Неточные совпадения
В избе все словно
замерло:
Старик, чинивший лапотки,
К
ногам их уронил...
Раскольников шел подле него.
Ноги его ужасно вдруг ослабели, на спине похолодело, и сердце на мгновение как будто
замерло; потом вдруг застукало, точно с крючка сорвалось. Так прошли они шагов сотню, рядом и опять совсем молча.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и
замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к
ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял на
ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала, сама тихо смеясь своим слезам. Кто не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени,
замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле человек.
«Чему ж улыбаться? — продолжал думать Обломов. — Если у ней есть сколько-нибудь сердца, оно должно бы
замереть, облиться кровью от жалости, а она… ну, Бог с ней! Перестану думать! Вот только съезжу сегодня отобедаю — и ни
ногой».
Сжавшись в комок, он сидел неподвижен:
ноги, руки не шевелились, точно
замерли, глаза смотрели на все покойно или холодно.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук,
ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исакиевский собор,
замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Он плясал; то с удальством потряхивал, то, словно
замирая, поводил маленькой лысой головкой, вытягивал жилистую шею, топотал
ногами на месте, иногда, с заметным трудом, сгибал колени.
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И
замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли кругом. На недвижных
ногахНе издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на колена. Он целовал ее руки,
ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и
замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Догадалася тогда Пахомовна, что пришла она в место недоброе; изымал ее сам злой дух сатана со своими проклятыми деймонами; помутился у нее свет в очах, и дыханьице в груди
замерло, подломилися
ноги скорые, опустилися руки белые.
Воспаленные глаза бессмысленно останавливаются то на одном, то на другом предмете и долго и пристально смотрят; руки и
ноги дрожат; сердце то
замрет, словно вниз покатится, то начнет колотить с такою силой, что рука невольно хватается за грудь.
Арестанты, которые стояли без фуражек, кажется, еще с того самого времени, как послали за майором, теперь все выпрямились, подправились; каждый из них переступил с
ноги на
ногу, а затем все так и
замерли на месте, ожидая первого слова, или, лучше сказать, первого крика высшего начальства.
Евсеенко, перекинув гармонию на грудь, играет. На гармонии множество ладов, звуки ее неотразимо тянут куда-то, со всей улицы катятся ребятишки, падают к
ногам гармониста и
замирают в песке, восхищенные.
Он стал разматывать красное полотенце с руки, а Матвей,
замирая от страха и любопытства, принял ковш из рук Власьевны и бросил его, налив себе воды в сапоги: он увидал, что из отверстия конуры выкинулся гибкий красный язык огня, словно стремясь лизнуть отцовы
ноги.
Сыны вы мои родные!..», а между тем руки не подымаются, голос
замирает в груди,
ноги не двигаются.
От восторга тамбовские помещики, сплошь охотники и лихие наездники, даже
ногами затопали, но гудевший зал
замер в один миг, когда Вольский вытянутыми руками облокотился на спинку стула и легким, почти незаметным наклоном головы, скорее своими ясными глазами цвета северного моря дал знать, что желание публики он исполнит. Артист слегка поднял голову и чуть повернул влево, вглубь, откуда раздался первый голос: «Гамлета! Быть или не быть!»
«Город велик, людей много…» — увещевал он себя, но каждый раз, когда впереди раздавались шаги, сердце его мучительно
замирало и
ноги дрожали, теряя силу.
Он стоял у постели с дрожью в
ногах, в груди, задыхаясь, смотрел на её огромное, мягкое тело, на широкое, расплывшееся от усмешки лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно
замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально ощущая, что эта женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него в сердце для неё, сразу проглочено её жадным телом и бесследно исчезло в нём, точно запоздалая капля дождя в мутной луже.
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов скорее упал, чем сел на занесенную снегом лавочку у ворот. В голове шумело,
ноги коченели, руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться… Он понемногу
замирал…
Но уже по низу летел он, а потом мякотью лица проехал по полу и
замер неподвижно у самых
ног убийцы.
Дюрок миролюбиво улыбнулся, продолжая молча идти, рядом с ним шагал я. Вдруг другой парень, с придурковатым, наглым лицом, стремительно побежал на нас, но, не добежав шагов пяти,
замер как вкопанный, хладнокровно сплюнул и поскакал обратно на одной
ноге, держа другую за пятку.
Когда казаки, захотев увериться в его кончине, стали приподнимать его за руки, то заметили, что в последних судорогах он крепко ухватил
ногу своей дочери, впился в нее костяными пальцами, которые
замерли на нежном теле… О, это было ужасно… они смеялись!..
Потом, раскинув руки, свалился на бок,
замер, открыв окровавленный, хрипящий рот; на столе у постели мигала свеча, по обезображенному телу ползали тени, казалось, что Алексей всё более чернеет, пухнет. В
ногах у него молча и подавленно стояли братья, отец шагал по комнате и спрашивал кого-то...
Горбун остановился; у него от испуга
замерло сердце, окаменели
ноги, он растерянно забормотал...
Иной ястреб так сердит, что когда разогнут когти на обеих его
ногах и отнимут добычу, то он сожмет пальцы в кулачок, так что они
замрут и долго иногда остаются в этом судорожном состоянии.
Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом в песок. Гаврила
замер, глядя на него. Вот он шевельнул
ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги воды летали по воздуху.
Общее волнение до такой степени сообщилось Буланину, что он даже позабыл о несчастном фонаре и о связанных с ним грядущих неприятностях. Он, так же как и другие, суетливо болтал
ногами, тискал ладонями лицо и судорожно ерошил на голове волосы, чувствуя, как у него в груди
замирает что-то такое сладкое и немного жуткое, от чего хочется потянуться или запеть во все горло.
«Кто и зачем это говорит?» — подумала я. Но потом я вспомнила, что это Катя, что она боится лягушек, и я посмотрела под
ноги. Маленькая лягушонка прыгнула и
замерла передо мной, и от нее маленькая тень виднелась на светлой глине дорожки.
Когда-то в доме жила большая семья, но старуха жена умерла, сыновья переженились и жили в отделе, дочери повыходили замуж, и дом
замер постепенно, как
замирает человек в прогрессивном параличе, когда постепенно отнимаются
ноги, руки, язык и сердце.
Пузич за волосы его сгреб, а Фомка под
ногу подшибает, и Петруха — на моих глазах это было — раза два их отпихивал, так Фомка и поотстал, а Пузич все лезет: сила-то не берет, так кусаться стал, впился в плечо зубами, да и
замер.
Если бы Капендюхин попробовал остановить Вавилу, Вавило, наверное, ушел бы из камеры, но, не встретив сопротивления, он вдруг ослабел и, прислонясь к стене,
замер в недоумении, от которого кружилась голова и дрожали
ноги. Городовой, растирая пальцем пепел у себя на колене, лениво говорил о том, что обыватели озорничают, никого не слушаются, порядок пропал.
Вскочил на
ноги, зубы оскалил… в руках голову держит.
Замерли мы все тут, глядим… Скрикнул он что-то по-своему, звонко. Размахал голову, размахал и бросил…
А вокруг все
замерло. Горный берег реки, бедные юрты селения, небольшая церковь, снежная гладь лугов, темная полоса тайги — все погрузилось в безбрежное туманное море. Крыша юрты, с ее грубо сколоченною из глины трубой, на которой я стоял с прижимавшеюся к моим
ногам собакой, казалась островом, закинутым среди бесконечного, необозримого океана… Кругом — ни звука… Холодно и жутко… Ночь притаилась, охваченная ужасом — чутким и напряженным.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою
ногу руками и
замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою
ногу жжет.
Они ушли от него рядом друг с другом и, отойдя немного, засмеялись оба громким смехом. Яков крепко втиснул правую
ногу в песок и
замер в напряженной позе, тяжело дыша.
Ёкнуло у меня сердчишко,
замерло. Хотел встать на
ноги — Варя обняла меня, держит, вижу её милые глаза, бледное лицо, слышу тихий голос...
Иуда вышел. Потом вернулся. Иисус говорил, и в молчании слушали его речь ученики. Неподвижно, как изваяние, сидела у
ног его Мария и, закинув голову, смотрела в его лицо. Иоанн, придвинувшись близко, старался сделать так, чтобы рука его коснулась одежды учителя, но не обеспокоила его. Коснулся — и
замер. И громко и сильно дышал Петр, вторя дыханием своим речи Иисуса.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и
замирает… Хоть вырви его да сам себе под
ноги брось, — так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет…»
« — Эх, да и поклонюсь же я тебе в
ноги, королева гордая! — на всю степь гаркнул Лойко да, бросившись наземь, прильнул устами к
ногам мертвой Радды и
замер. Мы сняли шапки и стояли молча.
Увидав это грозное привидение, три оставшиеся на
ногах стража окаменели и
замерли в своих оборонительных позициях крепче К-дина, который лежал пластом с прицепленным к нему гробовым покровом.
Только в освещенном коридоре, куда выходили постоянно открытые двери палат, вязали чулки сиделки и тихо шептались и переругивались, да изредка, громко стуча
ногами, проходил кто-нибудь из служителей, и каждый его шаг выделялся отчетливо и
замирал в строгой постепенности.
— Боязно, Фленушка, — молвила Настя. — Сердце так и
замрет, только про это я вздумаю. Нет, лучше выберу я времечко, как тятенька ласков до меня будет, повалюсь ему в
ноги, покаюсь во всем, стану просить, чтоб выдал меня за Алешу… Тятя добрый, пожалеет, не стерпит моих слез.
Наконец все стало тише и тише;
замерли и предсмертный трепет и судороги; господин Прохарчин протянул
ноги и отправился по своим добрым делам и грехам.
Какую барыню? Кто убил? Но Илья не дал ответа на эти вопросы… Роль второго вестника выпала на долю человека, которого не ожидали и появлением которого были страшно поражены. Были поразительны и нежданное появление и вид этого человека… Когда граф увидел его и вспомнил, что Ольга гуляет в лесу, то у него
замерло сердце и подогнулись от страшного предчувствия
ноги.
Один остался в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат, в ушах трезвон, в глазах появились красные круги и зеленые… Душно… Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал глядеть в непроглядную темь.
Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
Не помня себя, влетела в калитку баронессиного сада Любочка… Сбила с
ног попавшуюся ей навстречу няньку Варвару, только что вернувшуюся с берега вместе с воспитанницами, и
замерла на груди у подоспевшей к ней навстречу Антонины Николаевны.
Пока было холодно, они довольно энергично копались в снегу, но как только взошло солнце и температура повысилась до +5 °C, они стали
замирать и еле-еле двигались своими длинными паукообразными
ногами. Савушка называл их «имаса кулигани» (имаса — снег, кулига — все наземные, ползающие живые существа: черви, гусеницы, насекомые, змеи и т. д.). Они всегда появляются весной и даже при морозах, когда лужи промерзают насквозь. Иногда их бывает так много, что можно подумать, будто снег покрыт пылью.
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала
ноги и, наконец,
замерла.
Ропшин стал для нее самым опасным из преданных ей людей: она
замирала от страха, что он в одну прелестную минуту кинется в
ноги ее мужу и во всем повинится, так как в этом Ропшин имел слабую надежду на пренебрежительное прощение со стороны Бодростина.