Неточные совпадения
Огни свеч расширили комнату, — она очень велика и, наверное, когда-то служила складом, — окон в ней
не было,
не было и мебели, только в углу стояла кадка и на краю ее висел ковш. Там, впереди, возвышался небольшой, в квадратную сажень помост, покрытый темным ковром, — ковер был так
широк, что концы его, спускаясь на пол, простирались еще на сажень. В средине помоста — задрапированный черным стул или кресло. «Ее трон», — сообразил Самгин, продолжая чувствовать, что его обманывают.
— Видишь, Ламберт: ты
не поймешь этого, но я соглашаюсь слушать тебя, потому что я
широк, — твердо заявил я и опять хлебнул из бокала. Ламберт тотчас подлил.
Напротив, его исповедь была «трогательна», как бы ни смеялись надо мной за это выражение, и если мелькало иногда циническое или даже что-то как будто смешное, то я был слишком
широк, чтоб
не понять и
не допустить реализма —
не марая, впрочем, идеала.
Он
широк не в одних только плечах.
— Тот ему как доброму человеку привез: «Сохрани, брат, у меня назавтра обыск». А тот и сохранил. «Ты ведь на церковь, говорит, пожертвовал». Я ему говорю: подлец ты, говорю. Нет, говорит,
не подлец, а я
широк… А впрочем, это
не он… Это другой. Я про другого сбился… и
не замечаю. Ну, вот еще рюмочку, и довольно; убери бутылку, Иван. Я врал, отчего ты
не остановил меня, Иван… и
не сказал, что вру?
Но оно гремит славою только на полосе в 100 верст шириною, идущей по восьми губерниям; читателям остальной России надобно объяснить, что это за имя, Никитушка Ломов, бурлак, ходивший по Волге лет 20–15 тому назад, был гигант геркулесовской силы; 15 вершков ростом, он был так
широк в груди и в плечах, что весил 15 пудов, хотя был человек только плотный, а
не толстый.
5 июля 1890 г. я прибыл на пароходе в г. Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень
широк, до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о
не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
О прочих наезжих мироедах распространяться я
не буду. Они ведут свое дело с тою же наглостью и горячностью, как и Иван Фомич, — только размах у них
не так
широк и перспективы уже. И чиновник и мещанин навсегда завекуют в деревне, без малейшей надежды попасть в члены суб-суб-комиссии для вывозки из города нечистот.
Офицер был, сколько можно было заключить о нем в сидячем положении,
не высок ростом, но чрезвычайно
широк, и
не столько от плеча до плеча, сколько от груди до спины; он был
широк и плотен, шея и затылок были у него очень развиты и напружены, так называемой талии — перехвата в середине туловища — у него
не было, но и живота тоже
не было, напротив он был скорее худ, особенно в лице, покрытом нездоровым желтоватым загаром.
При огромном мужском росте у него было сложение здоровое, но чисто женское: в плечах он узок, в тазу непомерно
широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые; руки сухие и жилистые; шея длинная, но
не с кадыком, как у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза у Термосесова коричневого цвета, с резкими черными пятнами в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
— Ну так ты, я вижу, петербургский мерзавец, — молвил дьякон, нагибаясь за своею шляпою, но в это же самое время неожиданно получил оглушительный удар по затылку и очутился носом на садовой дорожке, на которой в ту же минуту явилась и его шляпа, а немного подальше сидел на коленях Препотенский. Дьякон даже
не сразу понял, как все это случилось, но, увидав в дверях Термосесова, погрозившего ему садовою лопатой, понял, отчего удар был
широк и тяжек, и протянул...
Ах, ты
не хочешь брать? Но а я хочу давать. Гусь
широк, как Волга, когда пылает его душа. Зоя, бери триста рублей.
Он был необычайно высок, но вместе с тем так плотен и
широк в плечах, что казался почти среднего роста;
не только видом, но даже ухватками он походил на медведя, и можно было подумать, что небольшая, обросшая рыжеватыми волосами голова его ошибкою попала на туловище, в котором
не было ничего человеческого.
Головль
не так
широк, как язь, длиннее его и гораздо толще в спине.
Язь довольно
широк, но уже
не кругловат и ровнее плотицы; иногда достигает трех четвертей длины и двух вершков толщины, разумеется в спине; хвост и нижние перья имеет красные, а верхние — сивые, глаза светло-коричневые; покрыт чешуей, которая около спины крупнее и темнее, по большей части серебристого цвета, но попадаются изредка язи, в одной и той же реке, желтовато-золотистые.
2) Сгиб крючка должен быть кругловат,
не слишком глубок и
не мелок,
широк, к острому концу немного погнут набок.
Хотя очевидно, что имя его происходит от большой головы, но она у него совсем
не так велика, а если и кажется большей величины, чем у других рыб, то единственно оттого, что лоб у головля очень
широк и как-то сливается с его брусковатым станом.
— Эхма! — вскричал сапожник, притопнув ногой по полу. — И рот
широк, да
не мне пирог! Так тому и быть! Одно слово — желаю здравствовать вам, Пётр Якимыч!
— И еще я хочу сказать, — продолжал я. — Служить идее можно
не в одном каком-нибудь поприще. Если ошиблись, изверились в одном, то можно отыскать другое. Мир идей
широк и неисчерпаем.
Мирон всё чаще говорил: рабочие бунтуют
не ради того, чтоб улучшить своё положение, но потому, что им со стороны внушается нелепейшая, безумнейшая мысль: они должны взять в свою волю банки, фабрики и вообще всё хозяйство страны. Говоря об этом, он вытягивался, выпрямлялся, шагал по комнате длинными ногами и вертел шеей, запуская палец за воротник, хотя шея у него была тонкая, а воротник рубашки достаточно
широк.
— Да-с, Крестьян Иванович. Я, Крестьян Иванович, хоть и смирный человек, как я уже вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога моя отдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни
широк… Я хочу… я хочу, Крестьян Иванович, сказать этим… Извините меня, Крестьян Иванович, я
не мастер красно говорить.
Черты ее лица выражали
не то чтобы гордость, а суровость, почти грубость; лоб ее был
широк и низок, нос короток и прям; ленивая и медленная усмешка изредка кривила ее губы; презрительно хмурились ее прямые брови.
Когда пришли домой, Егор Семеныч уже встал. Коврину
не хотелось спать, он разговорился со стариком и вернулся с ним в сад. Егор Семеныч был высокого роста,
широк в плечах, с большим животом и страдал одышкой, но всегда ходил так быстро, что за ним трудно было поспеть. Вид он имел крайне озабоченный, все куда-то торопился и с таким выражением, как будто опоздай он хоть на одну минуту, то все погибло!
Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел в свой кабинет, мы свободно можем пойти за ним и описать его наружность — к несчастию, вовсе
не привлекательную; он был небольшого роста,
широк в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению; походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь в моде и в духе века, — если это
не плеоназм.
В комнату вошел очень молодой человек, лет девятнадцати, даже, может быть, и несколько менее, — так уж моложаво казалось его красивое, самоуверенно вздернутое лицо. Он был недурно одет, по крайней мере все на нем хорошо сидело; ростом повыше среднего; черные, густые, разбитые космами волосы и большие, смелые, темные глаза — особенно выдавались в его физиономии. Только нос был немного
широк и вздернут кверху;
не будь этого, был бы совсем красавчик. Вошел он важно.
Он безус, почти еще мальчик; полное, белое лицо его с широкими скулами детски задумчиво, глаза глядят
не как у взрослых, а грустно и покорно, но весь он
широк, крепок, тяжел и груб так же, как старик; он
не шевелится и
не меняет своей позы, точно ему
не под силу приводить в движение свое крупное тело.
Вошедший был немного выше среднего роста и довольно
широк в кости, но
не полн.
Он еще совсем
не стар,
широк в плечах, приземист и, видимо, вообще крепкого телосложения и здоровья.
— Ничья судьба
не ведома; это дело закрытое. Бывает, что и самая заносчивая голова скатывается с плеч ниже ног! — возразил Назарий. — Как лоб ни
широк, стены им
не спихнешь, как окропит его свинцовый дождик, так и ищи просухи в земле.
И как ни редки были крупные округлогрудые, постепенно уходящие облака, снизу казалось, что от них на небе тесно; и мнилось минутами, что летящий скользит и ищет прохода между облаками, как ищет между островами прохода мореплаватель: никто
не знал внизу, как там просторно, как широки арчатые ворота и безбрежны голубые проливы, как царственно великолепен,
широк и свободен небесный архипелаг.
Кажный ангел со своим солдатом схож, — который солдат в плечах
широк, лицом ядрен, — и ангел у него бравый; который замухрышка незадачливый, — ангел у него тихонький, уточкой переступает, виду у него настоящего нет… Однако все между собой в светлом согласии, в ладу, —
не по ранжиру же им, ангелам, равняться, звание
не такое.