Неточные совпадения
Городничий (робея).Извините, я, право,
не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж
не знаю, откуда он берет такую. А если что
не так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую
квартиру.
Хлестаков. Нет,
не хочу! Я
знаю, что значит на другую
квартиру: то есть — в тюрьму. Да какое вы имеете право? Да как вы смеете?.. Да вот я… Я служу в Петербурге. (Бодрится.)Я, я, я…
Но княгиня
не понимала его чувств и объясняла его неохоту думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому
не давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть
квартиру и теперь подозвала к себе Левина. — Я ничего
не знаю, княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
— То зачем же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо
знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми
квартиру рядом; мы будем жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть дом того же хозяина, который еще
не занят… Приедешь?..
Позвольте
узнать вашу
квартиру, вам и заботиться
не нужно самим, все будет принесено к вам на дом».
Раскольников сел, дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле. В глубоком изумлении, напряженно слушал он испуганного и дружески ухаживавшего за ним Порфирия Петровича. Но он
не верил ни единому его слову, хотя ощущал какую-то странную наклонность поверить. Неожиданные слова Порфирия о
квартире совершенно его поразили. «Как же это, он, стало быть,
знает про квартиру-то? — подумалось ему вдруг, — и сам же мне и рассказывает!»
«Важнее всего,
знает Порфирий иль
не знает, что я вчера у этой ведьмы в
квартире был… и про кровь спрашивал? В один миг надо это
узнать, с первого шагу, как войду, по лицу
узнать; и-на-че… хоть пропаду, да
узнаю!»
Он очень хорошо
знал, он отлично хорошо
знал, что они в это мгновение уже в
квартире, что очень удивились, видя, что она отперта, тогда как сейчас была заперта, что они уже смотрят на тела и что пройдет
не больше минуты, как они догадаются и совершенно сообразят, что тут только что был убийца и успел куда-нибудь спрятаться, проскользнуть мимо них, убежать; догадаются, пожалуй, и о том, что он в пустой
квартире сидел, пока они вверх проходили.
И
квартира не факт, а бред; я
знаю, что им говорить…
Раскольников
не был у него уже месяца четыре, а Разумихин и
не знал даже его
квартиры.
Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья,
не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя, по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
— Да и Авдотье Романовне невозможно в нумерах без вас одной! Подумайте, где вы стоите! Ведь этот подлец, Петр Петрович,
не мог разве лучше вам
квартиру… А впрочем,
знаете, я немного пьян и потому… обругал;
не обращайте…
— Я Родион Романыч Раскольников, бывший студент, а живу в доме Шиля, здесь в переулке, отсюда недалеко, в
квартире нумер четырнадцать. У дворника спроси… меня
знает. — Раскольников проговорил все это как-то лениво и задумчиво,
не оборачиваясь и пристально смотря на потемневшую улицу.
Эту-то, теперешнюю
квартиру я забыл; впрочем, я ее никогда и
не помнил, потому что
не знал.
И, стало быть, Порфирий только теперь, только сейчас
узнал о
квартире, а до сих пор и
не знал.
—
Не знаю, они на той
квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты
не останется.
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно
узнать,
не видал ли кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— Это — верно, — сказал он ей. — Собственно, эти суматошные люди,
не зная, куда себя девать, и создают так называемое общественное оживление в стенах интеллигентских
квартир, в пределах Москвы, а за пределами ее тихо идет нормальная, трудовая жизнь простых людей…
Обломов
не казал глаз в город, и в одно утро мимо его окон повезли и понесли мебель Ильинских. Хотя уж ему
не казалось теперь подвигом переехать с
квартиры, пообедать где-нибудь мимоходом и
не прилечь целый день, но он
не знал, где и на ночь приклонить голову.
Тетка быстро обернулась, и все трое заговорили разом. Он упрекал, что они
не написали к нему; они оправдывались. Они приехали всего третий день и везде ищут его. На одной
квартире сказали им, что он уехал в Лион, и они
не знали, что делать.
— Ничего
не узнали бы, кроме того, что мы уже
знаем: жив, здоров, на той же
квартире — это я и без приятелей
знаю. А что с ним, как он переносит свою жизнь, умер ли он нравственно или еще тлеет искра жизни — этого посторонний
не узнает…
Сначала это было
не очень заметно благодаря его привычке
не знать, сколько у него в кармане денег; но Иван Матвеевич вздумал присвататься к дочери какого-то лабазника, нанял особую
квартиру и переехал.
— Вот у вас все так: можно и
не мести, и пыли
не стирать, и ковров
не выколачивать. А на новой
квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три
не разберутся, все
не на своем месте: картины у стен, на полу, галоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто
не знает — где, или потеряно, или забыто на старой
квартире: беги туда…
У него был живой, игривый ум, наблюдательность и некогда смелые порывы в характере. Но шестнадцати лет он поступил в гвардию, выучась отлично говорить, писать и петь по-французски и почти
не зная русской грамоты. Ему дали отличную
квартиру, лошадей, экипаж и тысяч двадцать дохода.
— Кому? Ха-ха-ха! А скандал, а письмо покажем князю! Где отберут? Я
не держу документов в
квартире. Я покажу князю через третье лицо.
Не упрямьтесь, барыня, благодарите, что я еще
не много прошу, другой бы, кроме того, попросил еще услуг…
знаете каких… в которых ни одна хорошенькая женщина
не отказывает, при стеснительных обстоятельствах, вот каких… Хе-хе-хе! Vous êtes belle, vous! [Вы же красивая женщина! (франц.)]
Было, я думаю, около половины одиннадцатого, когда я, возбужденный и, сколько помню, как-то странно рассеянный, но с окончательным решением в сердце, добрел до своей
квартиры. Я
не торопился, я
знал уже, как поступлю. И вдруг, едва только я вступил в наш коридор, как точас же понял, что стряслась новая беда и произошло необыкновенное усложнение дела: старый князь, только что привезенный из Царского Села, находился в нашей
квартире, а при нем была Анна Андреевна!
Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было много книг (которых в маминой
квартире почти совсем
не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все глядело как давно уже обжитой угол, и я
знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту
квартиру совсем и оставался в ней даже по целым неделям.
— Да, да, но… мы их помирим, n'est-ce pas? Тут пустая мелкая ссора двух достойнейших женщин, n'est-ce pas? Я только на тебя одного и надеюсь… Мы это здесь все приведем в порядок; и какая здесь странная
квартира, — оглядывался он почти боязливо, — и
знаешь, этот хозяин… у него такое лицо… Скажи, он
не опасен?
То есть
не то что великолепию, но
квартира эта была как у самых «порядочных людей»: высокие, большие, светлые комнаты (я видел две, остальные были притворены) и мебель — опять-таки хоть и
не Бог
знает какой Versailles [Версаль (франц.).] или Renaissance, [Ренессанс (франц.).] но мягкая, комфортная, обильная, на самую широкую ногу; ковры, резное дерево и статуэтки.
—
Квартиру?
Не знаю. Может, и съеду… Почем я
знаю?
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и тот принял меня прекрасно.
Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната на казенной
квартире у чиновника известной руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
Так врешь же!
не приду к тебе никогда, и
знай тоже, что завтра же или уж непременно послезавтра бумага эта будет в ее собственных руках, потому что документ этот принадлежит ей, потому что ею написан, и я сам передам ей лично, и, если хочешь
знать где, так
знай, что через Татьяну Павловну, ее знакомую, в
квартире Татьяны Павловны, при Татьяне Павловне передам и за документ
не возьму с нее ничего…
Еще несколько лет — и если вы приедете в Якутск, то, пожалуй, полиция
не станет заботиться о
квартире для вас, а вы в лавке найдете, что вам нужно, но зато, может быть,
не узнаете обязательных и гостеприимных К‹сенофонта› П‹етровича›, П‹етра› Ф‹едорыча›, А‹лексея› Я‹ковлича› и других.
После фабрики она жила в деревне, потом приехала в город и на
квартире, где была тайная типография, была арестована и приговорена к каторге. Марья Павловна
не рассказывала никогда этого сама, но Катюша
узнала от других, что приговорена она была к каторге за то, что взяла на себя выстрел, который во время обыска был сделан в темноте одним из революционеров.
— Разумеется, талант надо совершенствовать, нельзя зарывать, но в маленькой
квартире,
знаете, тяжело бывает, — продолжал смотритель разговор,
не обращая на этих арестантов никакого внимания, и, усталыми шагами волоча ноги, прошел, сопутствуемый Нехлюдовым, в сборную.
— Уж позволь мне
знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его бумаги, а я,
не имея
квартиры, отнесла ей. А у ней в ту же ночь сделали обыск и взяли и бумаги и ее и вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
Рагожинские приехали одни, без детей, — детей у них было двое: мальчик и девочка, — и остановились в лучшем номере лучшей гостиницы. Наталья Ивановна тотчас же поехала на старую
квартиру матери, но,
не найдя там брата и
узнав от Аграфены Петровны, что он переехал в меблированные комнаты, поехала туда. Грязный служитель, встретив ее в темном, с тяжелым запахом, днем освещавшемся коридоре, объявил ей, что князя нет дома.
— Ах, я, право, совсем
не интересуюсь этим Приваловым, — отозвалась Хиония Алексеевна. —
Не рада, что согласилась тогда взять его к себе на
квартиру. Все это Марья Степановна… Сами
знаете, какой у меня характер: никак
не могу отказать, когда меня о чем-нибудь просят…
— Алексей Федорович, — проговорил он с холодною усмешкой, — я пророков и эпилептиков
не терплю; посланников Божиих особенно, вы это слишком
знаете. С сей минуты я с вами разрываю и, кажется, навсегда. Прошу сей же час, на этом же перекрестке, меня оставить. Да вам и в
квартиру по этому проулку дорога. Особенно поберегитесь заходить ко мне сегодня! Слышите?
Вот какое было общее впечатление моего первого посещения. Мне сказали, и я
знала, что я буду в мастерской, в которой живут швеи, что мне покажут комнаты швей; что я буду видеть швей, что я буду сидеть за обедом швей; вместо того я видела
квартиры людей
не бедного состояния, соединенные в одно помещение, видела девушек среднего чиновничьего или бедного помещичьего круга, была за обедом, небогатым, но удовлетворительным для меня; — что ж это такое? и как же это возможно?
— Ах, боже мой! И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я
не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на колени поставлю: здесь нельзя, — велю вам стать на колени на вашей
квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
Кто теперь живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в
квартире направо, я
не знаю; а в 1852 году жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный мужчина, с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою, с дочерью, взрослою девицею — она-то и есть Вера Павловна — и 9–летним сыном Федею.
Все помещики,
не только своего уезда, но и соседних,
знали его как затейливого борзописца и доверяли ему ходатайство по делам, так что
квартира его представляла собой нечто вроде канцелярии, в которой, под его эгидою, работало двое писцов.
Он жил совершенно одиноко, в
квартире его — все
знали — было много драгоценностей, но он никого
не боялся: за него горой стояли громилы и берегли его, как он их берег, когда это было возможно.
—
Не было бы. Ведь их в
квартиру пускать нельзя без нее… А народ они грамотный и сцену
знают. Некоторые — бывшие артисты… В два дня пьесу стряпаем: я — явление, другой — явление, третий — явление, и кипит дело… Эллен, ты угощай завтраком гостя, а я займусь пьесой… Уж извините меня… Завтра утром сдавать надо… Посидите с женой.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой
знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак
не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то
квартиру вернулся такой-то.
Когда сторож пришел вечером, чтобы освободить заключенного, он нашел его в беспамятстве свернувшегося комочком у самой двери. Сторож поднял тревогу, привел гимназическое начальство, мальчика свезли на
квартиру, вызвали мать… Но Янкевич никого
не узнавал, метался в бреду, пугался, кричал, прятался от кого-то и умер,
не приходя в сознание…
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно
не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он
не мог этого сделать. В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на
квартиру ему тоже
не хотелось. Он без цели шел из улицы в улицу, пока
не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже темнеть, и кое-где в окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили
не сразу. За дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
По вечерам Ечкин приходил на
квартиру к Галактиону и без конца говорил о своих предприятиях. Харитина сначала к нему
не выходила, а потом привыкла. Она за два месяца сильно изменилась, притихла и сделалась такою серьезной, что Ечкин проста ее
не узнавал. Куда только делась прежняя дерзость.
Суслонский писарь отправился к Харитине «на той же ноге» и застал ее дома, почти в совершенно пустой
квартире. Она лежала у себя в спальне, на своей роскошной постели, и курила папиросу. Замараева больше всего смутила именно эта папироса, так что он
не знал, с чего начать.