Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по бокам этого столба — такой уж черной синевы, что ничего не видно — море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное — море. А с краю, на тучах, которыми другой от нас умчался гений, немножко задевая
око луны — лиловым чернилом, кудрявыми, как собственные волосы, буквами: «Приезжайте скорее. Здесь чудесно».
Неточные совпадения
Как изменилася Татьяна!
Как твердо в роль свою вошла!
Как утеснительного сана
Приемы скоро приняла!
Кто б смел искать девчонки нежной
В сей величавой, в сей небрежной
Законодательнице зал?
И он ей сердце волновал!
Об нем она во мраке ночи,
Пока Морфей не прилетит,
Бывало, девственно грустит,
К
луне подъемлет томны
очи,
Мечтая с ним когда-нибудь
Свершить смиренный жизни путь!
Сажают прямо против Тани,
И, утренней
луны бледней
И трепетней гонимой лани,
Она темнеющих
очейНе подымает: пышет бурно
В ней страстный жар; ей душно, дурно;
Она приветствий двух друзей
Не слышит, слезы из
очейХотят уж капать; уж готова
Бедняжка в обморок упасть;
Но воля и рассудка власть
Превозмогли. Она два слова
Сквозь зубы молвила тишком
И усидела за столом.
Тоска любви Татьяну гонит,
И в сад идет она грустить,
И вдруг недвижны
очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в
очах…
Настанет ночь;
луна обходит
Дозором дальный свод небес,
И соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна в темноте не спит
И тихо с няней говорит...
Долина тихая дремала,
В ночной одетая туман,
Луна во мгле перебегала
Из тучи в тучу и курган
Мгновенным блеском озаряла.
Под ним в безмолвии Руслан
Сидел с обычною тоскою
Пред усыпленною княжною.
Глубоку думу думал он,
Мечты летели за мечтами,
И неприметно веял сон
Над ним холодными крылами.
На деву смутными
очамиВ дремоте томной он взглянул
И, утомленною главою
Склонясь к ногам ее, заснул.
За крышами домов печально светилась
Ока, кусок
луны таял над нею, дальше чёрными сугробами лежали бесконечные леса.
Мелькая, рисовался на стекле
И исчезал. На площади пустынной,
Как чудный путь к неведомой земле,
Лежала тень от колокольни длинной,
И даль сливалась в синеватой мгле.
Задумчив Саша… Вдруг скрипнули двери,
И вы б сказали — поступь райской пери
Послышалась. Невольно наш герой
Вздрогнул. Пред ним, озарена
луной,
Стояла дева, опустивши
очи,
Бледнее той
луны — царицы ночи…
И эти
очи голубые — опять были
луною, точно
луна на этот раз в два раза взглянула, и одновременно я знала, что они под черными бровями у девицы-души, может быть, той самой, по которой плачут бесы, потому что ее замуж выдают.
Очи черные,
очи страстные, алые губки, ямочки на щеках,
луна, шепот, робкое дыханье — за всё это, сударыня, я теперь и медного гроша не дам!
Треволненья мирского далекая,
С неземным выраженьем в
очах,
Русокудрая, голубоокая,
С тихой грустью на бледных устах,
Под грозой величаво-безгласная —
Молода умерла ты, прекрасная,
И такой же явилась ты мне
При волшебно светящей
луне.
И, немного помолчав, снова завел песню про какую-то Зюльму, тоже награжденную Аллахом и лицом краше полной
луны, и рубиновыми щеками, и черными
очами…
Для чего все
очами бочут, а устами гогочут, и меняются, як
луна, и беспокоятся, як сатана?
И видел он это так свiтло, что смiялся тем, которые в чужие краи ездят да вновь с тем же умом возвращаются, и «
очами бочут, а устами гогочут, и красуются як обiзьяны, а изменяются як
луна, а беспокоятся як сатана.