Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время
ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный
страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Девочка говорила не умолкая; кое-как можно было угадать из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь вечно пьяная кухарка, вероятно из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что девочка разбила мамашину чашку и что до того испугалась, что сбежала еще с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и просидела здесь в углу всю
ночь, плача, дрожа от сырости, от темноты и от
страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества в другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя в общем мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего, рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил
ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от
страх ему сердце пронзиль».
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т. е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие
страхи. Всех их я не помню, но знаю, что, между прочим, надо взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою
ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести к кладбищу.
«Она тоже говорила о
страхе жизни», — вспомнил он, шагая под серебряным солнцем. Город, украшенный за
ночь снегом, был удивительно чист и необыкновенно, ласково скучен.
Были в жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил
ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся
страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
Где-то очень далеко, волком, заливисто выл пес, с голода или со
страха. Такая
ночь едва ли возможна в культурных государствах Европы, —
ночь, когда человек, находясь в сорока верстах от города, чувствует себя в центре пустыни.
И целый день, и все дни и
ночи няни наполнены были суматохой, беготней: то пыткой, то живой радостью за ребенка, то
страхом, что он упадет и расшибет нос, то умилением от его непритворной детской ласки или смутной тоской за отдаленную его будущность: этим только и билось сердце ее, этими волнениями подогревалась кровь старухи, и поддерживалась кое-как ими сонная жизнь ее, которая без того, может быть, угасла бы давным-давно.
Раза два его поднимали
ночью и заставляли писать «записки», — несколько раз добывали посредством курьера из гостей — все по поводу этих же записок. Все это навело на него
страх и скуку великую. «Когда же жить? Когда жить?» — твердил он.
Соловей лил свои трели. Марфеньку обняло обаяние теплой
ночи. Мгла, легкий шелест листьев и щелканье соловья наводили на нее дрожь. Она оцепенела в молчании и по временам от
страха ловила руку Викентьева. А когда он сам брал ее за руку, она ее отдергивала.
— Если не мудрая, так мудреная! На нее откуда-то повеяло другим, не здешним духом!.. Да откуда же: узнаю ли я? Непроницаема, как
ночь! Ужели ее молодая жизнь успела уже омрачиться!.. — в
страхе говорил Райский, провожая ее глазами.
— В экстазе! — со
страхом повторила Татьяна Марковна. — Зачем ты мне на
ночь говоришь: я не усну. Это беда — экстаз в девушке? Да не ты ли чего-нибудь нагородил ей? От чего ей приходить в экстаз? — Что же делать?
«Что он ей там наговорил?» — думала я всю
ночь — и со
страху не спала, не знала, как показаться к вам на глаза.
Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по
страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю
ночь.
Хотя я и беспечно отвечал на все, частию трогательные, частию смешные, предостережения друзей, но
страх нередко и днем и
ночью рисовал мне призраки бед.
А в других местах было или совсем пусто по берегам, или жители, завидев, особенно
ночью, извергаемый пароходом дым и мириады искр, в
страхе бежали дальше и прятались, так что приходилось голодным плавателям самим входить в их жилища и хозяйничать, брать провизию и оставлять бусы, зеркальца и тому подобные предметы взамен.
И таков ли, таков ли был бы я в эту
ночь и в эту минуту теперь, сидя с вами, — так ли бы я говорил, так ли двигался, так ли бы смотрел на вас и на мир, если бы в самом деле был отцеубийцей, когда даже нечаянное это убийство Григория не давало мне покоя всю
ночь, — не от
страха, о! не от одного только
страха вашего наказания!
Слушаю я вас, и мне мерещится… я, видите, вижу иногда во сне один сон… один такой сон, и он мне часто снится, повторяется, что кто-то за мной гонится, кто-то такой, которого я ужасно боюсь, гонится в темноте,
ночью, ищет меня, а я прячусь куда-нибудь от него за дверь или за шкап, прячусь унизительно, а главное, что ему отлично известно, куда я от него спрятался, но что он будто бы нарочно притворяется, что не знает, где я сижу, чтобы дольше промучить меня, чтобы
страхом моим насладиться…
А между тем слова старика открывали перед молодым существом иной мир, иначе симпатичный, нежели тот, в котором сама религия делалась чем-то кухонным, сводилась на соблюдение постов да на хождение
ночью в церковь, где изуверство, развитое
страхом, шло рядом с обманом, где все было ограничено, поддельно, условно и жало душу своей узкостью.
Это было время наибольшего
страха от зажигательства; действительно, не проходило дня, чтоб я не слышал трех-четырех раз сигнального колокольчика; из окна я видел всякую
ночь два-три зарева.
Со
страхом оборотился он: боже ты мой, какая
ночь! ни звезд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! И чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!
К этому присоединились еще увеличенные вести о чуде, виденном волостным писарем в развалившемся сарае, так что к
ночи все теснее жались друг к другу; спокойствие разрушилось, и
страх мешал всякому сомкнуть глаза свои; а те, которые были не совсем храброго десятка и запаслись ночлегами в избах, убрались домой.
Опять, как же и не взять: всякого проберет
страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а возьмешь — так на другую же
ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Потом на «тот свет» отправился пан Коляновский, который, по рассказам, возвращался оттуда по
ночам. Тут уже было что-то странное. Он мне сказал: «не укараулишь», значит, как бы скрылся, а потом приходит тайком от домашних и от прислуги. Это было непонятно и отчасти коварно, а во всем непонятном, если оно вдобавок сознательно, есть уже элемент
страха…
Казалось, будто этой странной
ночью все живет особенной жизнью: кто-то огромный мечется среди метели, плачет, просит и проклинает, а все остальное несется, налетает, отступает, шипит, гудит, грохочет, грозит или трясется от
страха…
Она
ночью со
страха выкинулась из окна да бок себе и перебила, плечо ушибла тоже, с того у нее рука правая, самонужная, отсохла, а была она, матушка, знатная кружевница.
И бездна нам обнажена
С своими
страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами:
Вот отчего нам
ночь страшна.
— Нельзя будет; я уверен, что я от
страха заговорю и от
страха разобью вазу. Может быть, я упаду на гладком полу, или что-нибудь в этом роде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это будет сниться всю
ночь сегодня; зачем вы заговорили!
Они, посидев и поболтав с нами, ушли, и, когда надобно было ложиться спать,
страх опять овладел мною и так выразился на моем лице, что мать поняла, какую
ночь проведу я, если не лягу спать вместе с нею.
Люди наши рассказывали, что натерпелись такого
страху, какого сроду не видывали, что не спали всю
ночь и пробились с голодными лошадьми, которые не стояли на месте и несколько раз едва не опрокинули завозню.
Показался ей лесной зверь, чудо морское в своем виде страшныим, противныим, безобразныим, только близко подойти к ней не осмелился, сколько она ни звала его; гуляли они до
ночи темныя и вели беседы прежние, ласковые и разумные, и не чуяла никакого
страха молода дочь купецкая, красавица писаная.
У меня же все чувства были подавлены
страхом, и я был уверен, что не усну во всю
ночь.
А они не пришли в эту
ночь, и наутро, предупреждая возможность шуток над ее
страхом, мать первая стала шутить над собой...
Она вскочила на ноги, бросилась в кухню, накинула на плечи кофту, закутала ребенка в шаль и молча, без криков и жалоб, босая, в одной рубашке и кофте сверх нее, пошла по улице. Был май,
ночь была свежа, пыль улицы холодно приставала к ногам, набиваясь между пальцами. Ребенок плакал, бился. Она раскрыла грудь, прижала сына к телу и, гонимая
страхом, шла по улице, шла, тихонько баюкая...
— Бедность, голод и болезни — вот что дает людям их работа. Все против нас — мы издыхаем всю нашу жизнь день за днем в работе, всегда в грязи, в обмане, а нашими трудами тешатся и объедаются другие и держат нас, как собак на цепи, в невежестве — мы ничего не знаем, и в
страхе — мы всего боимся!
Ночь — наша жизнь, темная
ночь!
Старик Покровский целую
ночь провел в коридоре, у самой двери в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно входил в комнату; на него страшно было смотреть. Он был так убит горем, что казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от
страха. Он сам весь дрожал, и все что-то шептал про себя, о чем-то рассуждал сам с собою. Мне казалось, что он с ума сойдет с горя.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой полке; не думая, не останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный, старый том и, краснея, бледнея, дрожа от волнения и
страха, утащила к себе краденую книгу, решившись прочесть ее
ночью, у ночника, когда заснет матушка.
— Ничего не будет, уж я чувствую, — сказал барон Пест, с замиранием сердца думая о предстоящем деле, но лихо на бок надевая фуражку и громкими твердыми шагами выходя из комнаты, вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым чувством
страха торопились к своим местам. «Прощайте, господа», — «До свиданья, господа! еще нынче
ночью увидимся», — прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.
Такой зловещий
страх он испытывал однажды
ночью во время случайной бессонницы, и этот
страх его уже никогда больше не покидает.
— Как вы смеете так стучать среди
ночи? — грозно, но замирая от
страху, крикнул Лямшин, по крайней мере минуты через две решившись отворить снова форточку и убедившись, наконец, что Шатов пришел один.
Я убежден, что он очень страдал от
страху, особенно в
ночь накануне, в ту ужасную
ночь.
— То-то вот и есть, что в то время умеючи радовались: порадуются благородным манером — и перестанут! А ведь мы как радуемся! и день и
ночь! и день и
ночь! и дома и в гостях, и в трактирах, и словесно и печатно! только и слов: слава богу! дожили! Ну, и нагнали своими радостями
страху на весь квартал!
Ночью она ворочалась с боку на бок, замирая от
страха при каждом шорохе, и думала: «Вот в Головлеве и запоры крепкие, и сторожа верные, стучат себе да постукивают в доску не уставаючи — спи себе, как у Христа за пазушкой!» Днем ей по целым часам приходилось ни с кем не вымолвить слова, и во время этого невольного молчания само собой приходило на ум: вот в Головлеве — там людно, там есть и душу с кем отвести!
Он закутал голову одеялом и долго лежал молча.
Ночь была тихая, словно прислушивалась к чему-то, чего-то ждала, а мне казалось, что вот в следующую секунду ударят в колокол и вдруг все в городе забегают, закричат в великом смятении
страха.
Они вовлекали бога своего во все дела дома, во все углы своей маленькой жизни, — от этого нищая жизнь приобретала внешнюю значительность и важность, казалась ежечасным служением высшей силе. Это вовлечение бога в скучные пустяки подавляло меня, и невольно я все оглядывался по углам, чувствуя себя под чьим-то невидимым надзором, а
ночами меня окутывал холодным облаком
страх, — он исходил из угла кухни, где перед темными образами горела неугасимая лампада.
— Помилуйте, мне вас надо благодарить, — отвечал Термосесов, — такая скука. Даже всю
ночь не спал от
страху, где я и с кем я?
Ошеломлённый, замирая в
страхе, Кожемякин долго не мог понять тихий шёпот татарина, нагнувшегося к нему, размахивая руками, и, наконец, понял: Галатская с Цветаевым поехали по уезду кормить голодных мужиков, а полиция схватила их, арестовала и увезла в город; потом,
ночью, приехали жандармы, обыскали весь дом, спрашивали его, Шакира, и Фоку — где хозяин?
После ужина молодым отвели для спальни так называемую гостиную, где, как только погасили свечку, началась возня, стук, прыганье, и они были атакованы крысами с такою наглостью, что бедная Софья Николавна не спала всю
ночь, дрожа от
страха и отвращенья.
Рассказы Бориса о дорожных
страхах возымели на всех нас свое устрашающее действие, вследствие чего матушка по
ночам аккуратно пересаживала Бориса с козел в возок.
Настя(закрыв глаза и качая головой в такт словам, певуче рассказывает). Вот приходит он
ночью в сад, в беседку, как мы уговорились… а уж я его давно жду и дрожу от
страха и горя. Он тоже дрожит весь и — белый, как мел, а в руках у него леворверт…