Неточные совпадения
Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все
обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко
к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
— Крафт? — пробормотал я,
обращаясь к Ахмаковой, — застрелился? Вчера? На закате
солнца?
За утренним чаем Г.И. Гранатман заспорил с Кожевниковым по вопросу, с какой стороны ночью дул ветер. Кожевников указывал на восток, Гранатман — на юг, а мне казалось, что ветер дул с севера. Мы не могли столковаться и потому
обратились к Дерсу. Гольд сказал, что направление ветра ночью было с запада. При этом он указал на листья тростника. Утром с восходом
солнца ветер стих, а листья так и остались загнутыми в ту сторону, куда их направил ветер.
— Он боится, чтобы мы не отравили его, — сказала Марья Васильевна мужу. — Он взял, где я взяла. — И тотчас
обратилась к Хаджи-Мурату через переводчика, спрашивая, когда он теперь опять будет молиться. Хаджи-Мурат поднял пять пальцев и показал на
солнце.
— Оттащи его за кордон, ребята, —
обратился урядник
к казакам, все осматривая ружье. — Да шалашик от
солнца над ним сделать надо. Може из гор выкупать будут.
Они поминутно
обращались к дяде Ивану, и каждый раз, как топор, приподнявшись, сверкал на
солнце, оба скорчивали испуганные лица, бросались со всего маху в солому, кувыркались и наполняли двор визгом и хохотом, которому вторили веселые возгласы Глеба, понукавшего
к деятельности то того, то другого, песни Гришки на верхушке кровли, плесканье двух снох и стук Иванова топора, из-под которого летели щепы.
— Не
к добру это, — прошептала она, — не
к добру. Ты заметил, —
обратилась она ко мне, — он говорит, а сам будто от
солнца все щурится; знай: это примета дурная. У такого человека тяжело на́ сердце бывает и несчастье ему грозит. Поезжай послезавтра с Викентием Осиповичем и с Сувениром.
К красну
солнцу наконец
Обратился молодец:
«Свет наш солнышко! ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Переярков. Посмотрите, посмотрите, что за картина! (Показывает тростью на запад.)
Солнце склоняется
к западу, мирные поселяне возвращаются в свои хижины и свирель пастуха… (
Обращаясь к проходящему.) Потише, милостивый государь! Потише, говорю я вам!
По случаю волнения на море пароход пришел поздно, когда уже село
солнце, и, прежде чем пристать
к молу, долго поворачивался. Анна Сергеевна смотрела в лорнетку на пароход и на пассажиров, как бы отыскивая знакомых, и когда
обращалась к Гурову, то глаза у нее блестели. Она много говорила, и вопросы у нее были отрывисты, и она сама тотчас же забывала, о чем спрашивала; потом потеряла в толпе лорнетку.
В контору и обратно он ходил почти всегда в сопровождении жены, которая будто бы дома держала его на привязи; но если уж он являлся на улице один, то это прямо значило, что загулял, в в это время был совершенно сумасшедший: он всходил на городской вал, говорил что-то
к озеру,
обращался к заходящему
солнцу и
к виднеющимся вдали лугам, потом садился, плакал, заходил в трактир и снова пил неимоверное количество всякой хмельной дряни; врывался иногда насильно в дом
к Нестору Егорычу, одному именитому и почтенному купцу, торгующему кожами, и начинал говорить ему, что он мошенник, подлец и тому подобное.
Так же неясно и неопределенно происхождение мальчика, которого я встретил на Нюйском станке. Но когда мои воспоминания
обращаются к Сибири, в моем воображении невольно встает эта темная щель, и быстрая река, и убогие лачуги станка, и последние отблески уходящего
солнца, гаснущие в печальных глазах последнего потомка какого-то угасающего рода…
То были вещие слова, с которыми наши предки в мольбах
обращались к Небу ходячему,
к Солнцу высокому,
к Матери-Сырой Земле…
Он
обратился к улице. Из-за разорванных туч выглянуло на миг
солнце и скупым, желтым светом озарило мокрую и печальную улицу. Только противоположный дом стоял все таким же гордым и веселым, и окна его сияли. Но Андрей Николаевич не видел его. Он видел то, что было когда-то и что так упорно продолжало являться назло всем стенам и запорам.
Спастись от ужаса пред небытием можно, лишь отойдя от головокружительной бездны и
обратившись лицом
к Солнцу, — источнику всякой полноты, переместив свой бытийный центр из себя за пределы себя, в Бога.
Как только
солнце выглянуло своей золотистой верхушкой, Михаила Бастрюков, бывший на вахте, снял шапку и, глядя на солнышко, три раза истово перекрестился. Затем погладил быков в стойлах, каждого почесал под шеей, сказал им по ласковому слову и, весь как-то радостно улыбаясь, подошел
к кадке с водой, закурил свою маленькую трубочку с медным колпачком и, затянувшись раз-другой, протянул своим приятным певучим баском, ни
к кому не
обращаясь...
— То-то… Ленивые животные эти грузины, а алазанцы и гурийцы особенно.
Солнце и небо за них… И виноград и кукуруза… Верно ли я говорю? —
обратился он неожиданно
к остальным.
— А меня Иван Захарыч и Павла Захаровна послали отыскать вас и просить чай кушать. Александра Ивановна, —
обратился он
к Сане с усмешкой, которая не понравилась Теркину, — вам не будет ли свежо?
Солнце садится, а вы в одной легкой кофточке.
— Друзья! — продолжал доктор,
обращаясь к стонущим, изуродованным теням. — Друзья! У нас будет красная луна и красное
солнце, и у зверей будет красная веселая шерсть, и мы сдерем кожу с тех, кто слишком бел, кто слишком бел… Вы не пробовали пить кровь? Она немного липкая, она немного теплая, но она красная, и у нее такой веселый красный смех!..
Человек, готовящийся
к убийству любимого существа, не может говорить таких фраз и еще менее может после убийства говорить о том, что теперь
солнце и месяц должны затмиться и земля треснуть, и не может, какой бы он ни был негр,
обращаться к дьяволам, приглашая их жечь его в горячей сере и т. п.
— Радость, тоска,
солнце, молния, цветы, яд — все это вместе. Отец святый! — продолжал он со слезами в голосе,
обращаясь к священнику. — Вот тебе все мое сокровище.
Разумеется, что поклонение пиита
обратилось к восходящему
солнцу, и Эйхлер вынужден удалиться.
Был у этого богослова раб-африканец, ходивший за ним повсюду. Когда богослов вошел в кофейную, африканец остался на дворе, за дверью, и сел на камень на припеке
солнца; он сидел и отгонял от себя мух. А сам богослов лег на диван в кофейной и велел подать себе чашку опиума. Когда он выпил чашку и опиум начал расшевеливать его мозг, он
обратился к своему рабу.