Неточные совпадения
Большая девица, покровительственно улыбаясь, подала мне руку, а молодой
человек остался без дамы.
Разговор на этом прекратился. Оба молодых
человека уехали тотчас после ужина. Кукшина нервически-злобно, но не
без робости, засмеялась им вослед: ее самолюбие было глубоко уязвлено тем, что ни тот, ни другой не обратил на нее внимания. Она
оставалась позже всех на бале и в четвертом часу ночи протанцевала польку-мазурку с Ситниковым на парижский манер. Этим поучительным зрелищем и завершился губернаторский праздник.
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на
человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое лицо здорового парня; такие лица,
без особых примет, настолько обычны, что не
остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
На скамье
остался человек в соломенной шляпе; сидел он, положив локти на спинку скамьи, вытянув ноги, шляпа его, освещенная луною, светилась, точно медная, на дорожке лежала его тень
без головы.
Самгин еще раз подумал, что, конечно, лучше бы жить
без чудаков,
без шероховатых и пестрых
людей, после встречи с которыми в памяти
остаются какие-то цветные пятна, нелепые улыбочки, анекдотические словечки.
Остается предположить одно, что ей нравилось,
без всяких практических видов, это непрерывное, исполненное ума и страсти поклонение такого
человека, как Штольц. Конечно, нравилось: это поклонение восстановляло ее оскорбленное самолюбие и мало-помалу опять ставило ее на тот пьедестал, с которого она упала; мало-помалу возрождалась ее гордость.
И так как
человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником.
Без твердого представления себе, для чего ему жить,
человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем
останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы.
У него много здравого смысла; ему хорошо знаком и помещичий быт, и крестьянский, и мещанский; в трудных случаях он мог бы подать неглупый совет, но, как
человек осторожный и эгоист, предпочитает
оставаться в стороне и разве только отдаленными, словно
без всякого намерения произнесенными намеками наводит своих посетителей — и то любимых им посетителей — на путь истины.
— А мне все не лучше, Верочка; как-то ты
без меня
останешься? У отца жалованьишко маленькое, и сам-то он плохая тебе опора. Ты девушка красивая; злых
людей на свете много. Предостеречь тебя будет некому. Боюсь я за тебя. — Верочка плачет.
— Не губите меня, — повторяла бедная Маша, — за что гоните меня от себя прочь и отдаете
человеку нелюбимому? разве я вам надоела? я хочу
остаться с вами по-прежнему. Папенька, вам
без меня будет грустно, еще грустнее, когда подумаете, что я несчастлива, папенька: не принуждайте меня, я не хочу идти замуж…
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством; смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она
оставалась одна с детьми в чужом городе,
без денег,
без близких
людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и
без дыхания в промежутках.
Чаще отдавали дворовых в солдаты; наказание это приводило в ужас всех молодых
людей;
без роду,
без племени, они все же лучше хотели
остаться крепостными, нежели двадцать лет тянуть лямку.
Я пошел к интенданту (из иезуитов) и, заметив ему, что это совершеннейшая роскошь высылать
человека, который сам едет и у которого визированный пасс в кармане, — спросил его, в чем дело? Он уверял, что сам так же удивлен, как я, что мера взята министром внутренних дел, даже
без предварительного сношения с ним. При этом он был до того учтив, что у меня не
осталось никакого сомнения, что все это напакостил он. Я написал разговор мой с ним известному депутату оппозиции Лоренцо Валерио и уехал в Париж.
Поль-Луи Курье уже заметил в свое время, что палачи и прокуроры становятся самыми вежливыми
людьми. «Любезнейший палач, — пишет прокурор, — вы меня дружески одолжите, приняв на себя труд, если вас это не обеспокоит, отрубить завтра утром голову такому-то». И палач торопится отвечать, что «он считает себя счастливым, что такой безделицей может сделать приятное г. прокурору, и
остается всегда готовый к его услугам — палач». А тот — третий,
остается преданным
без головы.
Без естественных наук нет спасения современному
человеку,
без этой здоровой пищи,
без этого строгого воспитания мысли фактами,
без этой близости к окружающей нас жизни,
без смирения перед ее независимостью — где-нибудь в душе
остается монашеская келья и в ней мистическое зерно, которое может разлиться темной водой по всему разумению.
Из «мест не столь отдаленных» Полуянов шел целый месяц, обносился, устал, изнемог и все-таки был счастлив. Дорогой ему приходилось питаться чуть не подаянием. Хорошо, что Сибирь — золотое дно, и «странного»
человека везде накормят жальливые сибирские бабы. Впрочем, Полуянов не
оставался без работы: писал по кабакам прошения, солдаткам письма и вообще представлял своею особой походную канцелярию.
— Молодой
человек, постарайся, — наставительно говорил Луковников покровительствовавший Галактиону, — а там видно будет… Ежели в отца пойдешь, так
без хлеба не
останешься.
Эти редкие примеры, когда интеллигентные
люди женятся на дочерях ссыльных, чрезвычайно симпатичны и, вероятно, не
остаются без хорошего влияния на колонию.
В течение этих восьми лет совершился наконец перелом в его жизни, тот перелом, которого многие не испытывают, но
без которого нельзя
остаться порядочным
человеком до конца; он действительно перестал думать о собственном счастье, о своекорыстных целях.
Итак, все ресурсы были исчерпаны вконец.
Оставалось ждать долгую зиму, сидя
без всякого дела. На Кишкина напало то глухое молчаливое отчаяние, которое известно только деловым
людям, когда все их планы рушатся. В таком именно настроении возвращался Кишкин на свое пепелище в Балчуговский завод, когда ему на дороге попал пьяный Кожин, кричавший что-то издали и размахивавший руками.
А между тем выходит такая штука: сто пятьдесят дроворубов при двухстах лошадях
останутся без дела, да около шестидесяти
человек поденщиц-дровосушек.
— И что ж такое! И бог с тобою совсем: я и
останусь. Авось
без куска хлеба не пропаду. Найдутся добрые
люди, хоть из куска хлеба возьмут еще. На старости лет хоть болонок на двор выпущать гожусь.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные
люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят
без куска хлеба и что лучше век
оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
В Чурасове беспрестанно нам мешали Миницкие и особенно Александра Ивановна; они даже отвлекали от меня внимание матери, — и много новых вопросов, сомнений и предположений, беспрестанно возникавших во мне от новых
людей и предметов,
оставались без окончательного решения, разъяснения, опровержения или утверждения: это постоянно беспокоило меня.
Нет! я знаю одно: в бывалые времена, когда еще чудеса действовали, поступки и речи, подобные тем, которые указаны выше, наверное не
остались бы
без должного возмездия. Либо земля разверзлась бы, либо огонь небесный опалил бы — словом сказать, непременно что-нибудь да случилось бы в предостерегательном и назидательном тоне. Но ничего подобного мы нынче не видим.
Люди на каждом шагу самым несомненным образом попирают идею государственности, и земля не разверзается под ними. Что же это означает, однако ж?
— А то и хорошо, что вольному воля! Прежде насчет всего запрет был, а нынче — воля! А впрочем, доложу вам, умному
человеку на этот счет все едино: что запрет, что воля. Когда запрет был — у умного
человека на предмет запрета выдумка была; воля пришла — у него на предмет этой самой воли выдумка готова! Умный
человек никогда
без хлеба не
оставался. А что касается до прочих, так ведь и для них все равно. Только навыворот… ха-ха!
Этот странный
человек сопровождал набоба в горы, принимал участие в обедах и завтраках, говорил, когда его спрашивали, но
без Раисы Павловны всегда
оставался совершенно незаметным, так что о нем, при всем желании, трудно было сказать что-нибудь.
— Совсем
без крова и
без пищи было
остался, но эта благородная фея меня питала, но только мне совестно стало, что ей, бедной, самой так трудно достается, и я все думал-думал, как этого положения избавиться? На фиту не захотел ворочаться, да и к тому на ней уже другой бедный
человек сидел, мучился, так я взял и пошел в монастырь.
Он, казалось, не думал о себе (что всегда мне особенно нравилось в
людях), но видно было, что никогда ум его не
оставался без работы.
— Небось некого в Сибири по дорогам грабить? — сказал Иоанн, недовольный настойчивостью атамана. — Ты, я вижу, ни одной статьи не забываешь для своего обихода, только и мы нашим слабым разумом обо всем уже подумали. Одежу поставят вам Строгоновы; я же положил мое царское жалованье начальным и рядовым
людям. А чтоб и ты, господин советчик, не
остался без одежи, жалую тебе шубу с моего плеча!
— Да, боярин, кабы не ты, то висеть бы мне вместо их! А все-таки послушай мово слова, отпусти их; жалеть не будешь, как приедешь на Москву. Там, боярин, не то, что прежде, не те времена! Кабы всех их перевешать, я бы не прочь, зачем бы не повесить! А то и
без этих довольно их на Руси
останется; а тут еще
человек десять ихних ускакало; так если этот дьявол, Хомяк, не воротится на Москву, они не на кого другого, а прямо на тебя покажут!
— Будут. Вот я так ни при чем
останусь — это верно! Да, вылетел, брат, я в трубу! А братья будут богаты, особливо Кровопивушка. Этот
без мыла в душу влезет. А впрочем, он ее, старую ведьму, со временем порешит; он и именье и капитал из нее высосет — я на эти дела провидец! Вот Павел-брат — тот душа-человек! он мне табаку потихоньку пришлет — вот увидишь! Как приеду в Головлево — сейчас ему цидулу: так и так, брат любезный, — успокой! Э-э-эх, эхма! вот кабы я богат был!
— Э, глупости! — сказал Дыма. — Ведь не
останешься же ты после этого
без голоса. Даже не охрипнешь. Если
люди покупают, так отчего не продать? Все-таки не убудет в кошеле, а прибудет…
Так что предсказание о том, что придет время, когда все
люди будут научены богом, разучатся воевать, перекуют мечи на орала и копья на серпы, т. е., переводя на наш язык, все тюрьмы, крепости, казармы, дворцы, церкви
останутся пустыми и все виселицы, ружья, пушки
останутся без употребления, — уже не мечта, а определенная, новая форма жизни, к которой с всё увеличивающейся быстротой приближается человечество.
— Ушел, — радостно шепнула она, оглянулась и окинула Передонова страстно-горящими глазами. — Уж я боялась, что
останется сегодня дома, так развоевался. Да не мог вытерпеть
без винта. Я и прислугу отправила, — одна Лизина нянька
осталась, — а то еще нам помешают. Ведь нынче
люди, знаете, какие.
Переселение, тяжкое везде, особенно противно русскому
человеку; но переселяться тогда в неизвестную басурманскую сторону, про которую, между хорошими, ходило много и недобрых слухов, где, по отдаленности церквей, надо было и умирать
без исповеди и новорожденным младенцам долго
оставаться некрещенными, — казалось делом страшным!..
Гурмыжская. Не знаю. Я его готовила в военную службу. После смерти отца он
остался мальчиком пятнадцати лет, почти
без всякого состояния. Хотя я сама была молода, но имела твердые понятия о жизни и воспитывала его по своей методе. Я предпочитаю воспитание суровое, простое, что называется, на медные деньги; не по скупости — нет, а по принципу. Я уверена, что простые
люди, неученые, живут счастливее.
Он воображал, как он и его Юлия пойдут под венец, в сущности совершенно незнакомые друг другу,
без капли чувства с ее стороны, точно их сваха сосватала, и для него теперь
оставалось только одно утешение, такое же банальное, как и самый этот брак, утешение, что он не первый и не последний, что так женятся и выходят замуж тысячи
людей и что Юлия со временем, когда покороче узнает его, то, быть может, полюбит.
Ничего не было хорошего, ни радостного, ни утешительного в одинокой жизни Анны Михайловны. Срублена она была теперь под самый корень, и в утешение ей не
оставалось даже того гадкого утешения, которое
люди умеют находить в ненависти и злости. Анна Михайловна была не такой
человек, и Дора не
без основания часто называла ее «невозможною».
Лебедев. Душа моя, ты не можешь себе представить, как мне скучно
без моих друзей! Вешаться готов с тоски… (Тихо.) Зюзюшка со своею ссудною кассой разогнала всех порядочных
людей, и
остались, как видишь, одни только зулусы… эти Дудкины, Будкины… Ну, кушай чай…
Человеку только
остается без конца черпать из этого неиссякаемого, всегда подвижного и вечно нового источника.
Так точно!.. может быть, караульный офицер убит…
люди остались без начальника…
— О бароне? Он хороший
человек, с добрым сердцем, и знающий… но в нем нет характера… и он весь свой век
останется полуученым, полусветским
человеком, то есть дилетантом, то есть, говоря
без обиняков, — ничем… А жаль!
Васса. Значит — помнишь, Наталья? Это — хорошо!
Без памяти нельзя жить. Родила я девять
человек,
осталось — трое. Один родился — мертвый, две девочки — до года не выжили, мальчики — до пяти, а один — семи лет помер. Так-то, дочери! Рассказала я это для того, чтобы вы замуж не торопились.
И от его крика, казалось, гудел весь дом. Когда до двух часов
оставалось десять или пятнадцать минут, приходил дьякон, молодой
человек лет двадцати двух, худощавый, длинноволосый,
без бороды и с едва заметными усами. Войдя в гостиную, он крестился на образ, улыбался и протягивал фон Корену руку.
Не надо, однако, думать, что мысли мои в то время выразились такими словами, — я был тогда еще далек от привычного искусства взрослых
людей, — обводить чертой слова мелькающие, как пена, образы. Но они не
остались без выражения; за меня мир мой душевный выражала музыка скрытого на хорах оркестра, зовущая Замечательную Страну.
В сущности, ведь ясно: все
люди стремятся к одному и тому же, к полноте покоя; суета дня — это только мало приятное введение к тишине ночи, к тем часам, когда
остаёшься один на один с женщиной, а потом, приятно утомлённый её ласками, спишь
без сновидений.
Гость стал, наконец, раздеваться, а господин Голядкин вышел за перегородку, частию по доброте души, что, может быть, дескать, у него и рубашки-то порядочной нет, так чтоб не сконфузить и
без того уже пострадавшего
человека, а частию для того, чтоб увериться по возможности в Петрушке, испытать его, развеселить, если можно, и приласкать
человека, чтоб уж все были счастливы и чтоб не
оставалось на столе просыпанной соли.
Допустим, что подневольный
человек в этой борьбе ничего не выиграет, что он все-таки и вперед
останется прежним подневольным
человеком, но ведь он и
без того никогда ничего не выигрывает, и
без того он осужден «слезы лить» — стало быть, какой же ему все-таки резон усердствовать и потрафлять?