Неточные совпадения
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи,
описал эти ключи,
описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были
вещи и кошелек.
И, однако, промелькнула страшная
вещь: лгала ли она на Митю,
описывая бывшие свои к нему отношения, — вот вопрос.
Оказалось, что он никогда не задумывался над тем, что такое небо, что такое звезды. Объяснял он все удивительно просто. Звезда — звезда и есть; луна — каждый ее видел, значит, и
описывать нечего; небо — синее днем, темное ночью и пасмурное во время ненастья. Дерсу удивился, что я расспрашиваю его о таких
вещах, которые хорошо известны всякому ребенку.
Вещь, которую я хочу
описать для тебя — швейная; собственно говоря, две швейные, обе устроенные по одному принципу женщиною, с которою познакомилась я всего только две недели тому назад, но уж успела очень подружиться.
Милая Полина, мне так понравилась совершенно новая
вещь, которую я недавно узнала и которой теперь сама занимаюсь с большим усердием, что я хочу
описать ее тебе. Я уверена, что ты также заинтересуешься ею. Но главное, ты сама, быть может, найдешь возможность заняться чем-нибудь подобным. Это так приятно, мой друг.
Чтоб дать полное понятие о нашем житье-бытье,
опишу целый день с утра; однообразность была именно одна из самых убийственных
вещей, жизнь у нас шла как английские часы, у которых убавлен ход, — тихо, правильно и громко напоминая каждую секунду.
Оный Живоглот,
описывая, по указу губернского правления, имение купца Гламидова, утаил некие драгоценные
вещи, произнося при этом: «
Вещи сии пригодятся ребятишкам на молочишко».
При этом на небе непременно какой-то фиолетовый оттенок, которого, конечно, никто никогда не примечал из смертных, то есть и все видели, но не умели приметить, а «вот, дескать, я поглядел и
описываю вам, дуракам, как самую обыкновенную
вещь».
Благодаря этому адвокат истцов (обе управы наняли одного и того же адвоката), отважный малый, в видах обеспечения исков, явился в сопровождении судебного пристава к сестрам и все, что нашел,
описал и опечатал, оставив в их распоряжении только платья и те золотые и серебряные
вещи, которые, судя по выгравированным надписям, оказывались приношениями восхищенной публики.
Полиция, с своей стороны, распорядилась точно так же, как и Елпидифор Мартыныч: из денег она показала налицо только полтораста рублей, которые нужны были, по ее расчету, на похороны; остальные, равно как и другие ценные
вещи, например, брошки, серьги и даже серебряные ложки, попрятала себе в карманы и тогда уже послала известить мирового судью, который пришел после того на другой только день и самым тщательным образом
описал и запечатал разное старое платье и тряпье Елизаветы Петровны.
С другой стороны, нужно ли
описывать в романе такие
вещи, которые (благодаря моде!) ныне у всякого перед глазами: в собраниях, на балах и гуляньях?
Андашевский(удивленный и взбешенный). Как же не отдашь?.. Ты не имеешь права не отдать мне ее, потому что она у тебя может быть украдена; ты можешь умереть одночасно, и ее
опишут вместе с другими
вещами, а я со всех сторон окружен врагами и шпионами, которые изо всего готовы сделать на меня обвинение.
В конторе тюрьмы я увидел знакомое лицо «его благородия» тюремного смотрителя, жестокости которого я
описал в своем очерке. Он тоже сразу узнал меня, и на его сухом, еще не старом, но несколько мрачном лице с деревянно-неподвижными чертами промелькнуло загадочное выражение. Полицмейстер распорядился, чтобы у меня не отнимали моих
вещей и оставили в собственном платье, шепнув еще два-три слова смотрителю, лицо которого при этом оставалось все так же неподвижно, а затем приветливо кивнул мне головой и уехал.
Ибо как можно назвать и определить Того, кто есть все во всем и вместе ничто из
вещей, которые бы можно было сказать, показать, видеть,
описать и т. д.?
В «Иуде» он пишет палестинские пейзажи, в «Царе» (своеобразно-красивой
вещи, почему-то, кажется, до сих пор не напечатанной) он
описывает ассирийскую пустыню, в «Красном смехе» — японскую войну.