Неточные совпадения
Растаковский (входит).Антона Антоновича поздравляю. Да продлит бог жизнь вашу и
новой четы и
даст вам потомство многочисленное, внучат и правнучат! Анна Андреевна! (Подходит к ручке Анны Андреевны.)Марья Антоновна! (Подходит к ручке Марьи Антоновны.)
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски
новыеДают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый
новоеПодкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Он уж подумывал, не лучше ли ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой немке с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство
дало делу совершенно
новый оборот.
Начали выбирать зачинщиков из числа неплательщиков податей и уже набрали человек с десяток, как
новое и совершенно диковинное обстоятельство
дало делу совсем другой оборот.
Поворот Грустилова
дал либерализму
новое направление, которое можно назвать центробежно-центростремительно — неисповедимо-завиральным.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам
дам кофею, идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в
новом кофейнике. — Пьер,
дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с ним. — Я прибавлю.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она
дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того
нового объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Вы говорите, школы, образование
дадут ему
новые потребности.
Две
дамы эти были главные представительницы избранного
нового петербургского кружка, называвшиеся, в подражание подражанию чему-то, les sept merveilles du monde. [семь чудес света.]
Все встали встретить Дарью Александровну. Васенька встал на минуту и со свойственным
новым молодым людям отсутствием вежливости к
дамам чуть поклонился и опять продолжал разговор, засмеявшись чему-то.
Про нее нельзя ничего сказать
нового, — сказала толстая, красная, без бровей и без шиньона, белокурая
дама в старом шелковом платье.
— Нет, поезжай; там
дают эти
новые вещи… Это тебя так интересовало. Я бы непременно поехала.
— Так, так! — проговорил он и тотчас же, взяв карандаш, начал быстро рисовать. Пятно стеарина
давало человеку
новую позу.
Другой шутливый дворянин рассказал, как выписаны были лакеи в чулках для бала губернского предводителя и как теперь их придется отослать назад, если
новый губернский предводитель не
даст бала с лакеями в чулках.
— Да, очень весело было, папа, — сказал Сережа, садясь боком на стуле и качая его, что было запрещено. — Я видел Наденьку (Наденька была воспитывавшаяся у Лидии Ивановны ее племянница). Она мне сказала, что вам
дали звезду
новую. Вы рады, папа?
Прения о Флерове
дали новой партии не только один шар Флерова, но еще и выигрыш времени, так что могли быть привезены три дворянина, кознями старой партии лишенные возможности участвовать в выборах. Двух дворян, имевших слабость к вину, напоили пьяными клевреты Снеткова, а у третьего увезли мундирную одежду.
Да накупи я всех этих, которые вымерли, пока еще не подавали
новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет
даст по двести рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу!
Пошли его хоть в Камчатку, да
дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе
новую избу».
Он насильно пожал ему руку, и прижал ее к сердцу, и благодарил его за то, что он
дал ему случай увидеть на деле ход производства; что передрягу и гонку нужно
дать необходимо, потому что способно все задремать и пружины сельского управленья заржавеют и ослабеют; что вследствие этого события пришла ему счастливая мысль: устроить
новую комиссию, которая будет называться комиссией наблюдения за комиссиею построения, так что уже тогда никто не осмелится украсть.
Промозглый сырой чулан с запахом сапогов и онуч гарнизонных солдат, некрашеный стол, два скверных стула, с железною решеткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не
давало тепла, — вот обиталище, где помещен был наш <герой>, уже было начинавший вкушать сладость жизни и привлекать внимание соотечественников в тонком
новом фраке наваринского пламени и дыма.
По движениям губ и рук их видно было, что они были заняты живым разговором; может быть, они тоже говорили о приезде
нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он
даст, и хлопотали о вечных своих фестончиках и нашивочках.
Как он умел казаться
новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Не
дай мне Бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц
новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я… какое дело мне?
Я верен буду старине.
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что,
давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь.
Помилуйте, не вам, чему же удивляться?
Что
нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался — успел, а тот
дал промах.
Всё тот же толк, и те ж стихи в альбомах.
«Ну, — говорил он ему, — излагай мне свои воззрения на жизнь, братец: ведь в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется
новая эпоха в истории, — вы нам
дадите и язык настоящий и законы».
— Ты от Енюши? Знаешь ли, я боюсь: покойно ли ему спать на диване? Я Анфисушке велела положить ему твой походный матрасик и
новые подушки; я бы наш пуховик ему
дала, да он, помнится, не любит мягко спать.
— Бородатый человек, которому здесь не
дали говорить, —
новый тип русского интеллигента…
«
Новая метла чисто метет», — вспоминал Самгин, направляясь домой, и
давал волю мыслям, наивность которых была ему понятна.
— Политика! — ответил Ряхин, подмигнув веселым глазком. — Необходимо припугнуть реакционеров. Если правительство хочет, чтоб ему помогли, — надобно
дать нам более широкие права. И оно —
даст! — ответил Ряхин, внимательно очищая грушу, и начал рассказывать
новый успокоительный анекдот.
— Нет, он вообще веселый, но дома выдерживает стиль. У него нелады с женой, он женат. Она очень богатая, дочь фабриканта. Говорят — она ему денег не
дает, а он — ленив, делами занимается мало, стишки пишет, статейки в «
Новом времени».
Две-три беседы с Козловым не
дали Климу ничего
нового, но очень укрепили то, чем Козлов насытил его в первое посещение. Клим услышал еще несколько анекдотов о предводителях дворянства, о богатых купцах, о самодурстве и озорстве.
— Мы
дадим новости науки, ее фантастику,
дадим литературные споры, скандалы, поставим уголовную хронику, да так поставим, как европейцам и не снилось. Мы покажем преступление по-новому, возьмем его из глубины…
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная
дама, а за нею — высокий юноша, весь в
новом, от панамы на голове до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
— Дом продать — дело легкое, — сказал он. — Дома в цене, покупателей — немало. Революция спугнула помещиков, многие переселяются в Москву.
Давай, выпьем. Заметил, какой студент сидит?
Новое издание… Усовершенствован. В тюрьму за политику не сядет, а если сядет, так за что-нибудь другое. Эх, Клим Иваныч, не везет мне, — неожиданно заключил он отрывистую, сердитую свою речь.
Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры,
давать плавное течение жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять тревога, жизнь била ключом, слышался
новый вопрос беспокойного ума, встревоженного сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.
— И не
дай Бог! — продолжал Захар, — убьет когда-нибудь человека; ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать лысым… уж не хочется договаривать. А вот сегодня так
новое выдумал: «ядовитый», говорит! Поворачивается же язык-то!..
Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот
дал ему сто талеров,
новую котомку и отпустил на все четыре стороны.
— Что ж? примем ее как
новую стихию жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры. А у нас…
Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего блага, нашей…
Старик, оставь пустые бредни:
Сегодня покидая свет,
Питайся мыслию суровой.
Шутить не время.
Дай ответ,
Когда не хочешь пытки
новой:
Где спрятал деньги?
Сознание
новой жизни,
даль будущего, строгость долга, момент торжества и счастья — все придавало лицу и красоте ее нежную, трогательную тень. Жених был скромен, почти робок; пропала его резвость, умолкли шутки, он был растроган. Бабушка задумчиво счастлива, Вера непроницаема и бледна.
— Испортить хотите их, — говорила она, — чтоб они нагляделись там «всякого
нового распутства», нет,
дайте мне прежде умереть. Я не пущу Марфеньку, пока она не приучится быть хозяйкой и матерью!
Мы и
давай выдумывать какую-то свою,
новую жизнь!
Но какие капитальные препятствия встретились ему? Одно — она отталкивает его, прячется, уходит в свои права, за свою девическую стену, стало быть… не хочет. А между тем она не довольна всем положением, рвется из него, стало быть, нуждается в другом воздухе, другой пище, других людях. Кто же ей
даст новую пищу и воздух? Где люди?
Тушин напросился ехать с ним, «проводить его», как говорил он, а в самом деле узнать, зачем вызвала Татьяна Марковна Райского: не случилось ли чего-нибудь
нового с Верой и не нужен ли он ей опять? Он с тревогой припоминал свидание свое с Волоховым и то, как тот невольно и неохотно
дал ответ, что уедет.
Даст ли ему кто щелчка или дернет за волосы, ущипнет, — он сморщится, и вместо того, чтоб вскочить, броситься и догнать шалуна, он когда-то соберется обернуться и посмотрит рассеянно во все стороны, а тот уж за версту убежал, а он почесывает больное место, опять задумывается, пока
новый щелчок или звонок к обеду не выведут его из созерцания.
— Пять тысяч рублей ассигнациями мой дед заплатил в приданое моей родительнице. Это хранилось до сих пор в моей вотчине, в спальне покойницы. Я в прошедшем месяце под секретом велел доставить сюда; на руках несли полтораста верст; шесть человек попеременно, чтоб не разбилось. Я только
новую кисею велел сделать, а кружева — тоже старинные: изволите видеть — пожелтели. Это очень ценится
дамами, тогда как… — добавил он с усмешкой, — в наших глазах не имеет никакой цены.
— Довольно, — перебила она. — Вы высказались в коротких словах. Видите ли, вы
дали бы мне счастье на полгода, на год, может быть, больше, словом до
новой встречи, когда красота,
новее и сильнее, поразила бы вас и вы увлеклись бы за нею, а я потом — как себе хочу! Сознайтесь, что так?
— Леонтий Иванович
давал — Мишле, «Precis de l’histoire moderne», [«Очерки истории
нового времени» (фр.).] потом Римскую историю, кажется, Жибона…