— Ну да, конечно, это все в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением вот гость приехал. Извините, — прибавил он,
обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка ногой, — вы понимаете, женская слабость; ну, и сердце матери…
— У меня очень покойная коляска, — прибавил несчастный молодой человек,
обращаясь к Аркадию, — я могу вас подвезти, а Евгений Васильич может взять ваш тарантас, так оно даже удобнее будет.
— Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть, — проворчал Базаров и,
обратившись к Аркадию, прибавил вполголоса: — Жаль, что помешал.
Одинцова произнесла весь этот маленький спич [Спич (англ.) — речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.] с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она
обратилась к Аркадию. Оказалось, что мать ее знавала Аркадиеву мать и была даже поверенною ее любви к Николаю Петровичу. Аркадий с жаром заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», — думал он про себя.
Неточные совпадения
Аркадий обратился к Кате. Она сидела в том же положении, только еще ниже опустила голову.
— Мне его по знакомству старый товарищ высылает, — поспешно проговорил Василий Иванович, — но мы, например, и о френологии [Френология — псевдонаука о зависимости психики человека от наружной формы черепа.] имеем понятие, — прибавил он,
обращаясь, впрочем, более
к Аркадию и указывая на стоявшую на шкафе небольшую гипсовую головку, разбитую на нумерованные четыреугольники, — нам и Шенлейн [Шенлейн, Радемахер — немецкие ученые, медики.] не остался безызвестен, и Радемахер.
Я у вашего дедушки в бригаде служил, —
обратился он опять
к Аркадию, — да-с, да-с; много я на своем веку видал видов.
— Но теперь довольно, —
обратился он
к матушке, которая так вся и сияла (когда он
обратился ко мне, она вся вздрогнула), — по крайней мере хоть первое время чтоб я не видал рукоделий, для меня прошу. Ты,
Аркадий, как юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг мой, что наиболее любящих праздность — это из трудящегося вечно народа!
— Нет, это — плоды вашего дела! — резко возвысила она голос. — В последний раз
обращаюсь к вам,
Аркадий Макарович, — хотите ли вы обнаружить адскую интригу против беззащитного старика и пожертвовать «безумными и детскими любовными мечтами вашими», чтоб спасти родную вашу сестру?
— Ну, что же? — продолжал
Аркадий Павлыч и тотчас же
обратился к Софрону. — Из какой семьи?
— Боже, как жаль! — проговорил, наконец, Юлиан Мастакович. — И дело-то, порученное ему, было неважное и вовсе не спешное. Так-таки, не из-за чего, погиб человек! Что ж, отвести его!.. — Тут Юлиан Мастакович
обратился снова
к Аркадию Ивановичу и снова начал его расспрашивать. «Он просит, — сказал он, указав на Васю, — чтоб не говорили об этом какой-то девушке; что она, невеста, что ли, его?»
— Не пойти ль и нам
к бережку? — молвила
Аркадия,
обращаясь к Марку Данилычу. — Китежских церквей не приведет ли Господь увидать, звону колокольного не услышим ли?..
— Выросла-то как, пригожая какая из себя стала, — любовалась на Авдотью Марковну мать
Аркадия. — Господь судьбы не посылает ли? — примолвила она,
обращаясь к отцу.
— Как, по твоему рассужденью, мать
Аркадия? Пускать ли вас? —
обратилась Манефа
к уставщице.
— Здравствуй, Дунюшка, здравствуй, моя красавица, — молвила
Аркадия,
обращаясь к дочери Марка Данилыча.
Обратилась к нему
Аркадия, попрекнула...
— Ну, один под суд и пойдешь… Арестовать его!
Аркадий Николаевич, напишите о нем бумагу, —
обратился Давыдов
к смотрителю.