Неточные совпадения
— Ну, пусть
скажут, —
сказал Бульба, который всегда любил выслушать
обвиняемого.
— Миленький мой! Василь Василич! Васенька! Ей-богу! Вот, ей-богу, никогда ничего подобного! Я всегда была такая осторожная. Я ужасно этого боялась. Я вас так люблю! Я вам непременно бы
сказала. — Она поймала его руки, прижала их к своему мокрому лицу и продолжала уверять его со смешной и трогательной искренностью несправедливо
обвиняемого ребенка.
Начальство заметило меня; между
обвиняемыми мое имя начинает вселять спасительный страх. Я не смею еще утверждать решительно, что последствием моей деятельности будет непосредственное и быстрое уменьшение проявлений преступной воли (а как бы это было хорошо, милая маменька!), но, кажется, не ошибусь, если
скажу, что года через два-три я буду призван к более высокому жребию.
— Хоть все это довольно правдоподобно, однако я должен предварительно собрать справки и теперь могу
сказать лишь то, что требование московской полиции передать дело господина Тулузова к ее производству я нахожу неправильным, ибо все следствия должны быть производимы в местах первичного их возникновения, а не по месту жительства
обвиняемых, и это распоряжение полиции я пресеку.
Через день собралось наше общество рабочих. Чиротта встал пред ними,
обвиняемый в клевете на женщину, и старик Джакомо Фаска, кузнец,
сказал весьма недурно...
Это единственное — и, надо
сказать, весьма доброкачественное — утешение, которое представляется человеку, осужденному безмолвно стоять, в качестве
обвиняемого, перед сонмищем невежественных и злых уличных лоботрясов.
«
Скажите нам,
обвиняемый…»
— У вас лицо
обвиняемого, — скороговоркой
сказал человек. — А, отпирают…
—
Обвиняемый! Что вы имеете
сказать в свое оправдание?
— Хорошо. Неси лобзание мира нашему брату и
скажи, что я спрошу у
обвиняемого, и да падет вся строгость на главу преступную.
Платонов. Гм… От мирового? На что я ему сдался? Дай сюда! (Берет повестку.) Не понимаю… На крестины зовет, что ли? Плодовит как саранча, старый грешник! (Читает.) «B качестве
обвиняемого по делу об оскорблении действием дочери статского советника Марьи Ефимовны Грековой». (Хохочет.) Ах, черт возьми! Браво! Черт возьми! Браво, клоповый эфир! Когда будет разбираться это дело? Послезавтра? Приду, приду…
Скажи, старче, что приду… Умница, ей-богу, умница! Молодец девка! Вот давно бы так и следовало!
Когда он потом слушал старшину, читавшего вопросные пункты, внутренности его переворачивались, тело обливалось холодным потом, левая нога немела; он не слушал, ничего не понимал и невыносимо страдал оттого, что старшину нельзя слушать сидя или лежа. Наконец, когда ему и его товарищам позволили сесть, встал прокурор судебной палаты и
сказал что-то непонятное. Точно из земли выросши, появились откуда-то жандармы с шашками наголо и окружили всех
обвиняемых. Авдееву приказали встать и идти.
— Впрочем, виноват, я имею кое-что спросить, — говорит он громко. — Свидетельница, — обращается он к Глаше, — вы служите в цыганском хоре Кузьмичова,
скажите, как часто в вашем ресторане кутил
обвиняемый? Так-с… А не помните ли, сам ли он за себя платил всякий раз или же случалось, что и другие платили за него? Благодарю вас… достаточно.
Председатель удовлетворенно сел и
сказал обвиняемому...
Товарищ прокурора, молодой человек в высоком воротничке и с усиками, вообще странно похожий на
обвиняемого, уже давно старался привлечь на себя внимание суда. Он ерзал на стуле, привставал, почти ложился грудью на пюпитр, качал головою, улыбался и всем телом подавался вперед, к председателю, когда тот случайно взглядывал на него. Очевидно было, что он что-то знает и нетерпеливо хочет
сказать.
— Это вполне соответствует моим обязанностям, —
сказал тот, — притом же разъяснение этого дела меня самого крайне интересовало… Я с самого начала видел в нем нечто загадочное, но обстоятельства сложились так, что я был бессилен что-либо сделать для
обвиняемого.
— Подсудимая, что вы имеете
сказать в свое оправдание, встаньте! — обратился к
обвиняемой председатель.
— Я не хочу думать, — возразил на эту вторую речь представитель обвинительной власти защитник Долинский, — что господин прокурор своим последним заявлением хотел
сказать вам, господа присяжные, что ваш вердикт не имеет никакого значения для защищаемого мною
обвиняемого, а потому-де вы можете даже не задумываться над ним, так как подсудимый все равно будет обвинен в более тяжком преступлении.