Неточные совпадения
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и
не проварилась. Княгиня,
чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен
гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и
не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и
гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я
чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь
не понимать…
— Ну, так утонет, — равнодушно заметил Сучок, который и прежде испугался
не опасности, а нашего
гнева и теперь, совершенно успокоенный, только изредка отдувался и, казалось,
не чувствовал никакой надобности переменить свое положение.
Грановский напоминает мне ряд задумчиво покойных проповедников-революционеров времен Реформации —
не тех бурных, грозных, которые в «
гневе своем
чувствуют вполне свою жизнь», как Лютер, а тех ясных, кротких, которые так же просто надевали венок славы на свою голову, как и терновый венок. Они невозмущаемо тихи, идут твердым шагом, но
не топают; людей этих боятся судьи, им с ними неловко; их примирительная улыбка оставляет по себе угрызение совести у палачей.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой
гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я
почувствовал, что он
не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и
гнев его собственного сердца…
Свидетелями этой сцены были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион
чувствовал только, как вся кровь бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение было
не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем было
не к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась в минуту
гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
«Тыбурций пришел!» — промелькнуло у меня в голове, но этот приход
не произвел на меня никакого впечатления. Я весь превратился в ожидание, и, даже
чувствуя, как дрогнула рука отца, лежавшая на моем плече, я
не представлял себе, чтобы появление Тыбурция или какое бы то ни было другое внешнее обстоятельство могло стать между мною и отцом, могло отклонить то, что я считал неизбежным и чего ждал с приливом задорного ответного
гнева.
Не ограничиваясь вкусным обедом и угощением Аггея Никитича наливкой, Миропа Дмитриевна по окончании трапезы хотела было даже адресоваться к нему с супружескими ласками, на которые она с давнего уже времени была очень скупа, и Аггей Никитич, понимая, что это тоже была месть ему,
чувствовал за то к Миропе Дмитриевне
не гнев, нет, а скорее презрение.
Ахилла было опять
почувствовал припадок
гнева, но обуздал этот порыв, и как быстро собрался в губернский город, так же быстро возвратился домой и
не сказал Туберозову ни слова, но старик понял и причину его отъезда и прочел в его глазах привезенный им ответ.
— Хотя Арина Васильевна и ее дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро
не ожидали, привело их в ужас: точно спала пелена с их глаз, точно то случилось, о чем они и
не думали, и они
почувствовали, что ни мнимая смертельная болезнь родной бабушки, ни письмо ее —
не защита им от справедливого
гнева Степана Михайловича.
— Капитан Гез, — сказал я, тщательно подбирая слова,
чувствуя приступ ярости,
не желая поддаваться
гневу, но видя, что принужден положить конец дерзкому вторжению, оборвать сцену, начинающую делать меня дураком в моих собственных глазах, — капитан Гез, я прошу вас навсегда забыть обо мне как о компаньоне по увеселениям.
Алексея Абрамовича она боялась — остальные в доме боялись ее, хотя она никогда никому
не сделала вреда; обреченная томному гаремному заключению, она всю потребность любви, все требования на жизнь сосредоточила в ребенке; неразвитая, подавленная душа ее была хороша; она, безответная и робкая,
не оскорблявшаяся никакими оскорблениями,
не могла вынести одного — жестокого обращения Негрова с ребенком, когда тот чуть ему надоедал; она поднимала тогда голос, дрожащий
не страхом, а
гневом; она презирала в эти минуты Негрова, и Негров, как будто
чувствуя свое унизительное положение, осыпал ее бранью и уходил, хлопнув дверью.
— Тем хуже… Но это
не возражение… — сказала девушка и точно холодной водой плеснула в лицо Ильи. Он опёрся руками о прилавок, нагнулся, точно хотел перепрыгнуть через него, и, встряхивая курчавой головой, обиженный ею, удивлённый её спокойствием, смотрел на неё несколько секунд молча. Её взгляд и неподвижное, уверенное лицо сдерживали его
гнев, смущали его. Он
чувствовал в ней что-то твёрдое, бесстрашное. И слова, нужные для возражения,
не шли ему на язык.
— Что они меня куклой, что ли, считают, которая ничего
не должна ни
чувствовать, ни понимать, — продолжала княгиня и даже раскраснелась от
гнева, — они думают, что я так им и позволю совершенно овладеть мужем?
— «Камо гряду от лица твоего и от
гнева твоего камо бегу?» — старательно выпевал Никита вопль страха, отчаяния, а память подсказывала ему печальную поговорку: «
Не любя жить — горе, а полюбишь — вдвое», и он смущённо
чувствовал, что горе Натальи светит ему надеждой на счастье.
Можно было думать, что именно Коновалов, а
не Фролка — родной брат Разину. Казалось, что какие-то узы крови, неразрывные,
не остывшие за три столетия, до сей поры связывают этого босяка со Стенькой и босяк со всей силой живого, крепкого тела, со всей страстью тоскующего без «точки» духа
чувствует боль и
гнев пойманного триста лет тому назад вольного сокола.
Ананий Яковлев(тяжело вздыхая). От того, что я с малолетства, видно, окаянным человеком на свете был: на всякую малость
гнев свой срывал да
не сдерживал себя; все это теперь
чувствуешь и понимаешь, как ад-то кромешный разверзся перед тобою со всех сторон.
Ну, иной раз и
чувствуешь, что прав, да и
не отвечаешь, надо дать место
гневу.
Как только мы
почувствовали гнев во время спора, мы уже спорим
не за истину, а за себя.
Многие офицеры, недовольные этой просьбой, равносильной приказанию, молчали, видимо, далеко
не сочувственно и
чувствовали, как будет им трудно избавиться от прежних привычек. Но делать было нечего. Приходилось подчиняться и утешаться возможностью утолять свой служебный
гнев хотя бы тайком, если
не открыто, чтобы
не навлечь на себя неудовольствия капитана.
Не особенно был, кажется, доволен и старший офицер, довольно фамильярно в минуты вспышек обращавшийся с матросскими физиономиями.
Тася тихо плакала. Теперь она
не чувствовала ни озлобления, ни
гнева. Вид исхудалой, измученной Леночки, которую она
не видела после печального происшествия, теперь лучше всяких слов доказал ей, как она виновата. Но Тася была слишком избалована и горда, чтобы показать другим свое раскаяние. Она молча, хмуря брови и кусая губы, поцеловала руку матери, обняла наскоро брата и села в коляску, стараясь
не обнаружить своего волнения.
Излив свой
гнев в письме, благочинный
почувствовал облегчение. К нему вернулись и утомление и разбитость. Дьякон был свой человек, и благочинный
не постеснялся сказать ему...
— Позволь мне
не быть военным, отец! Я
не люблю дела, которому ты меня посвятил, и никогда
не полюблю его. Если до сих пор я покорялся твоей воле, то лишь с отвращением, с затаенным
гневом; я
чувствовал себя безгранично несчастным, только
не смел признаться тебе в этом.
Прочь от меня, прочь далей, прочь, вертопрашный детина;
С ним же ты совокупно прочь, старичишка безмозглый:
Ты
почувствуешь, мощен колико
гнев есть богинин,
Ежели
не отвлечешь его ты вскоре отсюду.
Больше видеть его
не хочу; и к тому
не терплю я,
Чтоб которая из нимф слово спустила
Иль на него чтоб и невозбранно коя смотрела.
Давно уже
не припоминал я этих ужасных подробностей, почти стертых рукою времени; и теперь, восстановляя их перед потрясенными слушателями,
не хотевшими верить, что такие ужасы возможны, я
чувствовал, как бледнело мое лицо и волосы шевелились на моей голове. В тоске и
гневе я поднялся с кресла и, выпрямившись во весь рост, воскликнул...