Неточные совпадения
— Ах, оставь, — сердито откликнулся Самгин. Минуту, две оба молчали, неподвижно сидя друг против друга. Самгин курил, глядя в
окно, там блестело шелковое небо, луна
освещала беломраморные крыши, — очень знакомая картина.
Она привела сына в маленькую комнату с мебелью в чехлах. Два
окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень деревьев, мягкий сумрак был наполнен крепким запахом яблок, лента солнца висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик,
освещала на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла. Вера Петровна говорила тихо и поспешно...
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла
окон,
освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна,
освещая на секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла
окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно в хомуте, на плече его сверкала медная труба — бас, другой, согнувшись, сунув руки в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в
окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни,
освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных
окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Надвигалась гроза. Черная туча покрыла все вокруг непроницаемой тенью. Река исчезла, и только в одном месте огонь из
окна дачи Телепневой
освещал густую воду.
Но сквозь дождь и гром ко крыльцу станции подкатил кто-то, молния
осветила в
окне мокрую голову черной лошади; дверь распахнулась, и, отряхиваясь, точно петух, на пороге встал человек в клеенчатом плаще, сдувая с густых, светлых усов капли дождя.
В дом прошли через кухню, — у плиты суетилась маленькая, толстая старушка с быстрыми, очень светлыми глазами на темном лице; вышли в зал, сыроватый и сумрачный, хотя его
освещали два огромных
окна и дверь, открытая на террасу.
Музыкант полулежал в кровати, поставленной так, что изголовье ее приходилось против открытого
окна, по грудь он был прикрыт пледом в черно-белую клетку, а на груди рубаха расстегнута, и солнце неприятно подробно
освещало серую кожу и черненькие, развившиеся колечки волос на ней.
Чувствуя себя, как во сне, Самгин смотрел вдаль, где, среди голубоватых холмов снега, видны были черные бугорки изб, горел костер,
освещая белую стену церкви, красные пятна
окон и раскачивая золотую луковицу колокольни. На перроне станции толпилось десятка два пассажиров, окружая троих солдат с винтовками, тихонько спрашивая их...
Летний дождь шумно плескал в стекла
окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии,
освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей
освещали грязно-желтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш, напоминая шорох ночных бабочек о стекло
окна.
За
окном шелестел дождь, гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его
осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки на груди, рассеянно глядя в
окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
Две лампы
освещали комнату; одна стояла на подзеркальнике, в простенке между запотевших серым потом
окон, другая спускалась на цепи с потолка, под нею, в позе удавленника, стоял Диомидов, опустив руки вдоль тела, склонив голову к плечу; стоял и пристально, смущающим взглядом смотрел на Клима, оглушаемого поющей, восторженной речью дяди Хрисанфа...
О поручике Трифонове напомнила бронзовая фигура царя Александра Второго — она возвышалась за
окном, в центре маленькой площади, — фуражку, усы и плечи царя припудрил снег, слева его
освещало солнце, неприятно блестел замороженный, выпуклый глаз.
Он лежал на мягчайшей, жаркой перине, утопая в ней, как в тесте, за
окном сияло солнце, богато
освещая деревья, украшенные инеем, а дом был наполнен непоколебимой тишиной, кроме боли — не слышно было ничего.
Он не шатался, не говорил глупостей, но был в ненормальном, возбужденно-довольном собою состоянии; в-третьих, Нехлюдов видел то, что княгиня Софья Васильевна среди разговора с беспокойством смотрела на
окно, через которое до нее начинал доходить косой луч солнца, который мог слишком ярко
осветить ее старость.
Поздно вечером я снова выглянул в
окно. Ветер раздувал потухший костер. На минуту вспыхивало тусклое пламя и на мгновение
освещало худую фигуру старика.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из
окон домов свет выходил на улицу и
освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Луна сквозь
окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы…
Я отворил
окно — день уж начался, утренний ветер подымался; я попросил у унтера воды и выпил целую кружку. О сне не было и в помышлении. Впрочем, и лечь было некуда: кроме грязных кожаных стульев и одного кресла, в канцелярии находился только большой стол, заваленный бумагами, и в углу маленький стол, еще более заваленный бумагами. Скудный ночник не мог
освещать комнату, а делал колеблющееся пятно света на потолке, бледневшее больше и больше от рассвета.
Мы уже весело шагали по Басманной, совершенно безлюдной и тоже темной. Иногда натыкались на тумбы, занесенные мягким снегом. Еще площадь. Большой фонарь
освещает над нами подобие
окна с темными и непонятными фигурами.
На дворе стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду — стекла
окна, хорошо
осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим огнем. Шелковая головка, прикрыв волосы бабушки, блестит, точно кованая, темное платье шевелится, струится с плеч, расстилаясь по полу.
Ночь была темная, и только
освещали улицу огоньки, светившиеся кое-где в
окнах. Фабрика темнела черным остовом, а высокая железная труба походила на корабельную мачту. Издали еще волчьим глазом глянул Ермошкин кабак: у его двери горела лампа с зеркальным рефлектором. Темные фигуры входили и выходили, а в открывшуюся дверь вырывалась смешанная струя пьяного галденья.
Против каждого окошка в коридоре находится дверь, ведущая в комнату и над которою прорублено другое
окно, величиною более квадратного аршина, и оно-то должно
освещать каземат, имеющий восемь аршин глубины, шесть ширины и пять вышины.
Солнце, совсем спускаясь к закату, слабо
освещало бледно-оранжевым светом
окна и трепетно отражалось на противоположных стенах. Одни комнаты были совершенно пусты, в других оставалась кое-какая мебель, закрытая или простынями, или просто рогожами. Только одни кровати не были ничем покрыты и производили неприятное впечатление своими пустыми досками.
Солдатик пошел на цыпочках,
освещая сальною свечкою длиннейшую комнату, в
окна которой светил огонь из противоположного флигеля. За первою комнатою начиналась вторая, немного меньшая; потом третья, еще меньшая и, наконец, опять большая, в которой были растянуты длинные ширмы, оклеенные обойною бумагою.
Калинович вошел. Единственная стеариновая свечка, горевшая перед зеркалом, слабо
освещала комнату. Гардины на
окнах были спущены, и, кроме того, на них стояли небольшие ширмочки, которые решительно не давали никакой возможности видеть с улицы то, что происходило внутри. Над маленьким роялино висела гравюра совершенно гологрудой женщины. Мебель была мягкая. Бархатом обитый диван, казалось Калиновичу, так и манил присесть на него с хорошенькой женщиной.
Комната была очень низка, но очень широка и длинна, почти квадратной формы. Два круглых
окна, совсем похожих на пароходные иллюминаторы, еле-еле ее
освещали. Да и вся она была похожа на кают-компанию грузового парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать, вдоль другой очень большой и широкий диван, покрытый истрепанным прекрасным текинским ковром, посередине — стол, накрытый цветной малороссийской скатертью.
Когда настала ночь, затихли и эти звуки, и месяц, поднявшись из-за зубчатых стен Китай-города,
осветил безлюдную площадь, всю взъерошенную кольями и виселицами. Ни одного огонька не светилось в
окнах; все ставни были закрыты; лишь кой-где тускло теплились лампады перед наружными образами церквей. Но никто не спал в эту ночь, все молились, ожидая рассвета.
Прошел день, два и три. Ахилла все лежал и не показывался. Дом отца Туберозова совсем глядел мертвым домом: взойдет яркое солнце и
осветит его пустынный двор — мертво; набежат грядой облачка и отразятся в стеклах его
окон, словно замогильные тени, и опять ничего.
Те из них, которые
освещала луна, золотисто белели, и в самой этой белизне как будто исчезали подробности украшений и очертания
окон и балконов; они отчетливее выдавались на зданиях, залитых легкой мглою ровной тени.
Пью, смотрю на оборванцев, шлепающих по сырому полу снежными опорками и лаптями… Вдруг стол качнулся. Голова зашевелилась, передо мной лицо желтое, опухшее. Пьяные глаза он уставил на меня и снова опустил голову. Я продолжал пить чай… Предзакатное солнышко на минуту
осветило грязные
окна притона. Сосед опять поднял голову, выпрямился и сел на стуле, постарался встать и опять хлюпнулся.
В
окно смотрело апрельское солнце,
освещая давно не метеный пол. Всё в подвале было неприбрано, нехорошо и тоскливо, точно после покойника.
Он лёг спать не у себя в каморке, а в трактире, под столом, на котором Терентий мыл посуду. Горбун уложил племянничка, а сам начал вытирать столы. На стойке горела лампа,
освещая бока пузатых чайников и бутылки в шкафу. В трактире было темно, в
окна стучал мелкий дождь, толкался ветер… Терентий, похожий на огромного ежа, двигал столами и вздыхал. Когда он подходил близко к лампе, от него на пол ложилась густая тень, — Илье казалось, что это ползёт душа дедушки Еремея и шипит на дядю...
Во всех трех
окнах ярко блеснула молния, и вслед за этим раздался оглушительный, раскатистый удар грома, сначала глухой, а потом грохочущий и с треском, и такой сильный, что зазвенели в
окнах стекла. Лаевский встал, подошел к
окну и припал лбом к стеклу. На дворе была сильная, красивая гроза. На горизонте молнии белыми лентами непрерывно бросались из туч в море и
освещали на далекое пространство высокие черные волны. И справа, и слева, и, вероятно, также над домом сверкали молнии.
В комнате было открыто
окно, и из этого
окна был виден зеленый сад, где утреннее солнышко, «
освещая злыя и добрыя», играло по новым изумрудным листочкам молодого вишенника и старых яблонь.
Отчего же целые бессонные ночи проходят, как один миг, в неистощимом веселии и счастии, и когда заря блеснет розовым лучом в
окна и рассвет
осветит угрюмую комнату своим сомнительным фантастическим светом, как у нас, в Петербурге, наш мечтатель, утомленный, измученный, бросается на постель и засыпает в замираниях от восторга своего болезненно-потрясенного духа и с такою томительно-сладкою болью в сердце?
Согнувшись, упираясь руками в колени, я смотрю в
окно; сквозь кружево занавески мне видно квадратную яму, серые стены ее
освещает маленькая лампа под голубым абажуром, перед нею, лицом к
окну, сидит девушка и пишет.
Сальный огарок в позеленевшем, давно не чищенном подсвечнике
освещал комнату тусклым красноватым светом; я растворил
окно на пруд, и мы сели к нему, я на стул, Мухоедов на подоконнике.
Из-под печки пахнет мышами, горелым мочалом, сухой пылью. Грязные стены дышат на нас теплой сыростью, грязный, истоптанный пол прогнил, лежат на нем полосы лунного света,
освещая черные щели. Стекла
окон густо засижены мухами, но кажется, что мухи засидели самое небо. Душно, тесно и несмываемо грязно все.
Уже все спали, шелестело тяжелое дыхание, влажный кашель колебал спертый, пахучий воздух. Синяя, звездная ночь холодно смотрела в замазанные стекла
окна: звезды были обидно мелки и далеки. В углу пекарни, на стене, горела маленькая жестяная лампа,
освещая полки с хлебными чашками, — чашки напоминали лысые, срубленные черепа. На ларе с тестом спал, свернувшись комом, глуховатый Никандр, из-под стола, на котором развешивали и катали хлебы, торчала голая, желтая нога пекаря, вся в язвах.
Все было тихо; огни ночников слабо
освещали изнутри
окна огромного здания; в них не было видно никого.
Лунный свет падал сквозь решетку
окна внутрь комнаты, на пол, и
освещал часть постели и измученное, бледное лицо больного с закрытыми глазами; теперь в нем не было ничего безумного.
Лучи заходящего солнца широкою струею лились сверху сквозь узкое
окно купола и
освещали морем блеска один из приделов; но они слабели все более и более, и чем чернее становилась мгла, густевшая под сводами храма, тем ярче блистали местами раззолоченные иконы, озаренные трепетным заревом лампад и свечей.
Комнатка Наташи горела яркими лучами недавно взошедшего солнца; проснувшись, Наташа удивилась такому блеску и свету, потому что обыкновенно просыпалась позднее, когда солнышко уходило уже за угол дома и только вкось
освещало единственное ее
окно, никогда не закрываемое ставнем.
— Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности, так же, как свет из ваших
окон не может
осветить этого громадного сада, — сказал я. — Вы не даете ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаете лишь новые потребности, новый повод к труду.
Сестра поправила ему подушки и белое одеяльце, он с трудом повернулся к стенке и замолчал. Солнце светило сквозь
окно, выходившее на цветник, и кидало яркие лучи на постель и на лежавшее на ней маленькое тельце,
освещая подушки и одеяло и золотя коротко остриженные волосы и худенькую шею ребенка.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие
окна казались синими, а купол уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед иконами алтаря, не
освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на ризах и на острых концах золотых сияний. Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда напоминает о смерти.
Прежде чем войти в скромную хижину, гость окинул ее взглядом. Луна была за нею и не
освещала ее; поэтому он мог заметить только, что хижина была одноэтажная, каменная, в десять или двенадцать больших
окон. Зонтик на колонках с завитками, кое-где позолоченными, висел над дверью из тяжелого дуба с зеркальными стеклами, бронзовой ручкой в виде птичьей лапы, держащей хрустальный многогранник, и блестящей медной доской с фамилией хозяина.