Неточные совпадения
Важно плыли мягко бухающие, сочные вздохи чуткой меди; казалось, что железный, черный язык
ожил и сам, своею силою качается, жадно лижет медь, а звонарь безуспешно ловит его длинными
руками, не может поймать и сам
в отчаянии бьет лысым черепом о край колокола.
У Татьяны Марковны отходило беспокойство от сердца. Она пошевелилась свободно
в кресле, поправила складку у себя на платье, смахнула
рукой какие-то крошки со стола. Словом — отошла,
ожила, задвигалась, как внезапно оцепеневший от испуга и тотчас опять очнувшийся человек.
Во-первых,
в лице его я, с первого взгляда по крайней мере, не заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато.
В руках его был небольшой, но дорогой букет свежих цветов. Он подошел и с улыбкой подал его маме; та было посмотрела с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка
оживила ее бледные щеки, а
в глазах сверкнула радость.
Полежав немного, дядя приподнимается, весь оборванный, лохматый, берет булыжник и мечет его
в ворота; раздается гулкий удар, точно по дну бочки. Из кабака лезут темные люди, орут, храпят, размахивают
руками; из окон домов высовываются человечьи головы, — улица
оживает, смеется, кричит. Всё это тоже как сказка, любопытная, но неприятная, пугающая.
Помню я и долгие зимние вечера, и наши дружеские, скромные беседы [46], заходившие далеко за полночь. Как легко жилось
в это время, какая глубокая вера
в будущее, какое единодушие надежд и мысли
оживляло всех нас! Помню я и тебя, многолюбимый и незабвенный друг и учитель наш! Где ты теперь? какая железная
рука сковала твои уста, из которых лились на нас слова любви и упования?
Вибель на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам
в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову пастора, на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так
оживили старика, что он стал потирать себе
руки и полушептать...
— Я исполню долг свой, Козьма Минич, — отвечал Юрий. — Я не могу поднять оружия на того, кому клялся
в верности; но никогда
руки мои не обагрятся кровию единоверцев; и если междоусобная война неизбежна, то… — Тут Милославский остановился, глаза его заблистали… — Да! — продолжал он. — Я дал обет служить верой и правдой Владиславу; но есть еще клятва, пред которой ничто все обещания и клятвы земные… Так! сам господь ниспослал мне эту мысль: она
оживила мою душу!..
Ему купили множество деревянных кубиков, и с этой поры
в нем жарко вспыхнула страсть к строительству: целыми днями он, сидя на полу своей комнаты, молча возводил высокие башни, которые с грохотом падали. Он строил их снова, и это стало так необходимо для него, что даже за столом, во время обеда, он пытался построить что-то из ножей, вилок и салфеточных колец. Его глаза стали сосредоточеннее и глубже, а
руки ожили и непрерывно двигались, ощупывая пальцами каждый предмет, который могли взять.
И
ожил! Вынул ее. Сжал
в руках и чувствую, что держусь за что-то прочное, — и о проволоках забыл! Забыл о своей боязни, открыл, с величайшим наслаждением понюхал — и все время играл этой табакеркой, думая только, как бы не уронить ее, до тех пор пока опять не запрыгали колеса по земле и я не стал на твердую землю...
— О, да, это конечно. Россия и Италия—какое же сравнение? Но вам без нее большая потеря. Ты не можешь вообразить, chere Vera, — отнеслась дама к своей очень молоденькой спутнице, — какая это гениальная девушка, эта mademoiselle Дора! Какой вкус, какая простота и отчетливость во всем, что бы она ни сделала, а ведь русская! Удивительные
руки! Все
в них как будто
оживает, все изменяется. Вообще артистка.
И только.
В этом вся наша панацея,
в этом перспектива нашего будущего. Бели мы не можем ясно формулировать, чего мы требуем, что же мы можем? Если у нас нет даже рутины, а тем менее знания, то какое занятие может приличествовать нам, кроме"политики"? Если же и"политика"ускользает от наших
рук, то чем мы можем ее заменить, кроме слоняния из одного угла
в другой? Какие надежды могут нас
оживлять, кроме надежд на выигрыш двухсот тысяч?
Тузенбах(нетерпеливое движение). Через час я вернусь и опять буду с тобой. (Целует ей
руки.) Ненаглядная моя… (Всматривается ей
в лицо.) Уже пять лет прошло, как я люблю тебя, и все не могу привыкнуть, и ты кажешься мне все прекраснее. Какие прелестные, чудные волосы! Какие глаза! Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты мои
оживут. Ты будешь счастлива. Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!
Я хотел бы вырвать ее из ужаса,
в котором она терзалась, унести на своих
руках куда-нибудь далеко, убаюкать ее на своей груди, чтобы она могла забыться,
оживить это убитое лицо улыбкой счастья…
Надевал царь на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные
в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились краснее на ее смуглой груди, и
оживала бирюза на ее пальцах, и издавали
в ее
руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили
в дар царю Соломону с берегов далеких северных морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я лежал и не мог проводить на погост дорогого человека, а встал на ноги — первым делом пошёл на могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог
в тоске. Звенит
в памяти голос его,
оживают речи, а человека, который бы ласковую
руку на голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало чужое, далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял за
руку и поднимает. Гляжу — Титов.
Так, Екатерина явилась на престоле
оживить, возвеличить творение Петра;
в Ее
руке снова расцвел иссохший жезл Бессмертного, и священная Тень Его успокоилась
в полях вечности; ибо без всякого суеверия можем думать, что великая душа и по разлуке с миром занимается судьбою дел своих.
А между тем час езды по скверной дороге начал на меня действовать неблагоприятно — старый буланый мне надоел, и во мне охладела охота держать
в руках веревочные вожжи; но невдалеке, на горизонте, засинел Селиванов лес, и все
ожило. Сердце забилось и заныло, как у Вара при входе
в Тевтобургские дебри. А
в это же время из-под талой межи выскочил заяц и, пробежав через дорогу, понесся по полю.
Потрескивают дрова
в печи, бурлит вода
в котле, шаркают и шлепают
руки по столу — все сливается
в непрерывный, однотонный звук, редкие сердитые возгласы людей не
оживляют его.
Его толстое лицо расплылось
в мягкой, полусонной улыбке, серый глаз
ожил, смотрит благожелательно, и весь он какой-то новый. За ним стоит широкоплечий мужик, рябой, с большими усами, обритой досиня бородою и серебряной серьгой
в левом ухе. Сдвинув набекрень шапку, он круглыми, точно пуговицы, оловянными глазами смотрит, как свиньи толкают хозяина, и
руки его, засунутые
в карманы поддевки, шевелятся там, тихонько встряхивая полы.
Так преобразил ее тот, кто жалеет об утрате одной овцы и, хватившись ее, оставляет девяносто девять овец, идущих своею дорогою, и ищет
в кустах и тернии потерявшую путь одну овцу, и находит ее, берет ее на свои священные
руки, и несет, и радуется, и дает радость всем, кому понятна и дорога радость, что
ожил человек!
Пока
в маленьком городке люди
оживали из мертвых, женились и ссорились, то улаживая, то расстраивая свои маленькие делишки, другие герои нашего рассказа заняты были делами, если не более достойными, то более крупными. Париж деятельнейшим образом сносился с Петербургом об окончании плана,
в силу которого Бодростина должна была овдоветь, получить всю благоприобретенную часть мужнина состояния и наградить Горданова своею
рукой и богатством.
Дом
ожил совершенно; на кухне,
в привычных, хотя и слабых
руках Сакердона закипела работа.
— Вы, друг мой, можете быть, спасли мне нынче жизнь, — сказал старик, пожимая ему крепко
руку, —
оживили своей беседой наше пустынное житье, да еще вдобавок будто с собой принесли весточку от сына. День этот записан у меня
в сердце. Во всякое время вы наш дорогой гость.
— Он, он, Nicolas, — сказала через несколько минут графиня Марья, возвращаясь
в комнату. — Теперь
ожила наша Наташа. Надо было видеть ее восторг и как ему досталось сейчас же за то, что он просрочил. — Ну, пойдем скорее, пойдем! Расстаньтесь же наконец, — сказала она, улыбаясь глядя на девочку, жавшуюся к отцу. Николай вышел, держа дочь за
руку.