Неточные совпадения
Когда он уехал,
в городе
осталось несколько таинственно розданных, довольно невинных украинских брошюр, а
в моей душе — двойственное ощущение. Мне казалось, что Пиотровский малый пустой и надутый ненужною важностью. Но это таилось где-то
в глубине моего сознания и робело пробиться наружу, где все-таки царило наивное благоговение: такой важный,
в очках, и с таким опасным поручением…
Но еще большее почтение питал он к киевскому студенту Брониславу Янковскому. Отец его недавно поселился
в Гарном Луге, арендуя соседние земли. Это был человек старого закала, отличный хозяин, очень авторитетный
в семье. Студент с ним не особенно ладил и больше тяготел к семье капитана. Каждый день чуть не с утра,
в очках, с книгой и зонтиком подмышкой, он приходил к нам и
оставался до вечера, серьезный, сосредоточенный, молчаливый. Оживлялся он только во время споров.
Видимо, Штофф побаивался быстро возраставшей репутации своего купеческого адвоката, который быстро шел
в гору и забирал большую силу. Главное, купечество верило ему. По наружности Мышников
остался таким же купцом, как и другие, с тою разницей, что носил золотые
очки. Говорил он с рассчитанною грубоватою простотой и вообще старался держать себя непринужденно и с большим гонором. К Галактиону он отнесся подозрительно и с первого раза заявил...
Передонов и Ершова обнялись и пустились
в пляс по траве кругом груши. Лицо у Передонова попрежнему
оставалось тупым и не выражало ничего. Механически, как на неживом, прыгали на его носу золотые
очки и короткие волосы на его голове. Ершова повизгивала, покрикивала, помахивала руками и вся шаталась.
Не проехали еще и десяти верст, а он уже думал: «Пора бы отдохнуть!» С лица дяди мало-помалу сошло благодушие, и
осталась одна только деловая сухость, а бритому, тощему лицу,
в особенности когда оно
в очках, когда нос и виски покрыты пылью, эта сухость придает неумолимое, инквизиторское выражение.
Сказался ли это преждевременный прилив нервной силы, перешедшей с годами
в способность верно угадывать отношение к себе впервые встречаемых людей, — но только я очень хорошо чувствовал, что Ганувер думает одинаково с молодой дамой, что Дюрок, Поп и Эстамп отделены от всех, кроме Ганувера, особым, неизвестным мне, настроением и что, с другой стороны, — дама, человек
в пенсне и человек
в очках ближе друг к другу, а первая группа идет отдаленным кругом к неизвестной цели, делая вид, что
остается на месте.
Третий звонок. Входит молодой доктор
в новой черной паре,
в золотых
очках и, конечно,
в белом галстуке. Рекомендуется. Прошу садиться и спрашиваю, что угодно. Не без волнения молодой жрец науки начинает говорить мне, что
в этом году он выдержал экзамен на докторанта и что ему
остается теперь только написать диссертацию. Ему хотелось бы поработать у меня, под моим руководством, и я бы премного обязал его, если бы дал ему тему для диссертации.
Доктор строго взглянул на него одним глазом через
очки, как будто говоря: подсудимый, если вы не будете
оставаться в пределах ставимых вам вопросов, я буду принужден сделать распоряжение об удалении вас из залы заседания.
Приходил маленький, рыженький, с длинным носом и с еврейским акцентом, потом высокий, сутулый, лохматый, похожий на протодьякона; потом молодой, очень полный, с красным лицом и
в очках. Это врачи приходили дежурить около своего товарища. Коростелев, отдежурив свое время, не уходил домой, а
оставался и, как тень, бродил по всем комнатам. Горничная подавала дежурившим докторам чай и часто бегала
в аптеку, и некому было убрать комнат. Было тихо и уныло.
Шервинский. Слушаю-с! (Снимает пальто, шляпу, калоши,
очки,
остается в великолепном фрачном костюме.) Вот, поздравьте, только что с дебюта. Пел и принят.
Когда-то она была революционеркой, но давно уже стала обыкновенной старушкой;
остались от прежнего большие круглые
очки, и то еще, что она не верила
в бога.
В этой игре каждый имел несколько жизней: кто переживет, тот и выигрывает; на каждое
очко ставились червонцы; император же, когда проигрывал, то вместо того, чтобы отдать жизнь, бросал
в пульку червонец, и с помощью этой уловки
оставался в выигрыше.
Алпатыч, услав семью, один
оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с
очками на носу, застегиваясь вышел из дома, поспешно подошел к князю и ничего не говоря заплакал, целуя князя Андрея
в коленку.
Служитель побежал
в контору спросить, под каким оный нумером, а генерал
остался и замечает, что сзади его кто-то вздохнул. Видит, это читальщик, человек степенный,
в очках,
в углу стоит, но не читает, а на него сверх
очков смотрит, и, как генералу показалось, — с сожалением.