Неточные совпадения
Борис. Я
с ума сойду
от радости.
Он торжествовал внутренне, что ушел
от ее докучливых, мучительных требований и гроз, из-под того горизонта, под которым блещут молнии великих
радостей и раздаются внезапные удары великих скорбей, где играют ложные надежды и великолепные призраки счастья, где гложет и снедает человека собственная мысль и убивает страсть, где падает и торжествует
ум, где сражается в непрестанной битве человек и уходит
с поля битвы истерзанный и все недовольный и ненасытимый.
— Что ты такой нахмуренный сегодня? Молчишь? Ты не рад? Я думала, ты
с ума сойдешь
от радости, а он точно спит. Проснитесь, сударь,
с вами Ольга!
Люди обыкновенно вспоминают о первой молодости, о тогдашних печалях и
радостях немного
с улыбкой снисхождения, как будто они хотят, жеманясь, как Софья Павловна в «Горе
от ума», сказать: «Ребячество!» Словно они стали лучше после, сильнее чувствуют или больше.
Я думал, что мы уж никогда не поедем, как вдруг, о счастливый день! мать сказала мне, что мы едем завтра. Я чуть не сошел
с ума от радости. Милая моя сестрица разделяла ее со мной, радуясь, кажется, более моей
радости. Плохо я спал ночь. Никто еще не вставал, когда я уже был готов совсем. Но вот проснулись в доме, начался шум, беготня, укладыванье, заложили лошадей, подали карету, и, наконец, часов в десять утра мы спустились на перевоз через реку Белую. Вдобавок ко всему Сурка был
с нами.
Это происходило в конце зимы, когда среди снежных бурь и тусклых морозных дней недалекая весна посылала, как предтечу, ясный, теплый солнечный день или даже один только час, но такой весенний, такой жадно молодой и сверкающий, что воробьи на улице сходили
с ума от радости и точно пьянели люди.
Так почти
с ума сошёл
от радости, — ах вы, сволочь, кричу!
Бригадирша (плача). Я без
ума от радости. Бог привел на старости видеть Иванушку
с таким разумом.
В соборе вашу клятву
Вы целованьем крестным утвердите.
Мы в животе и смерти не вольны —
Я Федора хочу еще при жизни
Моей венчать.
От младости он мной
Наставлен был в науке государевой.
Господь ему превыше лет его
Дал светлый
ум, и
с духом твердым кротость
В нем сочетал, и правоты любовь,
Нетронутую мудрствованьем ложным,
В него вложил. Его царенье будет
На
радость вам, на славу всей земле!
Чего я сделать не успел для царства —
То он свершит...
Бабаев. Вот так сюрприз! Мог ли я ожидать такого счастия? Танечка, Танечка! Я опять ее увижу. Я
с ума сойду
от радости. Такая она была миленькая, нежненькая. Другие говорили, что она немножко простенькая. Разве это порок в женщинах? И притом красота, красота! Нет, этак, пожалуй, здесь не четыре дня, а четыре недели пробудешь. (Уходит.)
Бальзаминов. Припоминайте, маменька, припоминайте! После мне скажете. Теперь сбегать в цирюльню завиться, да и бежать. Вот, маменька, полечу-то я, кажется, и ног-то под собою не буду слышать
от радости. Ведь вы только представьте: собой не дурна, дом каменный, лошади, деньги, одна, ни. родных, никого. Вот где счастье-то! Я
с ума сойду. Кто я буду? Меня тогда и рукой не достанешь. Мы себя покажем.
И отправляют парнишку
с Веденеем Иванычем, и бегает он по Петербургу или по Москве,
с ног до головы перепачканный: щелчками да тасканьем не обходят — нечего сказать — уму-разуму учат. Но вот прошло пять лет: парень из ученья вышел, подрос совсем, получил
от хозяина синий кафтан
с обувкой и сто рублей денег и сходит в деревню. Матка первое время, как посмотрит на него, так и заревет
от радости на всю избу, а потом идут к барину.
— Хлопоты, заботы само по себе, сударыня Марья Гавриловна, — отвечала Манефа. — Конечно, и они не молодят, ину пору
от думы-то и сон бежит, на молитве даже
ум двоится, да это бы ничего —
с хлопотами да
с заботами можно бы при Господней помощи как-нибудь сладить… Да… Смолоду здоровьем я богата была, да молодость-то моя не
радостями цвела, горем да печалями меркла. Теперь вот и отзывается. Да и годы уж немалые — на шестой десяток давно поступила.
Знаменосцевы
от радости чуть
с ума не сошли, что будут иметь такого зятя — и богатого, и родовитого; он их возьмет в деревню, сделает старого приказного управителем, и начнется им не житье, а колыванье.
— Изволь. Я не знаю, что заключалось в твоем письме; ты лжешь, что ты открыла какие-то пороки, потому что твое письмо привело мать в совершенный восторг. Я думал, как бы она
с ума не сошла; она целовала твое письмо, прятала его у себя на груди; потом обнимала меня, плакала
от радости и называла тебя благороднейшею девушкой и своим ангелом-хранителем. Неужто это все
от открытия тобою твоих пороков?
— Сашка! Я давно уже тебя люблю, только стеснялся сказать. Вижу, идешь ты по коридору, даже не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой дорогой! И
с удивлением слушал самого себя. Говорят, — что у трезвого на
уме, то у пьяного на языке; неужели я, правда, так люблю этого длинного дурака? Как же я этого раньше сам не замечал? А в душе все время было торжествование и
радость от того, что мне сказал Шлепянов.
— Я намекнул о том Владимиру, — продолжал князь, — тебя показал ему. Он чуть
с ума не сходит
от радости; говорит, что видел тебя, как сквозь сон, у своей постели во время болезни, да и впрямь за сон потом принял, за чудное видение, так и сказал. Теперь
от тебя зависит на всю жизнь осчастливить его и меня, старика, порадовать; согласна ты замуж за него идти?
Она засмеялась громко и весело — и действительно он
с ужасом увидел это: на ее лице была дикая, отчаянная
радость. Точно она сходила
с ума. И
от мысли, что все погибло так нелепо, что придется совершить это глупое, жестокое и ненужное убийство и все-таки, вероятно, погибнуть — стало еще ужаснее. Совсем белый, но все еще
с виду спокойный, все еще решительный, он смотрел на нее, следил за каждым движением и словом и соображал.