Неточные совпадения
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством
суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и
нравственной жизни человеческой.
На этом прокурор прекратил расспросы. Ответы Алеши произвели было на публику самое разочаровывающее впечатление. О Смердякове у нас уже поговаривали еще до
суда, кто-то что-то слышал, кто-то на что-то указывал, говорили про Алешу, что он накопил какие-то чрезвычайные доказательства в пользу брата и в виновности лакея, и вот — ничего, никаких доказательств, кроме каких-то
нравственных убеждений, столь естественных в его качестве родного брата подсудимого.
Теперь же церковь, не имея никакого деятельного
суда, а имея лишь возможность одного
нравственного осуждения, от деятельной кары преступника и сама удаляется.
Наша начинающаяся, робкая еще наша пресса оказала уже, однако, обществу некоторые услуги, ибо никогда бы мы без нее не узнали, сколько-нибудь в полноте, про те ужасы разнузданной воли и
нравственного падения, которые беспрерывно передает она на своих страницах уже всем, не одним только посещающим залы нового гласного
суда, дарованного нам в настоящее царствование.
Рассказы о возмущении, о
суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего
нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души.
Наконец, пятые идут потому, что всё еще продолжают находиться под сильным
нравственным влиянием мужей; такие, быть может, сами принимали участие в преступлении или пользовались плодами его и не попали под
суд только случайно, по недостатку улик.
— Нет-с, это — не та мысль; тут мысль побольше и поглубже: тут блудница приведена на
суд, но только не к Христу, а к фарисею, к аристократишке; тот, разумеется, и задушил ее. Припомните надпись из Дантова «Ада», которую мальчишка, сынишка Лукреции, написал: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate» [«Оставь надежду навсегда каждый, кто сюда входит» (итал.).]. Она прекрасно характеризует этот мирок
нравственных палачей и душителей.
— Да-с, но вы забываете, что у нас нынче смутное время стоит.
Суды оправдывают лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении. Да и представителей
нравственного порядка до пропасти развелось: что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать на предстоящую опасность… Как тут не встревожиться?
Здесь же отметим только факт, что общественный
суд о
нравственном достоинстве людей, если и существует у нас, то лишь в виде сплетен и разговоров, ничего не значащих для практики; вся же строгость общественного мнения обращена на принятые формы и приличия.
И главное —
нравственная ответственность, а не то, что перед
судом…
И в данном случае, представляя к награде капитана, хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему
судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения, адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского дела, и поддерживая этот дух
нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера…
За это-то преступление «высший
нравственный закон» карает Анну — смертью! В нынешнее время мы ко всему привыкли. Но если бы человеческий
суд за такое преступление приговорил женщину к смертной казни, то и наши отупевшие души содрогнулись бы от ужаса и негодования.
Иван Карамазов учит: «Так как бога и бессмертия нет, то новому человеку позволительно стать человекобогом, даже хотя бы одному в целом мире, и с легким сердцем перескочить всякую прежнюю
нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится… Все дозволено». Мысли свои Иван сообщает лакею Смердякову, Смердяков убивает отца-Карамазова при молчаливом невмешательстве Ивана. Иван идет в
суд доносить на себя. И черт спрашивает его...
По отношению к первому, снисходительнейшие читатели еще милостиво извиняют автора приведением в его оправдание слов Гоголя, что «хорошего русского человека будто бы рельефно нельзя изображать», но зато по отношению к Ларе
суд этот гораздо строже: автор слышит укоризны за неясность
нравственного образа этой женщины, напоминающей, по словам некоторых судей, таких известных им лиц, которые, «не называясь умопомешанными, поступают как сумасшедшие».
Поэтому и
суд над преступлениями обычно совершенно лишен
нравственного значения.
В
нравственном различении, оценке, суждении и
суде есть элемент трансформированной первобытной мести.
При этом сам Маркс произносит
нравственные оценки и
суд.
В «добре», в «
нравственной жизни» всегда есть отравленность, отравленность
судом, раздвоением, постоянным отвержением «зла» и «злых».
Нравственная сторона дела не имела, да и не могла иметь никакого значения при
суде с формальными доказательствами.
Царь, удрученный результатом допроса ведуний, воочию разрушившим его горделивую мечту о том, что он, представитель власти от Бога, в торжественные минуты праведного
суда, могучим словом своим, как глаголом божества, разрушающим чары, может дать силу воле разорвать узы языка, связанные нечистым, теперь пришел в уме своем к другому роковому для него решению, что «царь тоже человек и смертный», и эта мысль погрузила его душу в состояние тяжелого
нравственного страданья.