Неточные совпадения
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал к
ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя на сухое, он сел на кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки. Освежившись, он
двинулся опять к тому месту, куда пересел бекас, с твердым намерением не горячиться.
Она чувствовала,что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и
ногах нервно
движутся, что внутри что-то давит дыханье и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее.
Сердце его стеснилось,
ноги не
движутся, приросли…
Есть, говорит, один такой расслабленный отец, отставной чиновник, в кресле сидит и третий год
ногами не
двигается.
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь
двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние
ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте груди, как священники держат крест.
После двух рюмок золотистой настойки Клим Иванович почувствовал, что у него отяжелел язык,
ноги как будто отнялись, не
двигаются.
Двигались и скрипели парты, шаркали
ноги, человек в ботиках истерически вопил...
Когда Муромский встал, он оказался человеком среднего роста, на нем была черная курточка, похожая на блузу;
ноги его, в меховых туфлях, напоминали о лапах зверя.
Двигался он слишком порывисто для военного человека. За обедом оказалось, что он не пьет вина и не ест мяса.
Он говорил еще что-то, но Самгин не слушал его, глядя, как водопроводчик, подхватив Митрофанова под мышки, везет его по полу к пролому в стене. Митрофанов
двигался, наклонив голову на грудь, спрятав лицо; пальто, пиджак на нем были расстегнуты, рубаха выбилась из-под брюк,
ноги волочились по полу, развернув носки.
Он легко, к своему удивлению, встал на
ноги, пошатываясь, держась за стены, пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все время
двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
Минут через двадцать писатель возвратился в зал; широкоплечий, угловатый, он
двигался не сгибая
ног, точно шел на ходулях, — эта величественная, журавлиная походка придавала в глазах Самгина оттенок ходульности всему, что писатель говорил. Пройдя, во главе молодежи, в угол, писатель, вкусно и громко чмокнув, поправил пенсне, нахмурился, картинно, жестом хормейстера, взмахнул руками.
Однако ж… походка как будто ее: так легко и быстро скользят
ноги, как будто не переступают, а
движутся, такая же наклоненная немного вперед шея и голова, точно она все ищет чего-то глазами под
ногами у себя.
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна, в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной на плечи турецкой шалью, пошла из дому,
ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор, спустилась в сад и шла, как будто бронзовый монумент встал с пьедестала и
двинулся, ни на кого и ни на что не глядя.
Он поднимает меня, ставит на
ноги; я еле стою, еле
двигаюсь, он ведет меня, придерживая рукой.
Я пощупал
ногой палубу: она перестала
двигаться,
ноги стояли будто на земле.
Наступает, за знойным днем, душно-сладкая, долгая ночь с мерцаньем в небесах, с огненным потоком под
ногами, с трепетом неги в воздухе. Боже мой! Даром пропадают здесь эти ночи: ни серенад, ни вздохов, ни шепота любви, ни пенья соловьев! Только фрегат напряженно
движется и изредка простонет да хлопнет обессиленный парус или под кормой плеснет волна — и опять все торжественно и прекрасно-тихо!
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, — сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей сел на козлы и дал знак кучеру ехать. Коляска
двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими
ногами.
Невдалеке от нас на поверхности спокойной воды вдруг появился какой-то предмет. Это оказалась голова выдры, которую крестьяне в России называют «порешней». Она имеет длинное тело (1 м 20 см), длинный хвост (40 см) и короткие
ноги, круглую голову с выразительными черными глазами, темно-бурую блестящую шерсть на спине и с боков и серебристо-серую на нижней стороне шеи и на брюхе. Когда животное
двигается по суше, оно сближает передние и задние
ноги, отчего тело его выгибается дугою кверху.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть в
ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что не могу
двинуться с места. Я медленно погружался в воду.
Усталые
ноги требовали отдыха, а холод заставлял
двигаться дальше.
Надо идти, пока еще есть возможность, пока еще
двигаются ноги.
Улита стояла ни жива ни мертва. Она чуяла, что ее ждет что-то зловещее. За две недели, прошедшие со времени смерти старого барина, она из дебелой и цветущей барской барыни превратилась в обрюзглую бабу. Лицо осунулось, щеки впали, глаза потухли, руки и
ноги тряслись. По-видимому, она не поняла приказания насчет самовара и не
двигалась…
Притом шаровары, которые носил он, были так широки, что, какой бы большой ни сделал он шаг,
ног было совершенно незаметно, и казалось — винокуренная кадь
двигалась по улице.
— Ступай посмотри, что это такое? — сказал отец старшему брату… Тот
двинулся было в темноту, но вдруг со всех
ног кинулся в дверь, растолкал нас и исчез.
Стоило
двинуться, повернуться, шевельнуть
ногой, как тотчас же раздавался зловеще певучий голос.
Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал руками, снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей
двигался, кашлял, шаркал
ногами, нахлебник строго шипел...
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая
ногами, не касаясь земли,
двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
Мать вся подалась вперед, в инстинктивном стремлении защитить его, но
ноги ее не
двигались, точно в настоящем кошмаре.
Здесь так много было кайр, что я должен был
двигаться с большой осторожностью, чтобы не задевать их
ногами.
У них отекли руки и
ноги, распухли лица. Они тоже смотрели на меня изумленно испуганными глазами. Оказывается, и я сам имел такой же болезненный вид. Старики-орочи посоветовали подняться, походить немного и вообще что-нибудь делать,
двигаться…
Наконец стал всходить на лесенку; тут
ноги перевязаны и потому
движутся шагами мелкими.
Досадно, что не могу тебя послушать, как Таня [Фонвизина] магически приказывает Юноше… Письмо твое меня застало;
ноге несколько лучше, но все хромаю, когда приходится испытать процесс хождения… кажется, в первой половине ноября можно будет
двинуться.
Меня тотчас ввели во владение моей комнаты, одели с
ног до головы в казенное, тут приготовленное, и пустили в залу, где уже
двигались многие новобранцы.
Около того места, где они только что сидели под каргиной, собрались все обитатели дома Анны Марковны и несколько посторонних людей. Они стояли тесной кучкой, наклонившись вниз. Коля с любопытством подошел и, протиснувшись немного, заглянул между головами: на полу, боком, как-то неестественно скорчившись, лежал Ванька-Встанька. Лицо у него было синее, почти черное. Он не
двигался и лежал странно маленький, съежившись, с согнутыми
ногами. Одна рука была у него поджата под грудь, а другая откинута назад.
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества
ног в зале, с которым вместе
двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в глазах мелькали зеленые пятна;
ноги едва
двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
В глубине корпуса около низких печей, испускавших сквозь маленькие окошечки ослепительный свет, каким светит только добела накаленное железо, быстро
двигались и мелькали фигуры рабочих; на всех были надеты кожаные передники — «защитки», на головах войлочные шляпы, а на
ногах мягкие пеньковые пряденики.
Стараясь подавить свой страх, она
двигалась не боком, как всегда, а прямо, грудью вперед, — это придавало ее фигуре смешную и напыщенную важность. Она громко топала
ногами, а брови у нее дрожали…
Вот и сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать на алтарь Единого Государства своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу:
ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял, смотрел тупо, не в силах
двинуться с места…
Солдаты, носившие землю, пригибались, сторонились: черная же фигура не
двигалась, спокойно утаптывая землю
ногами, и всё в той же позе оставалась на месте.
Солдаты в черных мундирах стояли двумя рядами друг против друга, держа ружья к
ноге, и не
двигались.
Бывало, утром занимаешься в классной комнате и знаешь, что необходимо работать, потому что завтра экзамен из предмета, в котором целых два вопроса еще не прочитаны мной, но вдруг пахнёт из окна каким-нибудь весенним духом, — покажется, будто что-то крайне нужно сейчас вспомнить, руки сами собою опускают книгу,
ноги сами собой начинают
двигаться и ходить взад и вперед, а в голове, как будто кто-нибудь пожал пружинку и пустил в ход машину, в голове так легко и естественно и с такою быстротою начинают пробегать разные пестрые, веселые мечты, что только успеваешь замечать блеск их.
В знак согласия Иона дергает вожжи, отчего со спины лошади и с его плеч сыплются пласты снега… Военный садится в сани. Извозчик чмокает губами, вытягивает по-лебединому шею, приподнимается и больше по привычке, чем по нужде, машет кнутом. Лошаденка тоже вытягивает шею, кривит свои палкообразные
ноги и нерешительно
двигается с места…
Это разом всех привело в нормальное настроение. Тайные советники забыли об уфимских землях и, плавно откидывая
ногами,
двинулись за хозяйкой; Иван Тимофеич бросился вперед расчищать гостям дорогу; Очищенный вытянул шею, как боевой конь, и щелкнул себя по галстуху; даже"наш собственный корреспондент" — и тот сделал движение языком, как будто собрался его пососать. В тылу, неслышно ступая
ногами, шел злополучный меняло.
В коридоре осторожно
двигаются девчонки на босу
ногу, перебегая по лестнице из антресолей в девичью и обратно.
Он был ленив, досадно глуп,
двигался медленно, неловко, а когда видел женщину, то мычал и наклонялся вперед, точно хотел упасть в
ноги ей.
Я ушел вслед за ними; они опередили меня шагов на десять,
двигаясь во тьме, наискось площади, целиком по грязи, к откосу, высокому берегу Волги. Мне было видно, как шатается женщина, поддерживая казака, я слышал, как чавкает грязь под их
ногами; женщина негромко, умоляюще спрашивала...
Все три путника приложили ладони к бровям и, поглядев за реку, увидали, что там выступало что-то рослое и дебелое, с
ног до головы повитое белым саваном: это «что-то» напоминало как нельзя более статую Командора и, как та же статуя,
двигалось плавно и медленно, но неуклонно приближаясь к реке.
Садо и Хаджи-Мурат — оба молчали во все время, пока женщины, тихо
двигаясь в своих красных бесподошвенных чувяках, устанавливали принесенное перед гостями. Элдар же, устремив свои бараньи глаза на скрещенные
ноги, был неподвижен, как статуя, во все то время, пока женщины были в сакле. Только когда женщины вышли и совершенно затихли за дверью их мягкие шаги, Элдар облегченно вздохнул, а Хаджи-Мурат достал один из хозырей черкески, вынул из него пулю, затыкающую его, и из-под пули свернутую трубочкой записку.
Поодаль от стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал с непроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей ему формальностью. Со всех сторон
двигались и шумели офицеры в своих красивых, украшенных золотом мундирах: кто, сидя за столом, допивал бутылку пива, кто, стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие на грудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая на каждой
ноге, прогуливался перед вагонами нашего поезда, заглядывая на женские лица.