Неточные совпадения
Она видела, что сверстницы Кити составляли какие-то общества,
отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались с мужчинами, ездили одни по
улицам, многие не приседали и, главное, были все твердо уверены, что выбрать себе мужа есть их дело, а не родителей.
В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке,
на улицу и медленно, как бы в нерешимости,
отправился к К-ну мосту.
Обломов
отправился на Выборгскую сторону,
на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале, рядом, вот по этой
улице — и он показал еще
улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями из грязи.
Заглянув еще в некоторые
улицы и переулки, мы вышли
на большую дорогу и
отправились домой.
На следующий день Привалов не мог преодолеть искушение и
отправился в ту
улицу, где жил доктор.
«Занятно», — подумал Старцев, выходя
на улицу. Он зашел еще в ресторан и выпил пива, потом
отправился пешком к себе в Дялиж. Шел он и всю дорогу напевал...
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь
отправляется по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка вернулась в свою комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама в лицо скажет матери — ведь драться
на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее садиться
на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Последние слова вынесла она за дверь
на улицу, куда
отправилась для каких-нибудь своих причин.
Я тоже начал зарабатывать деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и
отправлялся по дворам, по
улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек
на тридцать,
на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...
Когда Микрюков
отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел
на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то
на небо, то
на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и
отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам
на последние, да в бесчувствии всю ночь
на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
Лаврецкий посмотрел ей вслед и, понурив голову,
отправился назад по
улице. Он наткнулся
на Лемма, который тоже шел, надвинув шляпу
на нос и глядя себе под ноги.
Быстро поднявшись
на ноги, он ударял себя в грудь и торжественно
отправлялся по
улицам, оповещая громким голосом...
По
улицам города я шатался теперь с исключительной целью — высмотреть, тут ли находится вся компания, которую Януш характеризовал словами «дурное общество»; и если Лавровский валялся в луже, если Туркевич и Тыбурций разглагольствовали перед своими слушателями, а темные личности шныряли по базару, я тотчас же бегом
отправлялся через болото,
на гору, к часовне, предварительно наполнив карманы яблоками, которые я мог рвать в саду без запрета, и лакомствами, которые я сберегал всегда для своих новых друзей.
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой,
отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив
на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе руки, сжимая их с чувством.
Сложив и запечатав эту записку, Санин хотел было позвонить кельнера и послать ее с ним… «Нет! этак неловко… Через Эмиля? Но
отправиться в магазин, отыскивать его там между другими комми — неловко тоже. Притом уже ночь
на дворе — и он, пожалуй, уже ушел из магазина». Размышляя таким образом, Санин, однако, надел шляпу и вышел
на улицу; повернул за угол, за другой — и, к неописанной своей радости, увидал перед собою Эмиля. С сумкой под мышкой, со свертком бумаги в руке, молодой энтузиаст спешил домой.
— Теперь я никуда не иду; стою
на улице и с тобой беседую; а вот как мы с тобой покончим,
отправлюсь к себе в гостиницу и буду завтракать.
Через час мы были в Новочеркасске, у подъезда «Европейской гостиницы», где я приказал приготовить номер, а сам прямо с коня
отправился в ближайший магазин, купил пиджачную пару, морскую накидку, фуражку и белье. Калмык с лошадьми ждал меня
на улице и
на все вопросы любопытных не отвечал ни слова, притворяясь, что не понимает. Вымуштрованный денщик был — и с понятием!
Егор Егорыч вскоре начал чувствовать легкий озноб от наступивших сумерек. Он сказал о том Сусанне Николаевне, и они немедля же
отправились в гостиницу свою, но
на главной
улице Гейдельберга их остановило шествие студентов с факелами в руках и с музыкой впереди. Извозчик их поспешно повернул экипаж несколько в сторону и не без гордости проговорил...
Наконец в шестом часу утра, когда солнце уж наводнило
улицу теплом и лучами, мы всей гурьбой
отправились на Николаевскую железную дорогу проводить нашего бесценного полководца.
Вечерами, по праздникам, все население
улицы выходило «за ворота», парни и девушки
отправлялись на кладбище водить хороводы, мужики расходились по трактирам,
на улице оставались бабы и ребятишки.
И эта мысль доставила ему вялое и тусклое удовольствие. Но ему стало скучно оттого, что он — один; он надвинул шляпу
на лоб, нахмурил светлые брови и торопливо
отправился домой по немощеным, пустым
улицам, заросшим лежачею мшанкою с белыми цветами, да жерухою, травою, затоптанною в грязи.
Перед обедом он
отправлялся гулять по
улицам и тут делал так называемые личные распоряжения, то есть таращил глаза, гоготал и набрасывался
на проходящих.
Я был мрачен и утомлен; устав ходить по еще почти пустым
улицам, я
отправился переодеться в гостиницу. Кук ушел.
На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим вечером, указав, что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой, написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив письмо в ящик, был к семи, после заката солнца, у Биче Сениэль.
— Ну что же, не съест он меня, прах его побери… — решил Брагин,
отправляясь отыскивать квартиру Головинского, который жил
на главной
улице.
Воин, положив пику
на плечо,
отправился впереди наших путешественников по длинной и широкой
улице, в конце которой, перед одной избой, сверкали копья и толпилось много народа.
Сборской
отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел
на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через город к Тверской заставе. Выезжая
на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали по Никольской
улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
Получивши надлежащую бумагу к коменданту генералу Пенхержевскому, я
отправился в Киев и остановился уже не
на квартире зятя Матвеева, а
на Владимирской
улице в собственном его доме.
Одеться в модный фрак, разговеться после долгого поста, нанять себе славную квартиру,
отправиться тот же час в театр, в кондитерскую, в… и прочее, — и он, схвативши деньги, был уже
на улице.
Я ушел от них, постоял у двери
на улице, послушал, как Коновалов ораторствовал заплетающимся языком, и, когда он снова начал петь,
отправился в пекарню, и вслед мне долго стонала и плакала в ночной тишине неуклюжая пьяная песня.
Дальше расстервенившийся верный раб схватил Савелия и вытолкал его
на улицу. Мотька слышала всю эту сцену, спрятавшись наверху лестницы, и горько плакала. А Савелий поднял с земли упавший картуз, погрозил Мишке в окно кулаком и
отправился к себе домой, — только его Мотька и видела.
Когда дверь передней затворилась за кузнецом, Иван Гаврилович
отправился во внутренние покои. Проходя мимо большой залы, выходившей боковым фасом
на улицу, он подошел к окну. Ему пришла вдруг совершенно бессознательно мысль взглянуть
на мину, которую сделает Силантий, получив от него такое неожиданное приказание касательно свадьбы сына.
На другой день, часу во втором,
отправился я к Злотницким. Старика не было дома, и жена его не сидела
на своем обычном месте: у ней, после блинов, разболелась голова, и она пошла полежать к себе в спальню. Варвара стояла, прислонившись плечом к окну, и глядела
на улицу; Софья ходила взад и вперед по комнате, скрестив
на груди руки; Попка кричал.
Кистер напрасно до полуночи прождал Лучкова и
на другой день утром сам
отправился к нему. Денщик доложил Федору Федоровичу, что барин-де почивает и не велел никого принимать. «И меня не велел?» — «И ваше благородие не велел». Кистер с мучительным беспокойством прошелся раза два по
улице, вернулся домой. Человек ему подал записку.
— А ну, пан Хома! теперь и нам пора идти к покойнице, — сказал седой козак, обратившись к философу, и все четверо, в том числе Спирид и Дорош,
отправились в церковь, стегая кнутами собак, которых
на улице было великое множество и которые со злости грызли их палки.
На дворе смерклось; Марья Валериановна почти никогда не выходила вечером
на улицу, ей было страшно и жутко; по счастию, извозчик, ехавший без седока, предложил ей свои услуги, она кой-как уселась
на калибере, взяла
на колени Анатоля и
отправилась к отцу в дом.
Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать
на улицу, то он
отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегла к авторитету мужа.
Кажется, юноша
отправился в этой карете пленником
на Пески, в четвертую Рождественскую
улицу, где он надеялся разбудить одного студента, заночевавшего у своих знакомых, и попытаться: нет ли у него денег?
Скромно пообедав обычным образом за четвертак в кухмистерской
на Московской
улице, но невольно найдя все три блюда какими-то пресными, безвкусными, Андрей Павлович Устинов
отправился восвояси напиться чаю да отдохнуть часок-другой пока до вечера.
Улица была почти уже запружена, поэтому несколько наиболее влиятельных личностей, пользовавшихся авторитетом между товарищами, желая предупредить неуместное столкновение с полицией, подали мысль
отправиться на большой двор, чтобы быть таким образом все-таки в стенах университета, не подлежащего ведению общей блюстительницы градского порядка, — и толпа хлынула в ворота.
Пользуясь полною свободою ходить куда хотим, мы, разумеется, сейчас же
отправились на указанный нам постоялый двор, который был где-то в Гончарной
улице, — и там, под темными навесами сараев этого двора, мы дружески познакомились с извозчиками, с которыми должны были ехать.
Читали мы целый день — до поздних часов белых ночей, часов иногда до двух; никуда не ездили за город, и единственное наше удовольствие было ходить
на Неву купаться.
На улицах стояло такое безлюдье, что мы
отправлялись в домашних костюмах и с собственным купальным бельем под мышкой.
Вот эту «банду» и полюбил И. А. Гончаров, проживавший также в Берлине как раз в то время. Он, вероятно,
отправлялся на какие-нибудь воды или
на морские купанья, но не торопился туда ехать Берлин ему нравился, и он проводил время, с обеда, почти исключительно в обществе «банды», к которой и я должен был пристать. Но наша встреча произошла не в Hotel de Rome за табльдотом, а
на улице Под липами, когда члены «банды»
отправлялись с ним
на прогулку в Тиргартен.
Тележка, подхваченная сильной лошадью, покатила по деревенской
улице. Суворов некоторое время стоял и смотрел ей вслед. В первый раз эта, даже временная, разлука с женщиной произвела
на него впечатление. Ему казалось, что что-то оторвалось у него у сердца. Он даже сделал жест негодования
на самого себя и скорыми шагами
отправился в лагерь.
«Надо воспользоваться ее отсутствием и поправить мою ошибку, чего бы мне это ни стоило», — решил Степан и, быстро одевшись,
на лихаче
отправился на Зеленину
улицу, к дому, где жила Ирена.
Прямо из дома предварительного заключения Зиновия Николаевна Ястребова
отправилась к одной из своих пациенток, живших неподалеку от дома, где продолжали жить Ястребовы, —
на Гагаринской
улице.
Разговаривать
на улицах не смеют: сейчас налетит подслушник, переведет беседу по-своему, прибавит, убавит, и, того гляди, собеседники
отправляются в полицию, оттуда и подалее, соболей ловить или в школу заплечного мастера.
Остановившись в ближайшей к вокзалу гостинице, по фамилии ее владельца носящей название «Булгаковской» и помещающейся
на Дворянской
улице, она быстро переоделась и
на том же извозчике, который привез ее с вокзала,
отправилась в губернаторский дом.
Через два часа у дверей кареты, приехавшей обратно
на угол Литейного и Фурштадтской
улицы, действительно, как из земли выросла Маша и с вышедшей из кареты барышней
отправилась домой. Любовь Аркадьевна прямо прошла в свою комнату, бросилась
на постель и залилась слезами.
В саду было еще темнее, нежели
на улице, от довольно густо росших деревьев. Уже положительно ощупью
отправился граф искать маленькую дверь, ведшую в дом из сада. Дверь была найдена и оказалась действительно незапертой.