Неточные совпадения
Ел Тагильский не торопясь, и насыщение не мешало ему говорить. Глядя в тарелку, ловко
обнажая вилкой и ножом кости цыпленка, он спросил: известен ли Самгину размер состояния Марины? И на отрицательный ответ сообщил: деньгами и в стойких акциях около четырехсот тысяч,
землею на Урале и за Волгой в Нижегородской губернии, вероятно, вдвое больше.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег,
обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в
землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
Первый день прошел довольно быстро, второй оказался длиннее, но короче третьего, и так, нарушая законы движения
земли вокруг солнца, дни становились все длиннее, каждый день усиливал бессмысленную скуку,
обнажал пустоту в душе и, в пустоте, — обиду, которая хотя и возрастала день ото дня, но побороть скуку не могла.
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на
земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Свежий разрез
земли в канавах
обнажает во всем ее убожестве болотную перегорелую почву с полувершковым слоем плохого чернозема.
Он медленно, но неустанно идет по
земле, очищая с нее влюбленными в свой труд руками вековую плесень лжи,
обнажая перед глазами людей простую и ясную правду жизни.
«Возникли ныне к жизни новые работники, сердца, исполненные любви к
земле, засорённой нами; плуги живые — вспашут они ниву божию глубоко,
обнажат сердце её, и вспыхнет, расцветёт оно новым солнцем для всех, и будет благо всем и тепло, счастливо польётся жизнь, быстро».
Дунул ветер и
обнажил из-под лохмотьев сухую грудь старухи Изергиль, засыпавшей всё крепче. Я прикрыл ее старое тело и сам лег на
землю около нее. В степи было тихо и темно. По небу всё ползли тучи, медленно, скучно… Море шумело глухо и печально.
Прислонясь спиной к стволу клёна, Лунёв смотрел на могилу убитого им человека. Он прижал свою фуражку затылком к дереву, и она поднялась у него со лба. Брови его нахмурились, верхняя губа вздрагивала,
обнажая зубы. Руки он засунул в карманы пиджака, а ногами упёрся в
землю.
Он долго сидел и думал, поглядывая то в овраг, то в небо. Свет луны, заглянув во тьму оврага,
обнажил на склоне его глубокие трещины и кусты. От кустов на
землю легли уродливые тени. В небе ничего не было, кроме звёзд и луны. Стало холодно; он встал и, вздрагивая от ночной свежести, медленно пошёл полем на огни города. Думать ему уже не хотелось ни о чём: грудь его была полна в этот час холодной беспечностью и тоскливой пустотой, которую он видел в небе, там, где раньше чувствовал бога.
И он раза три шагнул, как бы показывая, как надо отмеривать. Бойко отсчитал шаги, а его товарищ
обнажил шашку и поцарапал
землю на крайних пунктах, чтобы обозначить барьер.
А пора, действительно, начиналась темная. Осень круто поворачивала к зиме; каждый год в этот промежуток между зимой и осенью в тех местах дуют жестокие ветры. Бурные ночи полны холода и мрака. Тайга кричит не переставая; в лугах бешено носятся столбы снежной колючей пыли, то покрывая, то опять
обнажая замерзшую
землю.
Недалеко от мельницы Назарова, на пути реки Боломы, встал высокий холм — река срезала половину его,
обнажив солнцу и воздуху яркие полосы цветных глин, отложила смытую
землю в русло своё, наметала острый мыс и, круто обогнув его вершину, снова прижалась к пёстрому берегу.
Назаров снял картуз, шаркая по
земле толстыми подошвами сапог. Яков Ильич выпрямил спину, вытянул под столом тонкие длинные ноги и несколько секунд молча смотрел сквозь круглые очки в лицо гостя, потом его редкие, жёлтые усы, концами вниз, дрогнули,
обнажив чёрные зубы.
Расходясь по реке все шире, все дальше, волны набегали на берег, колебали и пригибали к
земле жидкие кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною об откос, бежали назад,
обнажая мокрую песчаную отмель, всю изъеденную прибоем.
Когда все было готово, мы надели лыжи и пошли вслед за нашим провожатым. Он направился по протоке вдоль обрывистого берега, поросшего вековым лесом. Во многих местах яр обвалился и
обнажил корни деревьев. Одна ель упала. При падении своем она увлекла большой кусок
земли. Здесь по снежному сугробу шла хорошо протоптанная тропа.