Я открываю глаза. Все тот же несносный колеблющийся снег мерещится в глазах, те же ямщики и лошади, но подле себя я вижу какие-то сани. Мой ямщик догнал Игната, и мы довольно долго едем рядом. Несмотря на то, что голос из других саней советует не брать меньше полуштофа, Игнат вдруг
останавливает тройку.
Неточные совпадения
Ямщик
остановил усталую
тройку у ворот единственного каменного дома, что при въезде.
Несколько
троек, наполненных разбойниками, разъезжали днем по всей губернии,
останавливали путешественников и почту, приезжали в села, грабили помещичьи дома и предавали их огню.
«Киреевские, Хомяков и Аксаков сделали свое дело; долго ли, коротко ли они жили, но, закрывая глаза, они могли сказать себе с полным сознанием, что они сделали то, что хотели сделать, и если они не могли
остановить фельдъегерской
тройки, посланной Петром и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб тот скакал по нивам и давил людей, то они
остановили увлеченное общественное мнение и заставили призадуматься всех серьезных людей.
Изображена
тройка посередине улицы. В санях четыре щеголя папиросы раскуривают, а два городовых лошадей
останавливают.
— Может, чай, и
тройки останавливают? — произнес он.
— Коли злой человек, батюшка, найдет, так и
тройку остановит. Хоть бы наше теперь дело: едем путем-дорогой, а какую защиту можем сделать? Ни оружия при себе не имеешь… оробеешь… а он, коли на то пошел, ему себя не жаль, по той причине, что в нем — не к ночи будь сказано — сам нечистой сидит.
Рассказывали про него, что однажды он, на пьяное пари,
остановил ечкинскую
тройку на ходу, голыми руками.
Оказывается, давно это было —
остановили они шайкой
тройку под Казанью на большой дороге, и по дележу ему достался кожаный ящик. Пришел он в кабак на пристани, открыл, — а в ящике всего-навсего только и оказалась уланская каска.
Вот вдали зазвенел колокольчик, раздался шум, по слободе от заставы несется
тройка курьерских, народ зашевелился, закипел, толпы сдвинулись, и ямщик должен был поневоле
остановить лошадей.
— А… садитесь, сударь! — обрадовался мне Федя,
останавливая свою еле плетущуюся
тройку. — Вроде как с мертвыми телами еду, — указал он головой на экипаж.
Как однажды, когда дедушка, по привычке, лежа в зимней кибитке на пуховиках и под медвежьими одеялами раздетый, проснувшись, громко крикнул: «Малый!» — в то время как кучер и слуга для облегчения лошадей и чтобы самим размяться на морозе, шли в гору за кибиткой; как лошади испугались этого внезапного крика, и вся
тройка подхватила, даром что дело было в гору. К счастию, вожжи лежали на головашках, и дедушка, поднявшись в одной сорочке,
остановил лошадей, успевших проскакать с четверть версты.
Когда я на почтовой
тройке подъехал к перевозу, уже вечерело. Свежий, резкий ветер рябил поверхность широкой реки и плескал в обрывистый берег крутым прибоем. Заслышав еще издали почтовый колокольчик, перевозчики
остановили «плашкот» и дождались нас. Затормозили колеса, спустили телегу, отвязали «чалки». Волны ударили в дощатые бока плашкота, рулевой круто повернул колесо, и берег стал тихо удаляться от нас, точно отбрасываемый ударявшею в него зыбью.
Из ворот вышел Замятин и,
остановив последнюю
тройку, о чем-то пошептался с почталионом и сунул ему письмо.