Неточные совпадения
Уроки Томилина становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся
в ширину и
осел к земле. Он переоделся
в белую рубаху с вышитым воротом, на его
голых, медного цвета ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим, не понимая чего-нибудь, заявлял об этом ему, Томилин, не сердясь, но с явным удивлением, останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то же...
Свалив солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь толпу, он
оседал к земле, неслышно кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал. Рядом с Климом стоял человек
в куртке, замазанной красками, он был выше на
голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
О медицинской помощи, о вызове доктора к заболевшему работнику тогда, конечно, никому не приходило
в голову. Так Антось лежал и тихо стонал
в своей норе несколько дней и ночей. Однажды старик сторож, пришедший проведать больного, не получил отклика. Старик сообщил об этом на кухне, и Антося сразу стали бояться. Подняли капитана, пошли к мельнице скопом. Антось лежал на соломе и уже не стонал. На бледном лице
осел иней…
Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг
в моей
голове как бы все прояснело.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание, готовая по первому знаку ринуться вперед;
в кургаузе, около источников, появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный дом превращается
в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении
головы; владельцы этих домов, зимой ютившиеся
в конурах ради экономии
в топливе, теперь переходят
в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни, не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною целью за грош продать душу; и тут же рядом ржут лошади, ревут
ослы и без оглядки бежит жид, сам еще не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана пахнет талером или банковым билетом.
Сидит день, сидит другой. За это время опять у него"рассуждение"прикапливаться стало, да только вместо того, чтоб крадучись да с ласкою к нему подойти, а оно все старую песню поет: какой же ты, братец,
осел! Ну, он и осердится. Отыщет
в голове дырку (благо узнал, где она спрятана), приподнимет клапанчик, оттуда свистнет — опять он без рассуждения сидит.
— Пойми ты, тупой человек, пойми, безмозглая
голова, что у тебя, кроме грубой физической силы, есть еще дух божий, святой огонь, который
в высочайшей степени отличает тебя от
осла или от гада и приближает к божеству!
— Сколько раз я вбивала
в твою ослиную
голову, что я тебе вовсе не матушка? Какая я тебе матушка, пигмей ты этакой! Как смеешь ты давать такое название благородной даме, которой место
в высшем обществе, а не подле такого
осла, как ты!
Флаг на духане размок от дождя и повис, и сам духан с мокрой крышей казался темнее и ниже, чем он был раньше. Около дверей стояла арба; Кербалай, каких-то два абхазца и молодая татарка
в шароварах, должно быть жена или дочь Кербалая, выносили из духана мешки с чем-то и клали их
в арбу на кукурузовую солому. Около арбы, опустив
головы, стояла пара
ослов. Уложив мешки, абхазцы и татарка стали накрывать их сверху соломой, а Кербалай принялся поспешно запрягать
ослов.
Я встал, надеясь заглянуть внутрь и увидеть, что она там показывает, как был поражен неожиданным шествием ко мне Эстампа. Он брел от берегов выступа, разгоряченный, утирая платком пот, и, увидев меня, еще издали покачал
головой, внутренно
осев; я подошел к нему, не очень довольный, так как потерял, — о, сколько я потерял и волнующих слов, и подарков! — прекратилось мое невидимое участие
в истории Молли.
— Вот тебе и Мюллер! — вдруг громко, с чрезвычайной убедительностью произнес он и качнул
головою. И с тем неожиданным переломом
в чувстве, на который так способна человеческая душа, весело и искренно захохотал. — Ах ты, Мюллер! Ах ты, мой милый Мюллер! Ах ты, мой распрекрасный немец! И все-таки — ты прав, Мюллер, а я, брат Мюллер,
осел.
Слова молитвы, похожей на требование, вылетали из круглых ртов белым паром, замерзая инеем на бровях и усах басов,
оседая в бородах нестройно подпевавшего купечества. Особенно пронзительно, настойчиво и особенно не
в лад хору пел городской
голова Воропонов, сын тележника; толстый, краснощёкий, с глазами цвета перламутровых пуговиц, он получил
в наследство от своего отца вместе с имуществом и неукротимую вражду ко всем Артамоновым.
Когда ты разрубил посредине свою crown (корону), — говорит шут, — и обе отдал, тогда ты на своей спине нес через грязь своего
осла, а когда ты отдал свою золотую crown (корону), то мало было ума
в твоей плешивой crown (
голове).
Заканчивается она обозом, около которого задумчиво, понурив свою длинноухую
голову, шагает
в высшей степени симпатичная рожа —
осел Магар, вывезенный одним батарейным командиром из Турции.
Только что успела она это выговорить, а ямщик закричал: «Бери вправо, олух, дурак ты этакой,
осел вислоухий, утопишь ни за что барина!» — как вся господская тройка разом погрузилась
в воду, так что стали видны только
головы лошадей.