Неточные совпадения
На миг умолкли разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют
общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются, спорят и пищат.
Вдруг
двери настежь. Ленский входит,
И с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк отводит
Приборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух друзей.
Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души,
Во всех альбомах притупивший,
St.-Priest, твои карандаши;
В
дверях другой диктатор бальный
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим,
Затянут, нем и недвижим,
И путешественник залётный,
Перекрахмаленный нахал,
В гостях улыбку возбуждал
Своей осанкою заботной,
И молча обмененный взор
Ему был
общий приговор.
Хотя час был ранний, в
общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между буфетом и внутренней
дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
Наконец
двери отворились à deux battants, [на обе створки (фр.).] и взошел Бенкендорф. Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно
общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим.
А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно
дверей лавок и трактиров и сливается в
общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.
Можно себе представить
общее удивление. Писарь настолько потерялся, что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели. Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в
дверях.
Направо и налево
двери, ведущие в
общие камеры.
— Вы подарили эти цветы? Ваши они, наконец, или
общие? Надеюсь,
общие, если вы записали их в отчет? Да? Ну, говорите же… Ах, как вы жалки, смешны и… гадки, Белоярцев, — произнесла с неописуемым презрением Лиза и, встав из-за стола, пошла к
двери.
В
общей зале они поладили между собою, а через десять минут в полуотворенную
дверь кабинета просунула свое косенькое, розовое, хитрое лицо экономка Зося.
Дяди мои поместились в отдельной столовой, из которой, кроме
двери в залу, был ход через
общую, или проходную, комнату в большую столярную; прежде это была горница, в которой у покойного дедушки Зубина помещалась канцелярия, а теперь в ней жил и работал столяр Михей, муж нашей няньки Агафьи, очень сердитый и грубый человек.
Я терял уже сознание и готов был упасть в обморок или помешаться — как вдруг вбежала Параша, которая преспокойно спала в коридоре у самой нашей
двери и которую наконец разбудили
общие вопли; по счастию, нас с сестрой она расслышала прежде, потому что мы были ближе.
Едва мать и отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий и громкий голос: «Да где же они? давайте их сюда!»
Двери из залы растворились, мы вошли, и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью протянула руки навстречу моей матери и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!» Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она ту же минуту всею душою полюбила нашу
общую благодетельницу и без памяти обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Пробоины в крышах и стенах заделывались, выбитые стекла вставлялись, покосившиеся
Двери навешивались прямо, даже пудлинговые, отражательные, сварочные и многие иные печи не избегали
общей участи и были густо намазаны каким-то черным блестящим составом.
На Тверском бульваре к большому дому, заключавшему в себе несколько средней величины квартир, имевших на петербургский манер
общую лестницу и даже швейцара при оной, или, точнее сказать, отставного унтер-офицера, раз подошел господин весьма неприглядной наружности, одетый дурно, с лицом опухшим. Отворив входную
дверь сказанного дома, он проговорил охриплым голосом унтер-офицеру...
Назойливо и скучно кричали грудные дети, пароходные официанты увеличивали толкотню, носясь по пароходу взад и вперед без всякой нужды; женщины, как и всегда они делают в публичных местах, застревали со своей болтовней именно там, где всего сильнее кипела суета, — в
дверях, в узких переходах; они заграждали
общее движение и упорно не давали никому дороги.
В залах было грязновато, и уже с самого начала толпа казалась в значительной части пьяною. В тесных покоях с закоптелыми стенами и потолками горели кривые люстры; они казались громадными, тяжелыми, отнимающими много воздуха. Полинялые занавесы у
дверей имели такой вид, что противно было задеть их. То здесь, то там собирались толпы, слышались восклицания и смех, — это ходили за наряженными в привлекавшие
общее внимание костюмы.
Среди
общего волнения за стеной раздались шаги: люди, стоявшие в
дверях, отступили, пропустив представителей власти. Вошел комиссар, высокий человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.
Обойдя тесным, обледенелым и грязным двором, служившим для всех жильцов естественной помойной ямой, они спустились вниз, в подвал, прошли в темноте
общим коридором, отыскали ощупью свою
дверь и отворили ее.
В нижнем этаже и со всех сторон начинается хлопанье
дверей и слышится веселое трещанье затопившихся печек. Роковая минута все ближе и ближе. Проходя в умывальную попарно, мы все бросали значительные взгляды на топившуюся печку и держались серьезно, как заговорщики, у которых есть
общая тайна.
(
Общее движение. Варвара Михайловна идет к
дверям и останавливается при виде входящего Шалимова. Он лысый.)
В эту минуту
общего восторга разверзлись западные
двери соборного храма Преображения господня, и печерский архимандрит Феодосий, в провожании многочисленного духовенства, во всем облачении, со святыми иконами и церковными хоругвями, вышел на городскую площадь.
— Сядьте и вы, Григорий Михайлыч, — сказала она Литвинову, который стоял, как потерянный, у
двери. — Я очень рада, что еще раз вижусь с вами. Я сообщила тетушке ваше решение, наше
общее решение, она вполне его разделяет и одобряет… Без взаимной любви не может быть счастья, одного взаимного уважения недостаточно (при слове"уважение"Литвинов невольно потупился) и лучше расстаться прежде, чем раскаиваться потом. Не правда ли, тетя?
В один момент, поняв, в чем дело, я прыгнул, свалил с ног буяна и тем же махом двух его товарищей. Картина в один миг переменилась: прислуга бросилась на помощь актерам, и мы
общими силами вытолкали хулиганов за
дверь.
На другой день, в воскресенье, я пошел на Хитровку под вечер. Отыскал дом Степанова, нашел квартиру номер шесть, только что отворил туда
дверь, как на меня пахнуло каким-то отвратительным, смешанным с копотью и табачным дымом, гнилым воздухом. Вследствие тусклого освещения я сразу ничего не мог paзобрать: шум, спор, ругань, хохот и пение — все это смешалось в один
общий гул и настолько меня поразило, что я не мог понять, каким образом мой приятель суфлер попал в такую ужасную трущобу.
Я всунул часы ему в руку — и во всю прыть пустился домой. Постоявши немного в нашей
общей спальне за
дверью и переведя дух, я приблизился к Давыду, который только что кончил свой туалет и причесывал себе волосы.
Минуты через две, которые показались мне бесконечными,
дверь снова отворилась, и я по знаку отца вернулся в залу, представляя собою
общий предмет любопытства школьников.
Часа в три после полуночи, в пору
общего глубокого сна, Марфа Андревла спустилась тихонько с своего женского верха вниз, перешла длинные ряды пустых темных комнат, взошла тише вора на «мужской верх», подошла к
дверям сыновней спальни, стала, прислонясь лбом к их створу, и заплакала.
Но вышло так, что они и никаких затруднений не встретили; они просто, пользуясь
общей сумятицей в доме, свободно вошли и свободно прошли длинный ряд пустых покоев и предстали здесь привидениями в ту самую минуту, когда губернатор и Байцуров отворили
дверь оставленного без всякой защиты крыльца плодомасовского дома.
Буланин был в это время здесь же и видел, как второклассники со смехом окружили Квадратулова, поспешно доедавшего последний блин, и вместе с ним шумной гурьбой вошли в отделение. Но минуту или две спустя этот смех как-то вдруг оборвался, потом послышался сердитый голос Квадратулова, закричавшего на весь возраст: «А тебе что за дело, свинья?!» — затем, после короткой паузы, раздался бешеный взрыв
общей руготни, и из
дверей стремительно выбежал второклассник Сысоев.
И вот часов в двенадцать целая орда хватала спящего рыбака за руки и за ноги, влекла его к
дверям, распластывала поперек порога и начинала под
общий хохот, свист и гиканье симпатическое лечение.
Развратная шалость в Германии закрывает навсегда
двери хорошего общества (о Франции я не говорю: в одном Париже больше разных
общих мнений, чем в целом свете) — а у нас?.. объявленный взяточник принимается везде очень хорошо: его оправдывают фразою: и! кто этого не делает!..
Егор Михайлович помог так хорошо, что часу в третьем охотника, к великому его неудовольствию и удивлению, ввели в присутствие, поставили в ставку и с
общею почему-то веселостью, начиная от сторожей до председателя, раздели, обрили, одели и выпустили за
двери, и через пять минут Дутлов отсчитал деньги, получил квитанцию и, простившись с хозяином и охотником, пошел на квартиру к купцу, где стояли рекруты из Покровского.
Два больших зала, один — столовая, другой —
общее помещение для спокойных больных, широкий коридор со стеклянною
дверью, выходившей в сад с цветником, и десятка два отдельных комнат, где жили больные, занимали нижний этаж; тут же были устроены две темные комнаты, одна обитая тюфяками, другая досками, в которые сажали буйных, и огромная мрачная комната со сводами — ванная.
(
Общее смущение. Николай что-то быстро шепчет Бобоедову, тот растерянно улыбается. В толпе арестованных молчание; все стоят неподвижно. В
дверях Надя смотрит на Акимова и плачет. Полина и Захар шепчутся. В тишине ясно слышен негромкий голос Татьяны.)
С той же стихийной стремительностью, с какой эта толпа вторгалась в хату, она кинулась на улицу. Кто-то схватил Василя сзади и швырнул его в кучу барахтающихся тел, и, стиснутый со всех сторон, оглушенный, измятый в
дверях кулаками и локтями, он был выброшен
общим потоком наружу.
Повинуясь зову, брошенному в
дверь её комнаты, она поднялась с постели, наскоро умылась и пошла в барак, чувствуя себя бессильной, полубольной. В бараке она вызвала
общее недоумение вялостью и угрюмым лицом с погасшими глазами.
— Горим! — закричал отец Вавила, первый выйдя из
общего оцепененья, и бросился к
двери.
Дверь нельзя было отпереть.
Общая комната в гостинице; на задней и по боковым стенам по
двери, в левом углу от зрителей стол.
Мне, однако, пришлось горько разочароваться. Пройдя узкий входной коридорчик, мои провожатые повернули не направо, как я ожидал, в
общий коридор военно-каторжного корпуса, а налево. Мы очутились в маленькой конурке с кроватью и с сильным жилым запахом, не похожей, однако, на тюремную камеру. Дело объяснилось, когда ключник отпер еще одну
дверь, и меня пригласили войти в открывшуюся «одиночку».
Яшка начертал на своем знамени другую формулу: «За бога, за великого государя!..» Он был сектант, приверженец «старого прав-закону», но когда я, вернувшись из конторы, проходил мимо его
двери, невольная мысль поразила мое воображение: как много
общего между этими двумя исповедниками!
В
общем, Блондель пробыл в клетке четверть часа, на пять минут дольше условленного. Выходил он из нее не спиною, как это делают из осторожности большинство укротителей, а прямо лицом к
дверям. Таким образом он не мог заметить того, что заметила публика: одна нервная и злая тигрица, увидев уход укротителя, вдруг стала эластичными беззвучными шагами подкрадываться к нему. Но тот же азиатский лев стал ей поперек дороги и угрожающе забил хвостом.
Если человек живет только телесной жизнью, он всё равно, что запирает сам себя в тюрьму. Только жизнь для души отворяет
дверь тюрьмы и выводит человека в радостную и свободную жизнь,
общую со всеми.
Вот на минуту растворилась
дверь, и вышел из нее, вполне серьезный, полковник Пшецыньский, представительно бряцая шпорами и поддетою на крючок саблей, причем кисточки его серебряных эполет болтались весьма эффектно. Он на ходу ответил любезным склонением головы на
общий поклон чиновников и, с озабоченным видом, прошел в прихожую, мимо майора, которого хотя и видел, но будто не заметил.
Тотчас щелкнула задвижка на моей
двери, и великанша предстала на пороге со своей бессмысленной улыбкой и тихим мычаньем, означающим приветствие. Сейчас в облике Мариам не было ничего
общего с белым пугалом, которое раскачивалось ночью на кровле полуразрушенного амбара, оглашая горы диким мычанием. Тусклое землисто-серое лицо несчастной с отвисшей нижней губой и мертвыми тусклыми глазами было спокойным и по-домашнему мирным.
Из
общей залы доносились звуки кадрили «Вьюшки». Мимо
двери, сильно стуча ногами и звеня посудой, то и дело пробегали лакеи. В самой же читальне царила глубокая тишина.
Когда я отворил
дверь, Пенькновский стоял посреди комнаты и старался в одном лице изображать несколько лиц, соединенных в одной
общей сцене.
Когда Игорь перешагнул между двумя караульными солдатами порог этой комнаты и остановился y
двери, лица всех присутствовавших с самым живым любопытством обратились к нему. Полковник нахмурился и покрутил кончики торчавших кверху усов. С минуту он смотрел на Игоря выпуклыми, бесцветными глазами и его, мало подходившее под
общий тип находившихся здесь, лицо приняло суровое, жесткое выражение.
Капитан только что собрался пить чай и сдал команду помощнику. Он поднялся из
общей каюты первого класса, постоял в
дверях рубки и потом оглянулся вправо на пассажиров, ища кого-то глазами.
Так в
общих чертах провел я ночь перед днем суда. Не стану описывать те ощущения, которые я испытывал, когда передо мной отворилась
дверь и судебный пристав указал мне на скамью подсудимых. Скажу только, что я побледнел и сконфузился, когда, оглянувшись назад, увидел тысячи смотрящих на меня глаз; и я прочел себе отходную, когда взглянул на серьезные, торжественно-важные физиономии присяжных…
Фабрикант Фролов, красивый брюнет с круглой бородкой и с мягким, бархатным выражением глаз, и его поверенный, адвокат Альмер, пожилой мужчина, с большой жесткой головой, кутили в одной из
общих зал загородного ресторана. Оба они приехали в ресторан прямо с бала, а потому были во фраках и в белых галстуках. Кроме них и лакеев у
дверей, в зале не было ни души: по приказанию Фролова никого не впускали.