Неточные совпадения
Как
человек бывалый, солдат спросил только про дорогу, давно ли выехали, благополучно ли доследовали, а об
орде ни гугу. Пусть старик сам заговорит, а то еще не во-время спросишь.
— Вон добрые
люди в
орду собираются уезжать, а ты лежишь, как колода, — корила обезумевшая Мавра единственную работницу. — Хоть бы умереть… Хлеба вон осталась одна-разъединая корочка, как хошь ее дели на троих-то.
— Що я вам кажу? — тянет Коваль точно сквозь сон. — А то я вам кажу, братики, што сват гвалтует понапрасну… Пусто бы этой
орде было! Вот што я вам кажу… Бо ка-зна-що! Чи вода була б, чи лес бул, чи добри
люди: ничегесенько!.. А ну ее,
орду, к нечистому… Пранцеватый народ в
орде.
Хитрый Коваль пользовался случаем и каждый вечер «полз до шинка», чтобы выпить трохи горилки и «погвалтувати» с добрыми
людьми. Одна сноха Лукерья ходила с надутым лицом и сердитовала на стариков. Ее туляцкая семья собиралась уходить в
орду, и бедную бабу тянуло за ними. Лукерья выплакивала свое горе где-нибудь в уголке, скрываясь от всех. Добродушному Терешке-казаку теперь особенно доставалось от тулянки-жены, и он спасался от нее тоже в шинок, где гарцевал батько Дорох.
— А втикать надо, старички, до
орды… Побачимо, як добри
люди на свете живут.
Сенатора прислали с целой
ордой правоведцев; они все очищают только бумаги, и никакой решительно пользы не будет от этой дорогой экспедиции. Кончится тем, что сенатору, [Сенатор — И. Н. Толстой.] которого я очень хорошо знаю с давних лет, дадут ленту, да и баста. Впрочем, это обыкновенный ход вещей у нас. Пора перестать удивляться и желать только, чтобы, наконец, начали добрые, терпеливые
люди думать: нет ли возможности как-нибудь иначе все устроить? Надобно надеяться, что настанет и эта пора.
Воспользовавшись этой царской грамотой, Строгановы к своей казацкой вольнице присоединили разных охочих
людей, недостатка в которых в то смутное время не было, и двинули эту
орду вверх по реке Чусовой, чтобы в свою очередь учинить нападение на «недоброжелательных соседей», то есть на тех вогуличей и остяков, которые приходили с Махметкулом.
К казакам прежде всего пристала «
орда», а потом потянули на их же сторону заводские
люди, страдавшие от непосильных работ и еще более от жестоких наказаний, бывшие монастырские крестьяне, еще не остывшие от своей дубинщины, слобожане и всякие гулящие
люди, каких так много бродило по боевой линии, разграничивавшей русские владения от «
орды».
Не в первый раз за монастырскими толстыми стенами укрывались от напастей, но тогда наступала, зорила и жгла «
орда», а теперь бунтовали свои же казаки, и к ним везде приставали не только простые крестьяне, а и царские воинские
люди, высылаемые для усмирения.
Если и приходилось ей терпеть напасти от
орды, то помощь теперь была под рукой: воинские
люди приходили из Усторожья и выручали обитель.
Гарусов и Арефа знали по-татарски и понимали из отрывочных разговоров схвативших их конников, что их везут в какое-то стойбище, где большой сбор. Ох, что-то будет?.. Всех конников было
человек двадцать, и все везли в тороках награбленное по русским деревням добро, а у двоих за седлами привязано было по молоденькой девке. У
орды уж такой обычай: мужиков перебьют, а молодых девок в полон возьмут.
Друзья крепко спали, когда пришла нежданная беда. Арефа проснулся первым, хотел крикнуть, но у него во рту оказался деревянный «кляп», так что он мог только мычать. Гарусов в темноте с кем-то отчаянно боролся, пока у него кости не захрустели: на нем сидели четверо молодцов. Их накрыл разъезд, состоящий из башкир, киргизов и русских лихих
людей. Связанных пленников посадили на кобылу и быстро поволокли куда-то в сторону от большой дороги. Арефа и Гарусов поняли, что их везут в «
орду».
А там пошла новая потеха: «
орда» кинулась на русские деревни с особенным ожесточением, все жгла, зорила, а
людей нещадно избивала, забирая в полон одних подростков-девушек.
На стойбище сбилось народу до двух тысяч. Тут были и киргизы, и башкиры, и казаки, и разные воровские русские
люди, укрывавшиеся в
орде и по казачьим станицам. Не было только женщин и детей, потому что весь этот сброд составлял передовой отряд. Пленников привязали к коновязям, обыскали и стали добывать языка: кто? откуда? и т. д. Арефа отрывисто рассказал свою историю, а Гарусов начал путаться и возбудил общее подозрение.
Орда-то прежде частенько-таки набегала на монастырскую вотчину, — домишки сожгут, а
людей поколют или в полон возьмут.
Все-таки благодаря разбойным
людям монастырской лошади досталось порядочно. Арефа то и дело погонял ее, пока не доехал до реки Яровой, которую нужно было переезжать вброд. Она здесь разливалась в низких и топких берегах, и место переправы носило старинное название «Калмыцкий брод», потому что здесь переправлялась с испокон веку всякая степная
орда. От Яровой до монастыря было рукой подать, всего верст с шесть. Монастырь забелел уже на свету, и Арефа набожно перекрестился.
Орда, сопровождавшая его, представляла из себя самую оригинальную картину: «сестры» были в своих неизменных полукафтаньях, верхом на отличных лошадях, с какими-то лядунками, развешанными на груди и неловко болтавшимися при каждом движении; они крепко сидели на высоких пастушьих седлах, как
люди, привыкшие ездить верхом; у каждого под седлом, вдоль лошади, были привязаны кремневые «турки», вероятно, на всякий случай.
Где глаз
людей обрывается куцый,
главой голодных
орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
Долго ли время шло, коротко ли, стали говорить хану думные
люди его: «О грозный, могучий хан Золотой
Орды, многих государств повелитель, многих царств обладатель!
Купцы эти были не простого рода. Они происходили от знатного мурзы Золотой
Орды, принявшего святое крещение и названного Спиридоном, по преданию научившего русских
людей употреблению счетов. Попавши в одной из битв с татарами в плен, он был измучен своими озлобленными единоверцами — они его «застрогали» до смерти. Поэтому его сын назван «Строгановым», внук же способствовал освобождению великого князя Василия Темного, бывшего в плену в казанских улусах.
Маметкул явился с войсками как неприятель, умертвил несколько верных России остяков, пленил их жен, детей и посла московского Третьяка Чебукова, ехавшего в Киргиз-Кайсацкую
орду. Узнав, однако, что в городах чусовских довольно и ратных
людей, и пушек, Маметкул счел за лучшее убраться восвояси.
Забудут ли в таком случае русские
люди битву Задонскую? Забудут ли, что наше отечество два века страдало под игом иноплеменных, что государи наши преклоняли колени перед ханами
орд монгольских и получали венец царства, как дар их милостей? Забудут ли, что эта битва, знаменитейшая в летописях мира, есть основание нашей свободы?