Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел
обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид старика лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся в землю и просил положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
Все служащие, молодые и старые, имели нечто общее — одинаково измятые, потёртые, все они легко и быстро раздражались, кричали, оскалив зубы, размахивая руками. Было много пожилых и лысых, несколько рыжих и двое седых: один — длинноволосый, высокий, с большими усами, похожий на священника, которому
обрили бороду, другой — краснолицый, с огромною бородою и голым черепом.
Неточные совпадения
Он ловко
обрил волосы на черепе и
бороду Инокова, обнажилось неузнаваемо распухшее лицо без глаз, только правый, выглядывая из синеватой щели, блестел лихорадочно и жутко. Лежал Иноков вытянувшись, точно умерший, хрипел и всхлипывающим голосом произносил непонятные слова; вторя его бреду, шаркал ветер о стены дома, ставни окон.
— Какой ты нехороший стал… — сказала она, оглядывая его, — нет, ничего, живет! загорел только! Усы тебе к лицу. Зачем
бороду отпускаешь!
Обрей, Борюшка, я не люблю… Э, э! Кое-где седые волоски: что это, батюшка мой, рано стареться начал!
Все равно как в четвертом году захотели
бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали, — нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем: взяли да и
обрили.
Павел и Андрей сели рядом, вместе с ними на первой скамье сели Мазин, Самойлов и Гусевы. Андрей
обрил себе
бороду, усы у него отросли и свешивались вниз, придавая его круглой голове сходство с головой кошки. Что-то новое появилось на его лице — острое и едкое в складках рта, темное в глазах. На верхней губе Мазина чернели две полоски, лицо стало полнее, Самойлов был такой же кудрявый, как и раньше, и так же широко ухмылялся Иван Гусев.
Если вы насчет моей физиономии сумневаетесь, так это, как вам будет угодно-с: мы также и фрак наденем, и
бороду обреем либо так подстрижем, по моде-с, это для нас все одно-с.
— Вяземский не опричник, — заметил царевич. — Он вздыхает, как красная девица. Ты б, государь-батюшка, велел надеть на него сарафан да
обрить ему
бороду, как Федьке Басманову, или приказал бы ему петь с гуслярами. Гусли-то ему, я чай, будут сподручнее сабли!
Несчастливцев. Скверно. Русский ты человек али нет? Что за гадость? Терпеть не могу.
Обрей совсем или уж
бороду отпусти.
И калоши текут, и
борода как у разбойника, только детей пугать; а если его
обрить, то, пожалуй, и добряк, — только он сам никогда об этом не догадается.
Коли уж и вы, батюшки,
обрили себе
бороду и надели кургузый кафтан, так про женское трепье толковать, конечно, нечего: а право, жаль сарафана, девичьей ленты и повойника.
— Имеешь ли ты бородовую квитанцию [Бородовая квитанция — право ношения
бороды при Петре I оплачивалось специальной пошлиной, на которую выдавалась квитанция.]? — сказал третий. — Ему надобно
бороду обрить.
В приметах его достойно внимания, что он «
бороду и усы
обрил и только что начали обрастать, и говорит тонкляво, а лет ему от роду 25».