиневший
от страшной боли, только раскрывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. А Мячков около него радостно потирал руки, кашлял и сгибался в три погибели, заливаясь тоненьким ликующим смехом.
Вспоминаю былое единение с богом в молитвах моих: хорошо было, когда я исчезал из памяти своей, переставал быть! Но в слиянии с людьми не уходил и
от себя, но как бы вырастал, возвышался над собою, и увеличивалась
сила духа моего во много
раз. И тут было самозабвение, но оно не уничтожало меня, а лишь гасило горькие мысли мои и тревогу за моё одиночество.
Ни позже, ни раньше, именно в тот самый момент, когда это сделалось необходимым, потому что два-три
раза щелкнул курок, Аян бросился к ложу Пэда. Губы его вздрагивали
от волнения; наконец, уловив паузу, он крикнул изо всей
силы, словно слушающее находились
от него по крайней мере за милю...
Царица и сестра!
По твоему, ты знаешь, настоянью,
Не без борьбы душевной, я решился
Исполнить волю земскую и царский
Приять венец. Но,
раз его прияв,
Почуял я, помазанный
от Бога,
Что
от него ж и
сила мне дана
Владыкой быть и что восторг народа
Вокруг себя недаром слышу я.
Надеждой сердце полнится мое,
Спокойное доверие и бодрость
Вошли в него — и ими поделиться
Оно с тобою хочет!
Ну, тут, я думаю, сами вы уж догадались, что такую славу на бедную девушку навести напрасно нельзя. Пришлось мельнику жениться. Да и сам Филипп признавался мне не один
раз, что Галю вдовину всегда любил, а после той ночи, как побывал в когтях у нечистой
силы, да Галя его вызволила, — такая она ему стала приятная, что уж его бы никто и палкой
от нее не мог отогнать.
Мне стало
от души ее жаль. Будь она, кажется, во сто
раз виновнее, я не в состоянии быть строгим ее судьею и буду участвовать и помогать ей, насколько во мне достанет
сил и возможности.
Я часто потом думал над этим «не надо» и до сих пор не могу понять той удивительной
силы, которая в нем заключена и которую я чувствую. Она не в самом слове, бессмысленном и пустом; она где-то в неизвестной мне и недоступной глубине Машиной души. Она знает что-то. Да, она знает, но не может или не хочет сказать. Потом я много
раз добивался
от Маши объяснения этого «не надо», и она не могла объяснить.
Но дурная погода влияла и на Егора Тимофеевича, и ночные видения его были беспокойны и воинственны. Каждую ночь на него нападала стая мокрых чертей и рыжих женщин с лицом его жены, по всем признакам — ведьм. Он долго боролся с врагами под грохот железа и, наконец, разгонял всю стаю, с визгом и стоном разлетавшуюся
от его огненного меча. Но каждый
раз после битвы наутро он бывал настолько разбит, что часа два лежал в постели, пока не набирался свежих
сил.
Между тем и благотворная
сила природы не может не быть замечена человеком,
раз уже отличившим себя
от неё, и таким образом, вместе с понятием о тёмной
силе, является и сознание
силы светлой и доброй, покровительствующей человеку.
Андрей. Что же это, насмешка-с? Нет-с, уж лучше не дразните меня и не играйте со мною. У меня натура горячая и
силы довольно-с. Другой
раз заиграете, так, пожалуй, и не отыграетесь
от меня.