Неточные совпадения
Придет,
глядит начальником
(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!),
Кричит: «Приказ по вотчине!»
Ну, слушаем приказ:
«Докладывал я барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовым подаянием,
Так барин приказал...
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали мы…
«Теперь рубите лес…»
—
Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!
—
Ну, а ты что делал? — спросила она,
глядя ему в глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он провел вечер.
—
Ну, во всяком случае я заеду домой пред обедом, — сказал он,
глядя на часы.
—
Ну, что Кити? — сказала она, тяжело вздохнув и виновато
глядя на Долли. — Правду скажи мне, Долли, не сердится она на меня?
—
Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я думаю. Маша! убери здесь, — с трудом сказал больной. — Да как уберешь, сама уйди, — прибавил он, вопросительно
глядя на брата.
— Да, да, — отвернувшись и
глядя в открытое окно, сказала Анна. — Но я не была виновата. И кто виноват? Что такое виноват? Разве могло быть иначе?
Ну, как ты думаешь? Могло ли быть, чтобы ты не была жена Стивы?
— Какой опыт? столы вертеть?
Ну, извините меня, дамы и господа, но, по моему, в колечко веселее играть, — сказал старый князь,
глядя на Вронского и догадываясь, что он затеял это. — В колечке еще есть смысл.
—
Ну, аппетит у тебя! — сказал он,
глядя на его склоненное над тарелкой буро-красно-загорелое лицо и шею.
—
Ну, что Ани? — робко сказал он снизу,
глядя на сбегавшую к нему Анну.
—
Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой,
глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. —
Ну, а во время дождя где ты был?
—
Ну!
Ну! — торопила Кити, мрачно
глядя на Вареньку.
— Да нет, Костя, да постой, да послушай! — говорила она, с страдальчески-соболезнующим выражением
глядя на него. —
Ну, что же ты можешь думать? Когда для меня нет людей, нету, нету!…
Ну хочешь ты, чтоб я никого не видала?
—
Ну что ж, едем? — спросил он. — Я всё о тебе думал, и я очень рад, что ты приехал, — сказал он, с значительным видом
глядя ему в глаза.
— Нет, не обидятся. Уж я за это тебе отвечаю, — сказала Кити, со смехом
глядя на его лицо. Она взяла его за руку. —
Ну, прощай… Поезжай, пожалуйста.
—
Ну, что ж делать! — сказал Левин, мрачно
глядя на Весловского. — Филипп, так говядины дай.
— Ты смотришь на меня, — сказала она, — и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем положении?
Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной случилось что-то волшебное, как сон, когда сделается страшно, жутко, и вдруг проснешься и чувствуешь, что всех этих страхов нет. Я проснулась. Я пережила мучительное, страшное и теперь уже давно, особенно с тех пор, как мы здесь, так счастлива!.. — сказала она, с робкою улыбкой вопроса
глядя на Долли.
—
Ну, что? — спросил он ее, с тем самым выражением
глядя на нее, с которым теперь все обращались к ней.
—
Ну, поискать в других местах, поездить. — Тут богатая мысль сверкнула в голове Чичикова, глаза его стали побольше. — Да вот прекрасное средство! — сказал он,
глядя в глаза Платонову.
—
Ну, решаться в банк значит подвергаться неизвестности, — говорил Чичиков и между тем взглянул искоса на бывшие в руках у него карты. Обе талии ему показались очень похожими на искусственные, и самый крап
глядел весьма подозрительно.
— Бумажка-то старенькая! — произнес он, рассматривая одну из них на свете, — немножко разорвана,
ну да между приятелями нечего на это
глядеть.
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался… хижина шатнулась…
И Таня в ужасе проснулась…
Глядит, уж в комнате светло;
В окне сквозь мерзлое стекло
Зари багряный луч играет;
Дверь отворилась. Ольга к ней,
Авроры северной алей
И легче ласточки, влетает;
«
Ну, — говорит, — скажи ж ты мне,
Кого ты видела во сне...
В тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
«
Ну, что ж? убит», — решил сосед.
Убит!.. Сим страшным восклицаньем
Сражен, Онегин с содроганьем
Отходит и людей зовет.
Зарецкий бережно кладет
На сани труп оледенелый;
Домой везет он страшный клад.
Почуя мертвого, храпят
И бьются кони, пеной белой
Стальные мочат удила,
И полетели как стрела.
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то важный генерал.
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
И каждая шепнула ей:
«Взгляни налево поскорей». —
«Налево? где? что там такое?» —
«
Ну, что бы ни было,
гляди…
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое…
Вот отошел… вот боком стал… —
«Кто? толстый этот генерал...
«
Ну, нет, еще не совсем победа!» — сказал Тарас,
глядя на городские ворота, и сказал он правду.
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (то есть это будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с,
глядите на меня, все!
Я, знаете, труслив-с, поехал намедни к Б—
ну, — каждого больного minimum по получасу осматривает; так даже рассмеялся, на меня
глядя: и стукал, и слушал, — вам, говорит, между прочим, табак не годится; легкие расширены.
—
Ну, вот и увидишь!.. Смущает она меня, вот увидишь, увидишь! И так я испугалась:
глядит она на меня,
глядит, глаза такие, я едва на стуле усидела, помнишь, как рекомендовать начал? И странно мне: Петр Петрович так об ней пишет, а он ее нам рекомендует, да еще тебе! Стало быть, ему дорога!
Варвара.
Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет. А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно! Того
гляди в беду попадешь.
Варвара.
Ну, уж едва ли. На мужа не смеет глаз поднять. Маменька замечать это стала, ходит да все на нее косится, так змеей и смотрит; а она от этого еще хуже. Просто мука глядеть-то на нее! Да и я боюсь.
Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была.
И
ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?»
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» —
«
Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
Ну, каково?
Пополнилась ли я?» — «Почти что ничего». —
«
Ну, как теперь?» — «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
Что, не сравнявшись с Волом,
С натуги лопнула и — околела.
Евфросинья Потаповна. Да не об ученье peчь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала, а то купленный, дорогой, так его и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже.
Ну и положил бы чуточку для духу, а он валит зря: сердце-то и мрет, на него
глядя.
Робинзон (
глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «Ты мой спаситель». — «Я твой спаситель!» — «И покровитель». — «И покровитель».
Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив я!» — «Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)
Ну, мужчина бы за сердце схватил, — так мужчины около нее не видно, — говорил он, плачевно подвизгивая,
глядя в упор на Самгина и застегивая пуговицы сюртука.
—
Ну, что же плакать? — не
глядя на нее, заговорил он. — Анфимьевна… очень стара! Она была исключительно примерная…
«Мальчишество, — упрекнул он себя, хмурясь, но глаза улыбались. — Меня влечет к ней только любопытство, — убеждал он себя,
глядя в зеркало и покручивая бородку. —
Ну, может быть, некоторая доля романтизма. Не лишенного иронии. Что такое она? Тип современной буржуазки, неглупой по природе, начитанной…»
—
Ну, что же, спать, что ли? — Но, сняв пиджак, бросив его на диван и
глядя на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной книги. — Петя Струве с товарищами изготовил. Говорят: сочинение на тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
—
Ну, — как сказать? — проворчал Безбедов,
глядя в стакан. — Интеллигенция… самодельная. Нам нужно: хомут, узду и клочок сена пред глазами, чтоб лошадь шла вперед, — обязательно!
—
Ну, еще бы не знать! Его усердием я из университета вылетел, — сказал Гогин,
глядя на Клима глазами близорукого, и засмеялся булькающим смехом толстяка, а был он сухощав и строен.
— Да, да, я так думаю! Правда? — спросила она, пытливо
глядя в лицо его, и вдруг, погрозив пальцем: — Вы — строгий! — И обратилась к нахмуренному Дмитрию: — Очень трудный язык, требует тонкий слух: тешу, чешу, потесать — потешать, утесать — утешать. Иван очень смеялся, когда я сказала: плотник утешает дерево топором. И — как это: плотник? Это значит — тельник, —
ну, да! — Она снова пошла к младшему Самгину. — Отчего вы были с ним нелюбезны?
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках — песок, меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А?
Ну, куда тебе, козел в очках, деньги? Вот,
гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил, чай?
—
Ну, это что? — говорил все тот же лакей. — Коли ругается, так это слава Богу, дай Бог такому здоровья… А как все молчит; ты идешь мимо, а он
глядит,
глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего…
—
Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. — Другой хуже, как не ругается:
глядит,
глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!
—
Ну, что за беда, коли и скажет барину? — сам с собой в раздумье, флегматически говорил он, открывая медленно табакерку. — Барин добрый, видно по всему, только обругает! Это еще что, коли обругает! А то, иной,
глядит,
глядит, да и за волосы…
—
Ну, что бы вы сделали на моем месте? — спросил Обломов,
глядя вопросительно на Алексеева, с сладкой надеждой, авось не выдумает ли, чем бы успокоить.
— Все это еще во-первых, — продолжала она, —
ну, я не
гляжу по-вчерашнему, стало быть, вам теперь свободно, легко. Следует: во-вторых, что надо сделать, чтоб вы не соскучились?
—
Ну, Бог с вами, не смею задерживать, — сказал Обломов,
глядя ей вслед в спину и на локти.
—
Ну, что ж? Пусть открывается! — сказала она,
глядя на него во все глаза.
«
Ну, никак, опять за свое! — думал Захар, подставляя барину левую бакенбарду и
глядя в стену, — по-намеднишнему… ввернет словцо?»