Неточные совпадения
Я полагал, что дело окончится небольшим дождем, и, убаюканный этой мыслью, заснул. Сколько
я спал, не помню. Проснулся
я оттого, что кто-то
меня будил.
Я открыл глаза,
передо мной стоял Мурзин.
Раз ночью слышу, чья-то рука коснулась
меня,
открываю глаза. Прасковья Андреевна стоит
передо мной в ночном чепце и кофте, со свечой в руках, она велит послать за доктором и за «бабушкой».
Я обмер, точно будто эта новость была для
меня совсем неожиданна. Так бы, кажется, выпил опиума, повернулся бы на другой бок и проспал бы опасность… но делать было нечего,
я оделся дрожащими руками и бросился будить Матвея.
И когда
я теперь вспоминаю эту характерную, не похожую на всех других людей, едва промелькнувшую
передо мной фигуру, то впечатление у
меня такое, как будто это — само историческое прошлое Польши, родины моей матери, своеобразное, крепкое, по — своему красивое, уходит в какую-то таинственную дверь мира в то самое время, когда
я открываю для себя другую дверь, провожая его ясным и зорким детским, взглядом…
Постепенно он
открыл мне всё, все свои замыслы, и указал на всех единомышленников своих. Поверите ли, что в числе последних находятся даже многие высокопоставленные лица! Когда-нибудь
я покажу вам чувствительные письма, в которых он изливает
передо мной свою душу:
я снял с них копии, приложив подлинные к делу. Ах, какие это письма, милая маменька!
Усталый, весь в какой-то паутине, в пыли, —
я уже
открыл калитку — вернуться на главный двор. Вдруг сзади — шорох, хлюпающие шаги, и
передо мною — розовые крылья-уши, двоякоизогнутая улыбка S.
На зловонном майдане, набитом отбросами всех стран и народов,
я первым делом сменял мою суконную поддевку на серый почти новый сермяжный зипун, получив трешницу придачи, расположился около торговки съестным в стоячку обедать. Не успел
я поднести ложку мутной серой лапши ко рту, как
передо мной выросла богатырская фигура, на голову выше
меня, с рыжим чубом… Взглянул — серые знакомые глаза… А еще знакомее показалось
мне шадровитое лицо… Не успел
я рта
открыть, как великан обнял
меня.
Кочкарев. Ничего, ничего! Ведь
я свой, родня,
передо мною нечего стыдиться;
откройте же ваше личико.
Часу в третьем ночи, только что
я успел заснуть самым крепким сном, вдруг слышу, кто-то сильно толкает
меня и зовет по имени.
Открываю глаза и вижу, что
передо мною стоит, со свечою в руках, моя старуха.
Зажмурю бессонные глаза, но невольно
открываю их, и
передо мною опять в лунном свете ряд белых монахинь. Это наконец надоело;
я встал, затворил дверь комнаты и понемногу заснул.
Открываю глаза, а
передо мной рыжий.
Откроешь глаза — та же неуклюжая шапка и спина, занесенные снегом, торчат
передо мной, та же невысокая дуга, под которой между натянутыми ременными поводками узды поматывается, все в одном расстоянии, голова коренной с черной гривой, мерно подбиваемой в одну сторону ветром; виднеется из-за спины та же гнеденькая пристяжная направо, с коротко подвязанным хвостом и вальком, изредка постукивающим о лубок саней.
Когда Магна
открыла мне свои бедствия и рассказала об опасности, которой подвергался за нее Магистриан,
передо мною точно разверзлась бездна.
Я плюнул и
открыл глаза.
Передо мной стоял красноносый немец с виолончелей в руках, прикрытым зеленым сукном, а над самой головой немца виднелась прибитая к подъезду вывеска: Аптека Гаммермана.