Неточные совпадения
Не вытерпел атаман Мосий Шило, истоптал
ногами святой закон, скверною чалмой
обвил грешную голову, вошел в доверенность к паше, стал ключником на корабле и старшим над всеми невольниками.
Ветер хлестал и
обвивал платье около ее
ног, шевелил ее волосы, рвал с нее шаль — она не замечала.
И прохладный ветер недружелюбно
обвеял мои голые
ноги.
Девушка торопливо протянула свою руку и почувствовала, с странным трепетом в душе, как к ее тонким розовым пальцам прильнуло горячее лицо набоба и его белокурые волосы
обвили ее шелковой волной. Ее на мгновенье охватило торжествующее чувство удовлетворенной гордости: набоб пресмыкался у ее
ног точно так же, как пресмыкались пред ним сотни других, таких же жалких людей.
Низко склоненная голова Хлебникова вдруг упала на колени Ромашову. И солдат, цепко
обвив руками
ноги офицера, прижавшись к ним лицом, затрясся всем телом, задыхаясь и корчась от подавляемых рыданий.
Я от нее в сторону да крещу ее, а сам пячуся, а она
обвила ручками мои колени, а сама плачет, сама в
ноги, кланяется и увещает...
Я начинаю себя презирать; да, хуже всего, непонятнее всего, что у меня совесть покойна; я нанесла страшный удар человеку, которого вся жизнь посвящена мне, которого я люблю; и я сознаю себя только несчастной; мне кажется, было бы легче, если б я поняла себя преступной, — о, тогда бы я бросилась к его
ногам, я
обвила бы моими руками его колени, я раскаянием своим загладила бы все: раскаяние выводит все пятна на душе; он так нежен, он не мог бы противиться, он меня бы простил, и мы, выстрадавши друг друга, были бы еще счастливее.
Но огромная пружина, оливковая и гибкая, сзади, выскочив из подвального окна, перескользнула двор, заняв его весь пятисаженным телом, и во мгновение
обвила ноги Щукина.
Охотник вытягивает ему
ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для головы, плотно
обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на
ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь,
ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на
ноге.
Собрав остаток сил, он догнал бегущего реверендиссима, подскочил и ухватился ему за шею, а
ногами обвил его и таким образом расположился на хребте наставника своего, как на коне или верблюде, очень покойно.
И, холодно-свирепая, она скользит между ними,
обвивает ноги, жалит в самое лицо, в губы, и вьется клубком, и впивается в собственное тело.
Затем оно, едва держась на трясущихся
ногах, поднялось по ступеням катафалка, ухватилось за край гроба и,
обвив своими скелетными руками плечи покойника, зарыдало…
Ветер трепал грязное платье и
обвивал его вокруг
ног, обрисовывая их контуры, и вся она, с босых маленьких ножек до гордо повернутой головки, походила на античную статую, жестокой волей судьбы брошенную в грязь провинциального захолустья.
Персы кружились так быстро, что нельзя было различить ни лиц, ни рук, ни
ног, и только желтые ленты, прикрепленные к их одеждам, огненными змеями
обвивали эти живые волчки.
Опрокинул порожнюю из-под сельдей кадку, сел на нее и крепко о́бвил
ногами.
— Никогда… Никогда… не буду больше… Вы увидите… Я исправлюсь… я другая буду… Спасибо вам! Спасибо Катерине Ивановне… Милая, родненькая тетя Леля. Золотенькая! Ангелочек! Век… не забуду, век! — И прежде чем кто-либо успел удержать ее, Васса скользнула на пол к
ногам горбуньи и,
обвив руками ее колени, покрыла их градом исступленных поцелуев и слез…
Да еще снилося многим сквозь крепкий сон, будто вдоль по селу прозвенела колокольцем тройка, а молодым бабам, что спали теперь, исполняя завет Сухого Мартына, на горячих печах, с непривычки всю ночь до утра мерещился огненный змей:
обвивал он их своими жаркими кольцами; жег и путал цепким хвостом
ноги резвые; туманил глаза, вея на них крыльями, не давал убегать, прилащивал крепкою чарой, медом, расписным пряником и, ударяясь о сыру землю, скидывался от разу стройным молодцом, в картузе с козырьком на лихих кудрях, и ласкался опять и тряс в карманах серебром и орехами, и где силой, где ухваткой улещал и обманывал.
Под самым потолком кухни, свесив
ноги с полки и
обвив руками горшок с похлебкой, сидел Коко и с аппетитом уничтожал кушанье, поминутно опуская в него ложку.
Мягко обнимала и
обвивала ноги трепетно-живая, млеющая жизнью трава.
К городу Дамаску Ермий стал приближаться, когда солнце уже начало садиться. Старец немножко не соразмерил ходы и теперь не знал, что ему сделать: поспешать ли скорее идти или не торопиться и подождать лучше утра. Очам казалось близко видно, а
ногам пришлось обидно. Поспешал Ермий дойти засветло, а поспел в то самое время, когда красное солнце падает, сумрак густеет и город весь
обвивает мглой. Точно он весь в беспроглядный грех погружается.
Она прижалась к нему, плача и смеясь, и покрывая его страстными поцелуями. Князь оттолкнул ее и хотел идти. Молодая женщина упала на колени и
обвила руками его
ноги.
Вдруг княжна Людмила Васильевна затрепетала с головы до
ног и как-то неестественно вытянулась. Ее руки продолжали
обвивать его шею, но он уже не чувствовал их чудной теплоты. Голова ее откинулась назад.
Наконец, обессиленная Танюша выпустила шею Якова Потаповича и, упав к его
ногам,
обвила их своими руками.
Она не договорила, не зная, что делать, бросилась к
ногам Волынского,
обвила их своими руками, целовала их, рыдала, молила его о чем-то без слов. Но здесь силы вовсе оставили ее; она не могла выдержать страшной борьбы природы с желанием сохранить дочери ее почетное место в свете; она не смела назвать себя, цыганку, матерью княжны Лелемико… и в страшных судорогах распростерлась у
ног Волынского.