Неточные совпадения
По пути домой он застрял
на почтовой станции, где не
оказалось лошадей, спросил самовар, а пока собирали чай, неохотно посыпался мелкий дождь, затем он стал гуще, упрямее, крупней, — заиграли синие молнии, загремел гром, сердитым
конем зафыркал ветер в печной трубе — и начал хлестать, как из ведра, в стекла окон.
Наконец мы услышали голоса: кто-то из казаков ругал лошадь. Через несколько минут подошли люди с
конями. Две лошади были в грязи. Седла тоже были замазаны глиной.
Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и было причиной их запоздания. Как я и думал, стрелки нашли трубку Дерсу
на тропе и принесли ее с собой.
Офицеры сговорились катать дам
на своих лошадях. Главным возницей
оказался ротмистр Штерн в своих широких санях, запряженных великолепною тройкой серых. Подпоясав енотовую шинель, он сам правил, с трудом сдерживая
коней.
Становой. Стол, бумаги… значит, здесь! (Говорит
на террасу.) Введите сюда всех! (
Коню.) Покойник-то ошибся: сказал — рыжий его застрелил, а
оказывается — черноватый!
Яков. Хорошо,
Конь, довольно… а то
окажется, что я всем что-нибудь сказал неприятное… Да, вот какое несчастье — водка… (Подошел к столу и смотрит
на бутылки, наливает большую рюмку, маленькими глотками высасывает ее. Аграфена, искоса глядя
на него, вздыхает.) Вам немножко жалко меня, а?
Прозвучав
на этом фоне одиноко и жалобно, раздался отчаянный женский вопль.
Оказывается, пока все внимание зрителей было направлено
на лихую проделку старого кабардинца, двое других, его товарищи, бросились к девушкам. Один, ворвавшись
на своем быстром
коне прямо в середину девичьей группы, произвел ужасный переполох, которым воспользовался другой — стремительно подлетел он к Гуль-Гуль, перебросил через седло перепуганную девушку, — и в мгновение ока всадники скрылись со своей добычей.
Но этого не случилось.
На дороге Толстого выросла непреодолимая для него преграда, — и «биография» остановилась. Степной
конь, вольно мчавшийся по равнинам жизни, был насильственно взнуздан и поставлен в конюшню. Помните, как у Флобера: «я истощился, скача
на одном месте, как лошади, которых дрессируют в конюшне: это ломает им ноги».
На целых тридцать лет Толстой
оказался запертым в такую конюшню.