Неточные совпадения
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду
оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться
листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода
на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля
на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши
на ту или другую сторону.
Осталось за мной. Я тотчас же вынул деньги, заплатил, схватил альбом и ушел в угол комнаты; там вынул его из футляра и лихорадочно, наскоро, стал разглядывать: не считая футляра, это была самая дрянная вещь в мире — альбомчик в размер
листа почтовой бумаги малого формата, тоненький, с золотым истершимся обрезом, точь-в-точь такой, как заводились в старину у только что вышедших из института девиц. Тушью и красками нарисованы были храмы
на горе, амуры, пруд с плавающими лебедями; были стишки...
Под утро я немного задремал, и тотчас мне приснился странный сон: мы — я и Дерсу — были
на каком-то биваке в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то идти, а я уговаривал его
остаться со мной. Когда все было готово, он сказал, что идет к жене, и вслед за этим быстро направился к лесу. Мне стало страшно; я побежал за ним и запутался в багульнике. Появились пятипальчатые
листья женьшеня. Они превратились в руки, схватили меня и повалили
на землю.
За утренним чаем Г.И. Гранатман заспорил с Кожевниковым по вопросу, с какой стороны ночью дул ветер. Кожевников указывал
на восток, Гранатман —
на юг, а мне казалось, что ветер дул с севера. Мы не могли столковаться и потому обратились к Дерсу. Гольд сказал, что направление ветра ночью было с запада. При этом он указал
на листья тростника. Утром с восходом солнца ветер стих, а
листья так и
остались загнутыми в ту сторону, куда их направил ветер.
Лучший табак, бывший в моде, назывался «Розовый». Его делал пономарь, живший во дворе церкви Троицы-Листы, умерший столетним стариком. Табак этот продавался через окошечко в одной из крохотных лавочек, осевших глубоко в землю под церковным строением
на Сретенке. После его смерти
осталось несколько бутылок табаку и рецепт, который настолько своеобразен, что нельзя его не привести целиком.
Для пробы насыпать маленькую щепотку пороха
на лист белой бумаги и зажечь его: если не
останется никакого следа, то порох хорош.
Наполнились альбомы и стихами и прозой. В моем
остались стихи Пушкина. Они уже приведены вполне
на 6-м
листе этого рассказа.
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот господин влюбляется в очень миленькую даму, жену весьма почтенного человека, которая была, пожалуй, несколько кокетка, может быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и нравился, потому что действительно был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный, с этими густыми черными волосами, с орлиным, римским носом;
на щеках, как два розовых
листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы
оставался salto mortale…
Опять ругательство, и опять ленты немецкого чепца возмущаются. Ваську бесит то, что немка продолжает сидеть, не то что русская барыня, которая сейчас бы убежала и даже дверь за собой затворила бы
на крючок. Ваське
остается только выдерживать характер, и он начинает ругаться залпами, не обращаясь ни к кому, а так, в пространство, как лает пес. Крахмальный чепчик в такт этих залпов вздрагивает, как осиновый
лист, и Ваську это еще больше злит.
Он согласился со мной, и мы вместе
остались у перил террасы. Я оперлась рукою
на склизкую, мокрую перекладину и выставила голову. Свежий дождик неровно кропил мне волосы и шею. Тучка, светлея и редея, проливалась над нами; ровный звук дождя заменился редкими каплями, падавшими сверху и с
листьев. Опять внизу затрещали лягушки, опять встрепенулись соловьи и из мокрых кустов стали отзываться то с той, то с другой стороны. Все просветлело перед нами.
— Знаю, как написать, — отвечал Хозаров и, расставшись с хозяйкою, тотчас же принялся сочинять послание,
на изложение которого героем моим был употреблен добросовестный труд. Три
листа почтовой бумаги были перемараны, и, наконец, уже четвертый, розовый и надушенный, удостоился
остаться беловым. Письмо было написано с большим чувством и прекрасным языком.
Лишь
на той стороне, у берега,
оставалась чистая, гладкая, не застланная
листьями полоса воды, и в ней мальчик видел отраженные с необыкновенной отчетливостью: и прибрежную осоку, и черный зубчатый лес, и горевшее за ним зарево.
Он думал и имел, по-видимому, не сладкую думу, потому что опущенные книзу веки его глаз, несмотря
на недавнее утреннее омовение их при утреннем туалете, начинали видимо тяжелеть, и, наконец,
на одной реснице его проступила и повисла слеза, которую он тщательно заслонил газетным
листом от пробегавшей мимо его в ту минуту горничной, и так в этом положении и
остался.
На первые два месяца у него — после взноса за ученье — финансов хватит, если не позволять себе лишних"роскошей". Но еще раньше он — по примеру прежних лет — раздобудется и работой. Ему не то чтобы чрезвычайно везло по этой части, но совсем без заработка он никогда не
оставался и не пренебрегал никаким видом занятий, от корректур и уроков до переводов и составления промышленных и торговых реклам, какие печатаются
на больших
листах цветной бумаги.
— Он есть, но понять Его трудно, — заговорил опять масон. глядя не
на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли
оставаться спокойными, перебирая
листы книги.