Неточные совпадения
Что же, Григорий Васильевич, коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что
до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и увидите сами в тот же
момент, что ничего не съедет-с, а все
останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с.
Конечно, Белоус знал это испытанное средство, но приберегал его
до последнего
момента. Он придумал с Терешкой другую штуку: пустить попа Мирона с крестным ходом под монастырь, — по иконам Гермоген не посмеет палить, ну, тогда и брать монастырь. Задумано, сделано… Но Гермоген повернул на другое. Крестного хода он не тронул, а пустил картечь на Служнюю слободу и поджег несколько домов. Народ бросил крестный ход и пустился спасать свою худобу.
Остался один поп Мирон да дьячок Арефа.
Русский гнет после восстания 1862–1863 годов чувствовался и на улицах, где вам на каждом шагу попадался солдат, казак, офицер, чиновник с кокардой, но Варшава
оставалась чисто польским городом, жила бойко и даже весело, проявляла все тот же живучий темперамент, и весь край в лице интеллигенции начал усиленно развивать свои производительные силы, ударившись вместо революционного движения в движение общекультурное, что шло все в гору
до настоящего
момента.
Испания!
До сих пор эта страна
остается в моей памяти как яркая страница настоящей молодости. Мне тогда еще не было полных 29 лет. И я искренно упрекаю себя в настоящий
момент за то, что я не то что вычеркнул ее из своей памяти, а не настолько сильно влекся к ней, чтобы еще раз и на более долгий срок пожить в ней.
В церковной метафизике
остается совершенно невыясненным как появление человеческой души во времени в акте физического рождения без всякого предсуществования, так и судьба души от
момента физической смерти
до конца мира,
до всеобщего воскресения.
Современное состояние края подтверждает эти сомнения старожилов и знатоков Сибири, так как прозвище «золотого дна» и представление о неисчислимых богатствах края
остались со времен Ермака Тимофеевича и, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, удержались в представлении современников лишь по давности — никто из говоривших о Сибири громкие хвалебные речи не потрудился проверить, что сделали с этим «золотым дном», с этими «богатствами» жизнь и хищнические инстинкты людей, а, между тем, эти два, всегда идущие рука об руку фактора, за время от
момента присоединения этого, почти безлюдного, края России
до наших дней сделали очень многое.
В томительные, проводимые ею без сна ночи или, правильнее сказать, при ее жизненном режиме, утра, образ князя Облонского неотступно стоял перед ней, и Анжель с наслаждением самоистязания вглядывалась в издавна ненавистные ей черты лица этого человека и доходила
до исступления при мысли, что, несмотря на то, что он стал вторично на ее жизненной дороге, лишал ее светлого будущего, разрушал цель ее жизни, лелеянную ею в продолжение долгих лет, цель, для которой она влачила свое позорное существование, причина этой ненависти к нему не изменилась и все
оставалась той же, какою была с
момента второй встречи с ним, семнадцать лет тому назад.
Напоминаем, что политический
момент был крайне острый, а в частной судьбе отца Кирилла наступал «последний день его красы». Приказный Пафнутиева монастыря Заломавин был человек крутой и отцу Кириллу не мирволил; он запер его с ломтем хлеба и кружкою воды в особливую келью и держал на замке. Так, вероятно, он хотел его проморить
до пострига в монахи. Кирилле
оставалось только лить слезы и петь «жалостные калязинские спевы», сложенные подобными ему жертвами «подневольного пострижения...