Неточные совпадения
Она, кажется, только тогда и была счастлива, когда вся вымажется, растреплется
от натиранья полов, мытья
окон, посуды,
дверей, когда лицо, голова сделаются неузнаваемы, а руки
до того выпачканы, что если понадобится почесать нос или бровь, так она прибегает к локтю.
Один только старый дом стоял в глубине двора, как бельмо в глазу, мрачный, почти всегда в тени, серый, полинявший, местами с забитыми
окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми
дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра
до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили
от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились в
окна.
Были они
до безобразия низки, но, что глупее всего,
окна,
двери, мебель — все, все было обвешано или убрано ситцем, прекрасным французским ситцем, и отделано фестончиками; но
от этого комната казалась еще вдвое темнее и походила на внутренность дорожной кареты.
На бечевке, протянутой
от выступа печи
до верхнего косяка
двери, висела грубая посконная занавеска, скрывавшая правое
окно и постель рыбаковой дочки; узковатость занавески позволяла, однако ж, различить полотенце, висевшее в изголовьях, и крошечное оловянное зеркальце, испещренное зелеными и красными пятнышками, одно из тех зеркальцев, которые продаются ходебщиками — «офенями» — и в которых можно только рассматривать один глаз, или нос, или подбородок, но уж никак не все лицо; тут же выглядывал синий кованый сундучок, хранивший, вероятно, запонку, шелк-сырец, наперсток, сережки, коты, полотно, две новые понявы и другие части немногосложного приданого крестьянской девушки.
Шёпот Петрухи, вздохи умирающего, шорох нитки и жалобный звук воды, стекавшей в яму пред
окном, — все эти звуки сливались в глухой шум,
от него сознание мальчика помутилось. Он тихо откачнулся
от стены и пошёл вон из подвала. Большое чёрное пятно вертелось колесом перед его глазами и шипело. Идя по лестнице, он крепко цеплялся руками за перила, с трудом поднимал ноги, а дойдя
до двери, встал и тихо заплакал. Пред ним вертелся Яков, что-то говорил ему. Потом его толкнули в спину и раздался голос Перфишки...
Ночь была холодная; я прозяб
до костей, устал и хотел спать; следовательно, нимало не удивительно, что позабыл все приличие и начал так постукивать тяжелой скобою, что
окна затряслись в доме, и грозное «хоц таузент! вас ист дас?» [«проклятье! что это такое?» (нем.)] прогремело, наконец, за
дверьми; они растворились; толстая мадам с заспанными глазами высунула огромную голову в миткалевом чепце и повторила вовсе не ласковым голосом свое: «Вас ист дас?» — «Руссишер капитен!» — закричал я также не слишком вежливо; миткалевой чепец спрятался,
двери захлопнулись, и я остался опять на холоду, который час
от часу становился чувствительнее.
Но вот домишко с вывеской виднеется один около дороги посреди снега, который чуть не
до крыш и
окон занес его. Около кабака стоит тройка серых лошадей, курчавых
от пота, с отставленными ногами и понурыми головами. Около
двери расчищено, и стоит лопата: но с крыши все метет еще и крутит снег гудящий ветер.
Во весь громадный простенок между двумя
окнами, с тяжелыми, как и на
дверях, портьерами, вделано было в стену
от пола
до потолка громадное зеркало.
Но еще
до этого блеснувшая на небе молния осветила стоявшую среди поля полуразвалившуюся избушку, с выбитыми
окнами и неплотно притворенной покосившейся
дверью, к которой вели три прогнившие ступени крыльца,
от навеса и перил которого осталось лишь два столбика.
В начале одной из улиц, прилегающих к Невскому проспекту
от Знаменской площади
до Аничкова моста, находился вновь открытый магазин, с двумя зеркальными
окнами, на одном из которых стоял манекен дамы в прекрасном платье, а на другом — такой же манекен в верхнем модном пальто. В амбразуре
окон приделаны были медные крюки, на которых были развешены дамские шляпы. Над
дверью магазина красовалась вывеска, гласившая: «Дамские наряды. М-м Софи».