Неточные совпадения
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе
с Россией начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он
остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние
мысли.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе
с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия
мысли, чтоб итти
с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно
остается для Левина.
Он знал, что между отцом и матерью была ссора, разлучившая их, знал, что ему суждено
оставаться с отцом, и старался привыкнуть к этой
мысли.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально;
с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему
оставалось одно средство — выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать:
мысль, что я потребую вторичного поединка.
Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без памяти при
мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду
с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты
останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно!
Но он все-таки шел. Он вдруг почувствовал окончательно, что нечего себе задавать вопросы. Выйдя на улицу, он вспомнил, что не простился
с Соней, что она
осталась среди комнаты, в своем зеленом платке, не смея шевельнуться от его окрика, и приостановился на миг. В то же мгновение вдруг одна
мысль ярко озарила его, — точно ждала, чтобы поразить его окончательно.
Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно. Все
мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, — и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он
остался один на один
с этим главным пунктом, — и что это даже в первый раз после этих двух месяцев.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы
мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим
остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы
с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит
с ума Глеб Успенский.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые царь не вызвал у Самгина никаких
мыслей, не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и
остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух в красной рубахе, вперегонки
с поездом бежали дети.
С мыслями, которые очень беспокоили его, Самгин не привык возиться и весьма легко отталкивал их. Но воспоминания о Тагильском держались в нем прочно, он пересматривал их путаницу охотно и убеждался, что от Тагильского
осталось в нем гораздо больше, чем от Лютова и других любителей пестренькой домашней словесности.
Печь дышала в спину Клима Ивановича, окутывая его сухим и вкусным теплом, тепло настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя
с необходимостью
остаться среди этих людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие
мысли. Идти на вокзал по колено в снегу, под толчками ветра — не хотелось, а на вокзале можно бы ночевать у кого-нибудь из служащих.
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее,
с такой же заботливостью и
с милой покорностью, торопился ловить в его взгляде, в каждом слове, и оба зорко смотрели: он на нее, не
осталось ли вопроса в ее глазах, она на него, не
осталось ли чего-нибудь недосказанного, не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани! не пренебрег ли открыть ей какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою
мысль?
Он забыл ту мрачную сферу, где долго жил, и отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев в одно мгновение сдернул его будто
с неба опять в болото. Обломов мучительно спрашивал себя: зачем пришел Тарантьев? надолго ли? — терзался предположением, что, пожалуй, он
останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским. Как бы спровадить его, хоть бы это стоило некоторых издержек, — вот единственная
мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев.
Она сидела беспечной барыней, в красивой позе,
с сосредоточенной будто бы
мыслью или каким-то глубоким воспоминанием и — любила тогда около себя тишину,
оставаясь долго в сумерках одна.
Вот тут Райский поверял себя, что улетало из накопившегося в день запаса
мыслей, желаний, ощущений, встреч и лиц. Оказывалось, что улетало все — и
с ним
оставалась только Вера. Он
с досадой вертелся в постели и засыпал — все
с одной
мыслью и просыпался
с нею же.
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта
мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я
с вами!
Для этих
мыслей у Надежды Васильевны теперь
оставалось много свободного времени: болезнь мужа оторвала ее даже от того мирка,
с которым она успела сжиться на приисках.
Стрелки, узнав о том, что мы
остаемся здесь надолго и даже, быть может, зазимуем, принялись таскать плавник, выброшенный волнением на берег, и устраивать землянку. Это была остроумная
мысль. Печи они сложили из плитнякового камня, а трубу устроили по-корейски — из дуплистого дерева. Входы завесили полотнищами палаток, а на крышу наложили мох
с дерном. Внутри землянки настлали ельницу и сухой травы. В общем, помещение получилось довольно удобное.
Все трудности и все лишения
остались позади. Сразу появился интерес к газетам. Я все время вспоминал Дерсу. «Где-то он теперь? — думал я. — Вероятно, устроил себе бивак где-нибудь под берегом, натаскал дров, разложил костер и дремлет
с трубкой во рту».
С этими
мыслями я уснул.
— Ты, кажется, хочешь, Дмитрий, чтоб я так и
остался с мнением, что у тебя низкие
мысли.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он
остался и имел полное право
остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких
мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности
мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч
остается управляющим, квартира на улицу отнимается, и переводится он на задний двор
с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
В первые месяцы своего перерождения он почти все время проводил в чтении; но это продолжалось лишь немного более полгода: когда он увидел, что приобрел систематический образ
мыслей в том духе, принципы которого нашел справедливыми, он тотчас же сказал себе: «теперь чтение стало делом второстепенным; я
с этой стороны готов для жизни», и стал отдавать книгам только время, свободное от других дел, а такого времени
оставалось у него мало.
Мне кажется, что если бы я неделю
остался на волю своих
мыслей, я сошел бы
с ума.
Года за полтора перед тем познакомились мы
с В., это был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже, был богат, умен, образован, остер, вольнодум, сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и был в числе выпущенных; ссылки он не испытал, но слава
оставалась при нем. Он служил и имел большую силу у генерал-губернатора. Князь Голицын любил людей
с свободным образом
мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском языке князь был не силен.
Что за хаос! Прудон, освобождаясь от всего, кроме разума, хотел
остаться не только мужем вроде Синей Бороды, но и французским националистом —
с литературным шовинизмом и безграничной родительской властью, а потому вслед за крепкой, полной сил
мыслью свободного человека слышится голос свирепого старика, диктующего свое завещание и хотящего теперь сохранить своим детям ветхую храмину, которую он подкапывал всю жизнь.
Появление молодого Бурмакина как раз совпало
с тем временем, когда Калерия Степановна начинала терять всякую надежду. Увидев Валентина Осипыча, она встрепенулась. Тайный голос шепнул ей: «Вот он… жених!» — и она
с такой уверенностью усвоила себе эту
мысль, что
оставалось только решить, на которой из четырех дочерей остановится выбор молодого человека.
У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и системам
мысли, особенно к тоталитарным, способность вживаться в них. Я
с большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, германскую мистику, религиозную ортодоксию, экзистенциальную философию, но я ни
с чем не мог слиться и
оставался самим собой.
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело было
оставаться подолгу дома, хотя,
с другой стороны, и деваться было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула было
мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж в остроге, а он будет за женой ухаживать.
Какое-то странное волнение охватило Галактиона, точно он боялся чего-то не довезти и потерять дорогой. А потом эта очищающая жажда высказаться, выложить всю душу… Ему сделалось даже страшно при
мысли, что отец мог вдруг умереть, и он
остался бы навсегда
с тяжестью на душе.
Библейская критика
оставалась запретной областью, и
с трудом просачивались некоторые критические
мысли.
В Казани я сделала первый привал,
На жестком диване уснула;
Из окон гостиницы видела бал
И, каюсь, глубоко вздохнула!
Я вспомнила: час или два
с небольшим
Осталось до Нового года.
«Счастливые люди! как весело им!
У них и покой, и свобода,
Танцуют, смеются!.. а мне не знавать
Веселья… я еду на муки!..»
Не надо бы
мыслей таких допускать,
Да молодость, молодость, внуки!
Принятое решение засело в его голове крепко, но как-то не связалось ни
с чем в его
мыслях и понятиях и
осталось для него чужим и мертвым.
Иначе — ведь это ужасно — мы
остаемся в неразрешимой дилемме: или умереть
с голоду, броситься в пруд, сойти
с ума, — или же убить в себе
мысль и волю, потерять всякое нравственное достоинство и сделаться раболепным исполнителем чужой воли, взяточником, мошенником, для того чтобы безмятежно провести жизнь свою…
— Коли говорите, что были счастливы, стало быть, жили не меньше, а больше; зачем же вы кривите и извиняетесь? — строго и привязчиво начала Аглая, — и не беспокойтесь, пожалуйста, что вы нас поучаете, тут никакого нет торжества
с вашей стороны.
С вашим квиетизмом можно и сто лет жизни счастьем наполнить. Вам покажи смертную казнь и покажи вам пальчик, вы из того и из другого одинаково похвальную
мысль выведете, да еще довольны
останетесь. Этак можно прожить.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека
с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта
мысль поразила и Лебедева;
с тем он и
остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите;
с тем и явился».
Если бы она располагала основаться в Лавриках, она бы все в них переделала, начиная, разумеется,
с дома; но
мысль остаться в этом степном захолустье ни на миг не приходила ей в голову; она жила в нем, как в палатке, кротко перенося все неудобства и забавно подтрунивая над ними.
Яша запировал
с Мыльниковым, а из мужиков
оставался дома один Прокопий. Первую
мысль о баушке Лукерье подала Марья.
Матюшка думал крайне тяжело, точно камни ворочал, но зато раз попавшая ему в голову
мысль так и
оставалась в Матюшкином мозгу, как железный клин. И теперь он лежал и все думал о мочеганке Катре, которая вышла сейчас на одну стать
с сестрой Аграфеной. Дуры эти девки самые…
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя к
мысли, что он гость вот в этих стенах, где прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем, в резерве
оставалась Самосадка
с груздевским домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки. Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
Мысль остаться в Багрове одним
с сестрой, без отца и матери, хотя была не новою для меня, но как будто до сих пор не понимаемою; она вдруг поразила меня таким ужасом, что я на минуту потерял способность слышать и соображать слышанное и потому многих разговоров не понял, хотя и мог бы понять.
В такие минуты, когда
мысль не обсуживает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни
остаются плотские инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный к такому состоянию, без малейшего колебания и страха,
с улыбкой любопытства, раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать, которых он нежно любит.
Те,
оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого: письмами они уже сказали о взаимных чувствах, но как было начать об этом разговор на словах? Вихров, очень еще слабый и больной, только
с любовью и нежностью смотрел на Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить о том. Катишь, решившая в своих
мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
Но меня уже осенила другая
мысль. Я умолил доктора
остаться с Наташей еще на два или на три часа и взял
с него слово не уходить от нее ни на одну минуту. Он дал мне слово, и я побежал домой.
У вас
остается мысль, воображение, память, творчество — ведь и
с этим можно жить.
Посчитали, и оказалась такая прорва, что буржуа даже позеленел от злости при
мысли, что эту прорву наполнил он из собственного кармана и что все эти деньги
остались бы у него, если б он в 1852 году,
с испуга, не предал бандиту февральскую республику.
— Ты боишься, сама не знаешь чего; а мне угрожает каторга. Помилуй, Полина! Сжальтесь же вы надо мной! Твое предположение идти за мной в Сибирь — это вздор, детские
мысли; и если мы не будем действовать теперь, когда можно еще спастись, так в результате будет, что ты
останешься блаженствовать
с твоим супругом, а я пойду в рудники. Это безбожно! Ты сама сейчас сказала, что я гибну за тебя. Помоги же мне хоть сколько-нибудь…
Калиновича сначала это занимало, хотя, конечно, он привязался к игре больше потому, что она не давала ему времени предаваться печальным и тяжелым
мыслям; но,
с другой стороны,
оставаясь постоянно в выигрыше, он все-таки кое-что приобретал и тем несколько успокаивал свои практические стремления.
Оставшись наедине
с своими
мыслями, первым чувством Володи было отвращение к тому беспорядочному безотрадному состоянию, в котором находилась душа его.
К Корнаковым вместе
с Володей я вошел смело; но когда меня княгиня пригласила танцевать и я почему-то, несмотря на то, что ехал
с одной
мыслью танцевать очень много, сказал, что я не танцую, я оробел и,
оставшись один между незнакомыми людьми, впал в свою обычную непреодолимую, все возрастающую застенчивость. Я молча стоял на одном месте целый вечер.