Неточные совпадения
Страшно ей было
оставаться сперва одной
в хате, да после свыклась бедняжка с своим горем.
В одной деревне стала являться мара… Верстах
в сорока от нашего города, за густым, почти непрерывным лесом, от которого, впрочем, теперь, быть может,
остались жалкие следы, — лежит местечко Чуднов.
В лесу были рассеяны сторожки и
хаты лесников, а кое — где над лесной речушкой были и целые поселки.
С стесненным, переполненным слезами сердцем я хотел уже выйти из
хаты, как вдруг мое внимание привлек яркий предмет, очевидно, нарочно повешенный на угол оконной рамы. Это была нитка дешевых красных бус, известных
в Полесье под названием «кораллов», — единственная вещь, которая
осталась мне на память об Олесе и об ее нежной, великодушной любви.
— Куда!.. Известно,
в лес… Куда же еще? И
хату ее сломали, чтобы от того проклятого кубла и щепок не
осталось… А саму ее вывели за вышницы и по шее.
Хата была пуста.
В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который всегда
остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок лежали на полу, да
в углу стоял деревянный остов кровати…
Марьяна
оставалась одна
в хате.
Э, нет! То все уже прошло. От Янкеля не
осталось, должно быть, и косточек, сироты пошли по дальнему свету, а
в хате темно, как
в могиле… И на душе у мельника так же темно, как
в этой пустой жидовской
хате. «Вот, не выручил я жида, осирочил жиденят, — подумал он про себя. — А теперь что-то такое затеваю со вдовиной дочкой…»
Он покорно принимал тяжелую работу, покорно принимал грязь, тесноту и мучительность своей жизни и
в черную
хату свою с кривыми углами входил, как
в чужую,
в которой недолго
остается побыть ему.
Старая Ланцюжиха
осталась в своей
хате одна и отказалась от приглашения своего зятя перейти к нему на житье, дав ему такой ответ, что ей, по старым ее привычкам, нельзя было б ужиться с молодыми людьми.
Добрый отец Савва сейчас же на своей лошадке послал
в Перегуды за своим порицателем — тамошним священником, и одного опасался, что тот закобенится и не приедет; но опасение это было напрасно: перегудинский поп приехал, вошел к умирающей и
оставался с нею долго, долго; а потом вышел из
хаты на крылечко, заложил дароносицу за пазуху и ну заливаться самым непристойным смехом. Так смеется, так смеется, что и унять его нельзя, и люди смотрят на него и понять не могут: к чему это статочно.