Неточные совпадения
Ребенок
не чувствует укоров совести за свое себялюбие, но по мере уяснения разума себялюбие становится тяжестью для самого себя; с движением жизни себялюбие всё больше и больше ослабевает и при приближении
смерти совершенно
уничтожается.
Кто видит смысл жизни в духовном совершенствовании,
не может верить в
смерть — в то, чтобы совершенствование обрывалось. То, что совершенствуется,
не может
уничтожиться; оно только изменяется.
Смерть произведет во мне такое превращение, если я только
не совсем
уничтожусь, а перейду в другое, иначе отделенное от мира, существо.
Думаем мы, что при
смерти кончается жизнь потому, что мы считаем жизнью жизнь тела от рождения до
смерти. Думать так о жизни, всё равно что думать, что пруд это
не вода в пруду, а его берега, и что если бы ушла вода из пруда,
уничтожилась бы та вода, которая была в пруду.
Для этого у них
не существует достаточной заинтересованности, ибо какой же смысл воссоздавать подобие, если оригинал все равно
уничтожается смертью?
Что это? Утешительная уверенность в незыблемости законов сохранения материи или энергии? Я умру, а закон сохранения энергии будет существовать вечно. Я умру, но
не уничтожусь, а превращусь… в навоз, на навозе же пышно распустится базаровский «лопух». Какое же это утешение? Как с такою «верою» возможно «бодро и даже весело смотреть в глаза
смерти»?
Смерть для человека, живущего для других,
не могла бы представляться ему уничтожением блага и жизни, потому что благо и жизнь других существ
не только
не уничтожаются жизнью человека, служащего им, но очень часто увеличиваются и усиливаются жертвою его жизни.
С древнейших времен сказал себе это человек, и это внутреннее противоречие жизни человека с необычайной силой и ясностью было выражено и Индийскими, и Китайскими, и Египетскими, и Греческими, и Еврейскими мудрецами, и с древнейших времен разум человека был направлен на познание такого блага человека, которое
не уничтожалось бы борьбой существ между собою, страданиями и
смертью.
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость,
смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости,
смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только
не перестающее приближение к
смерти, к тому состоянию, в котором вместе с жизнью личности наверное
уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности.
Но если вместо этого преступник совершенно нравственно
уничтожается и унижается, то ему остается только переходить от преступления к преступлению, пока тюрьма и каторга
не измучают его до
смерти.