Неточные совпадения
— А вот что! — сказал барин, очутившийся на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились у
ног его и прыгали на аршин от земли. — Это ничего, на это
не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома Большой, осетра. — Два здоровых мужика
вытащили из кадушки какое-то чудовище. — Каков князек? из реки зашел!
Селифан, прерванный тоже на самой середине речи, смекнул, что, точно,
не нужно мешкать,
вытащил тут же из-под козел какую-то дрянь из серого сукна, надел ее в рукава, схватил в руки вожжи и прикрикнул на свою тройку, которая чуть-чуть переступала
ногами, ибо чувствовала приятное расслабление от поучительных речей.
Один из них без сюртука, с чрезвычайно курчавою головой и с красным, воспаленным лицом, стоял в ораторской позе, раздвинув
ноги, чтоб удержать равновесие, и, ударяя себя рукой в грудь, патетически укорял другого в том, что тот нищий и что даже чина на себе
не имеет, что он
вытащил его из грязи и что когда хочет, тогда и может выгнать его, и что все это видит один только перст всевышнего.
— Что же тут странного? — равнодушно пробормотал Иноков и сморщил губы в кривую улыбку. — Каменщики, которых
не побило, отнеслись к несчастью довольно спокойно, — начал он рассказывать. — Я подбежал, вижу — человеку
ноги защемило между двумя тесинами, лежит в обмороке. Кричу какому-то дяде: «Помоги
вытащить», а он мне: «
Не тронь, мертвых трогать
не дозволяется». Так и
не помог, отошел. Да и все они… Солдаты — работают, а они смотрят…
Все это было
не страшно, но, когда крик и свист примолкли, стало страшней. Кто-то заговорил певуче, как бы читая псалтырь над покойником, и этот голос, укрощая шум, создал тишину, от которой и стало страшно. Десятки глаз разглядывали полицейского, сидевшего на лошади, как существо необыкновенное, невиданное. Молодой парень, без шапки, черноволосый, сорвал шашку с городового,
вытащил клинок из ножен и, деловито переломив его на колене, бросил под
ноги лошади.
«Болван», — мысленно выругался Самгин и
вытащил руку свою из-под локтя спутника, но тот, должно быть,
не почувствовал этого, он шел, задумчиво опустив голову, расшвыривая
ногою сосновые шишки. Клим пошел быстрее.
Сапоги у него размокли совсем: он едва
вытаскивал ноги из грязи и разросшегося лопуха и крапивы и, кроме того,
не совсем равнодушен был к этому нестерпимому блеску молнии и треску грома над головой.
А Марк в это время все допытывался, кто прячется под плетнем. Он
вытащил оттуда незнакомца, поставил на
ноги и всматривался в него, тот прятался и
не давался узнавать себя.
— Подождите-с, — проговорил он наконец слабым голосом и вдруг,
вытащив из-под стола свою левую
ногу, начал завертывать на ней наверх панталоны.
Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю.
Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в
ногу. Я быстро разулся и
вытащил занозу, но, должно быть,
не всю. Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что на другой день
ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью
нога сильно болела. До самого рассвета я
не мог сомкнуть глаз. Наутро стало ясно, что на
ноге у меня образовался большой нарыв.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил
ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего,
вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку,
не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще
не поговорку: «
Не мечите бисер перед свиньями»…
Их звали «фалаторы», они скакали в гору, кричали на лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков
ногами в сапожищах, едва влезавших в стремя. И бывали случаи, что «фалатор» падал с лошади. А то лошадь поскользнется и упадет, а у «фалатора»
ноги в огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени
не вытащишь. Никто их
не учил ездить, а прямо из деревни сажали на коня — езжай! А у лошадей были нередко разбиты
ноги от скачки в гору по булыгам мостовой, и всегда измученные и недокормленные.
Первый завтрак у Стабровских опять послужил предметом ужаса для мисс Дудль. «Неорганизованная девочка» решительно
не умела держать себя за столом, клала локти чуть
не на тарелку, стучала ложкой, жевала, раскрывая рот, болтала
ногами и — о, ужас! —
вытащила в заключение из кармана совсем грязный носовой платок. Мисс Дудль чуть
не сделалось дурно.
Вчера проходили вы по болоту, или по размокшему берегу пруда, или по лужам на прошлогодних ржанищах и яровищах, где насилу
вытаскивали ноги из разбухшего чернозема, проходили с хорошею собакой и ничего
не видали; но рано поутру, на другой день, находите и болота, и берега разливов, и полевые лужи, усыпанные дупелями, бекасами и гаршнепами; на лужах, в полях, бывает иногда соединение всех пород дичи — степной, болотной, водяной и даже лесной.
— Дурак! разиня! — объясняет жандарм стоящему перед ним растерявшемуся малому, — из-под
ног мешок
вытащили —
не чует! Так вас и надо! Долго еще вас, дураков, учить следует!
Однако сын
не сын управительский, а надели рабу божьему на
ноги колодки, посадили в темную, да на другой день к допросу: «Куда деньги девал, что прежде воровал?» Как ни бились, — одних волос отец две головы
вытаскал, — однако
не признался: стоит как деревянный, слова
не молвит. Только когда помянули Парашку — побледнел и затрясся весь, да и говорит отцу...
Пока старик бормотал это, они въехали в двадцативерстный волок. Дорога пошла сильно песчаная. Едва
вытаскивая ноги, тащили лошаденки, шаг за шагом, тяжелый тарантас. Солнце уже было совсем низко и бросало длинные тени от идущего по сторонам высокого, темного леса, который впереди открывался какой-то бесконечной декорацией. Калинович, всю дорогу от тоски и от душевной муки
не спавший, начал чувствовать, наконец, дремоту; но голос ямщика все еще продолжал ему слышаться.
Как была, на босу
ногу, Татьяна Власьевна пошла к Аришиной каморке, захватив на всякий случай спичек; она никого
не боялась и готова была
вытащить Володьку за волосы.
— Ах, досада! ведь достанется же такая судьба! — восклицает Зина, топнув
ногою от нетерпения. — Вот почему, если это вам до сих пор неизвестно:
не говоря уже о всех других нелепостях, — воспользоваться тем, что старикашка выжил из ума, обмануть его, выйти за него, за калеку, чтоб
вытащить у него его деньги и потом каждый день, каждый час желать его смерти, по-моему, это
не только вздор, но сверх того, так низко, так низко, что я
не поздравляю вас с такими мыслями, маменька!
Но пегий уж напился и, как будто
не замечая умысла бурой кобылки, спокойно
вытащил одну за другой свои увязшие
ноги, отряхнул голову и, отойдя в сторонку от молодежи, принялся есть.
— Он
не лжет, я люблю того человека и ненавижу вас! — вскричала она почти безумным голосом, и в ту же минуту раздался сильный удар пощечины. Анна Павловна, как пласт, упала на пол. Мановский вскочил и, приподняв свою громадную
ногу, хотел, кажется, сразу придавить ее; но Савелий успел несчастную жертву схватить и
вытащить из гостиной. Она почти
не дышала.
Те догадались, что он немой. «Ничего, — говорят, — ничего, раб божий,
не благодари нас, а богу благодарствуй», — и стали его
вытаскивать из повозки — мужчины под плечи и под
ноги, а женщины только его слабые ручки поддерживали и еще более напугались страшного состояния больного, потому что руки у него в плечевых суставах совсем «перевалилися» и только волосяными веревками были кое-как перевязаны.
Ноге не спится, и, пользуясь минутой, он «ренегат» с Камафутдиновым «словесность». У татарина от умственного напряжения виски и конец носа покрылись мелкими каплями пота. Время от времени он
вытаскивает из кармана грязную ветошку и сильно трет ею свои зараженные трахомой, воспаленные, распухшие, гноящиеся глаза.
Вошел я за перегородку. Лежит Николай Яковлевич на спине, живот огромный, как гора, рот раскрыт, и по бороде слюни потекли, одна
нога на кровати, другая вниз свесилась. Ох, как же он дышал! Видали рыбу, когда ее на берег
вытащат? Точь-в-точь. Видно, попадала ему в легкие всего одна чайная ложечка воздуху, так он ее ртом, и носом, и горлом… Стонет, кряхтит, нудится, и лицо все искривилось, а проснуться
не может…
Ободривши себя такими замечаниями, он упросил Дороша, который посредством протекции ключника имел иногда вход в панские погреба,
вытащить сулею сивухи, и оба приятеля, севши под сараем, вытянули немного
не полведра, так что философ, вдруг поднявшись на
ноги, закричал: «Музыкантов! непременно музыкантов!» — и,
не дождавшись музыкантов, пустился среди двора на расчищенном месте отплясывать тропака.
Работник стал искать багор, чтобы
вытащить ведро, а Дашутка ходила за ним по грязному снегу, босая, с красными, как у гусыни,
ногами и повторяла: «Там глыбя!» Она хотела сказать, что в колодце глубже, чем может достать багор, но работник
не понимал ее, и, очевидно, она надоела ему, так как он вдруг обернулся и выбранил ее нехорошими словами.
— Ва-а-ажный господин! — заметил Никифор, давно уже
не видавший в барском доме никого, кроме забулдыг-кутил, товарищей Егорушки. Старикашке и
не снилось, что этот важный господин был
не кто иной, как тот самый запачканный Колька, которого ему
не раз приходилось во время оно
вытаскивать за
ноги из-под водовозни и сечь.
Кстати, посмотрите на обоз. Возов сорок с чайными цибиками тянется по самой насыпи… Колеса наполовину спрятались в глубоких колеях, тощие лошаденки вытягивают шеи… Около возов идут возчики;
вытаскивая ноги из грязи и помогая лошадям, они давно уже выбились из сил… Вот часть обоза остановилась. Что такое? У одного из возов сломалось колесо… Нет, уж лучше
не смотреть!
— А какая нам надобность вступаться? Его жена, он и учит… Двое дерутся, третий
не мешайся… Абрамка стал было его унимать, чтоб в кабаке
не безобразил, а он Абрамку по уху. Абрамкин работник его… А он схватил его, поднял и оземь… Тогды тот сел на него верхом и давай в спину барабанить… Мы его из-под него за
ноги вытащили.
Мерик (молча снимает сермягу и остается в поддевке. За поясом топор). Кому холодно, а медведю да
не помнящему родства всегда жарко. Взопрел! (Кладет на пол топор и снимает поддевку.) Покеда из грязи
ногу вытащишь, так с тебя ведро пота стечет. Одну
ногу вытащил, а другая вязнет.
— Я уже слышал, что вам нужно! — отвечал захваченный. — Если
не верите, что я охотно предаюсь вам, то обезоружьте меня: вот мой меч, — говорил он, срывая его с цепи и бросая под
ноги лошади Бернгарда. — А вот еще и нож, — продолжал он,
вытаскивая из-под полы своего распахнутого кожуха длинный двуострый нож с четверосторонним клинком. — Им
не давал я никогда промаха и сколько жизней повыхватил у врагов своих —
не перечтешь. Теперь я весь наголо.
— Я уже слышал, что вам нужно, — отвечал захваченный. — Если
не поверите, что я охотно предаюсь вам, то обезоружьте меня, вот мой меч, — говорил он, срывая его с цепи и бросая под
ноги лошади Бернгарда. — А вот еще и нож, — продолжал он,
вытаскивая из-под полы своего распахнутого кожуха длинный двуострый нож с четверосторонним клинком. — Им
не давал я никогда промаха и сколько жизней повыхватил у врагов своих —
не перечтешь. Теперь я весь наголо.
Таков он был во всех случаях жизни: ныне, из тщеславия, готов играть своею жизнью на концах копьев, пуститься в новый крестовый поход, завтра
не дотронется до булавки,
не замарает
ноги, чтобы спасти погибающего; ныне, у
ног врага, которого вчера бил, целует у него руку, завтра готов повторить с ним римскую сцену, если б она опять представилась; ныне сажает вас на первое место за своей трапезой, осыпает вас всеми почетными именами,
вытаскивая их из словаря приличия и уважения; завтра, по первому намеку прохожего цыгана, без всяких исследований, оборотится к вам спиной, заставит вас ждать у ворот своего замка, если вы имеете в нем нужду, и встретит вас с своей баронской высоты словами: «Здорово, любезный мой!» Такие характеры нередки.
Наконец, однако, к тому представился случай: один раз дворная собака
вытащила на улицу и обронила
не совсем еще лишенную мускульных связей пясть, которая была признана стопою небольшой человеческой
ноги.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитою кровью в глазах, за шиворот
вытащил Митиньку,
ногой и коленкой с большою ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь
не было!»