Неточные совпадения
Левин быстро повернулся и ушел от него в глубь аллеи и продолжал один
ходить взад и вперед. Скоро он услыхал грохот тарантаса и увидал из-за деревьев, как Васенька, сидя на сене (на беду
не было сиденья в тарантасе) в своей шотландской шапочке, подпрыгивая по толчкам,
проехал по аллее.
Проезжали мимо окон патрули казаков,
проходили небольшие отряды давно
не виданных полицейских, сдержанно шумела Варвара, поглядывая на Самгина взглядом, который требовал чего-то.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а
не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный
не проехал и
не прошел,
не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто
не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда
не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска
не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она
не узнала.
Дня через три картина бледнела, и в воображении теснится уже другая. Хотелось бы нарисовать хоровод, тут же пьяного старика и
проезжую тройку. Опять дня два носится он с картиной: она как живая у него. Он бы нарисовал мужика и баб, да тройку
не сумеет: лошадей «
не проходили в классе».
Никто из дворни уже
не сходил в этот обрыв, мужики из слободы и Малиновки обходили его, предпочитая спускаться с горы к Волге по другим скатам и обрывам или по
проезжей, хотя и крутой дороге, между двух плетней.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты
не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще
не сошла с пригорка, или наоборот.
Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка
не пройдет. Мученье!»
«Сары, сары
не забудьте купить!» — «Это еще что?» — «Сары — это якутские сапоги из конской кожи: в них сначала надо положить сена, а потом ногу, чтоб вода
не прошла; иначе по здешним грязям
не пройдете и
не проедете. Да вот зайдите ко мне, я велю вам принести».
— «Что ты, любезный, с ума
сошел: нельзя ли вместо сорока пяти
проехать только двадцать?» — «Сделайте божескую милость, — начал умолять, — на станции гора крута, мои кони
не встащат, так нельзя ли вам остановиться внизу, а ямщики сведут коней вниз и там заложат, и вы поедете еще двадцать пять верст?» — «Однако
не хочу, — сказал я, — если озябну, как же быть?» — «Да как-нибудь уж…» Я сделал ему милость — и ничего.
Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде, где
не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого пришлось
проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных в ряд палаток сплошная толпа народа, и
ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
Но
прошло три дня,
прошла неделя, а он все
не ехал. Как-то,
проезжая мимо дома Туркиных, он вспомнил, что надо бы заехать хоть на минутку, но подумал и…
не заехал.
— Только вот беда моя: случается, целая неделя
пройдет, а я
не засну ни разу. В прошлом году барыня одна
проезжала, увидела меня, да и дала мне сткляночку с лекарством против бессонницы; по десяти капель приказала принимать. Очень мне помогало, и я спала; только теперь давно та сткляночка выпита…
Не знаете ли, что это было за лекарство и как его получить?
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах,
ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же
проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же
не останется времени — так и быть, потому что это
не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России,
не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Проходили два мужика, заглянули, похвалили;
проходил чиновник, заглянул,
не похвалил, но сладко улыбнулся;
проезжали экипажи, — из них
не заглядывали:
не было видно, что лежит в канаве; постоял Лопухов, опять взял некоего,
не в охапку, а за руку, поднял, вывел на шоссе, и говорит: «Ах, милостивый государь, как это вы изволили оступиться?
— Да ноне мало
проезжих; разве заседатель завернет, да тому
не до мертвых. Вот летом
проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и
ходила к нему на могилу.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната для
проезжих. В больших городах все останавливаются в гостиницах, и у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату; в ней были дети и женщины, больной старик
не сходил с постели, — мне решительно
не было угла переодеться. Я написал письмо к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Я
ходил вдоль речки,
не удаляясь от моста, по которому она должна была
проехать.
Галактион сам стал у штурвала, чтобы
проехать как можно дальше. Ненагруженный пароход сидел всего на четырех четвертях, а воды в Ключевой благодаря ненастью в горах было достаточно. Но
не прошло и четверти часа, как на одном повороте «Компания» врезалась в мель.
Она
не успела еще
сойти с лестницы на дорогу (огибающую кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя белыми конями, промчалась мимо дачи князя. В коляске сидели две великолепные барыни. Но,
проехав не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Дорога в Тайболу
проходила Низами, так что Яше пришлось ехать мимо избушки Мыльникова, стоявшей на тракту, как называли дорогу в город. Было еще раннее утро, но Мыльников стоял за воротами и смотрел, как ехал Яша. Это был среднего роста мужик с растрепанными волосами, клочковатой рыжей бороденкой и какими-то «ядовитыми» глазами. Яша
не любил встречаться с зятем, который обыкновенно поднимал его на смех, но теперь неловко было
проехать мимо.
Кучер
не спрашивал, куда ехать. Подтянув лошадей, он лихо прокатил мимо перемен,
проехал по берегу Березайки и, повернув на мыс, с шиком въехал в открытые ворота груздевского дома, глядевшего на реку своими расписными ставнями, узорчатою вышкой и зеленым палисадником. Было еще рано, но хозяин выскочил на крыльцо в шелковом халате с болтавшимися кистями, в каком всегда
ходил дома и даже принимал гостей.
Прошли еще две недели, а листки все в моем бюваре.
Не знаю, когда они до вас доберутся. Сегодня получил письма, посланные с Бибиковым. Его самого
не удалось увидеть; он
проехал из Тюмени на Тобольск. Видно, он с вами
не видался: от вас нет ни строчки. А я все надеялся, что этот молодой союзник вас отыщет и поговорит с вами о здешнем нашем быте. Муравьев, мой товарищ, его дядя, и он уже несколько раз навещал наш Ялуторовск.
«Пруд посинел и надулся, ездить по нем опасно, мужик с возом провалился, подпруда подошла под водяные колеса, молоть уж нельзя, пора спускать воду; Антошкин овраг ночью
прошел, да и Мордовский напружился и почернел, скоро никуда нельзя будет
проехать; дорожки начали проваливаться, в кухню
не пройдешь.
Шли мы сначала полем — этак с версту, — а потом пошел лес, да такой частый, заплутанный, что даже
пройти трудно,
не то что
проехать.
Хоть бы человек
прошел, хоть бы экипаж
проехал; и среди этой тишины все очень хорошо знали, что,
не останавливаясь, производится страшное следствие в полицейском склепе, куда жандармы то привозили, то отвозили различные лица, прикосновенные к делу.
— Нет, боярин. Где я
пройду, там тебе
не проехать. Я в Слободе буду прежде тебя, и если бы мы встретились, ты меня
не узнавай; а впрочем, мы и
не встретимся; я до твоего приезда уйду; надо только кое-какие дела покончить.
—
Не пойду, — сказал Дыма решительно. — Бог создал человека для того, чтобы он
ходил и ездил по земле. Довольно и того, что человек
проехал по этому проклятому морю, которое чуть
не вытянуло душу. А тут еще лети, как какая-нибудь сорока, по воздуху. Веди нас пешком.
Не проехали еще и десяти верст, а он уже думал: «Пора бы отдохнуть!» С лица дяди мало-помалу
сошло благодушие, и осталась одна только деловая сухость, а бритому, тощему лицу, в особенности когда оно в очках, когда нос и виски покрыты пылью, эта сухость придает неумолимое, инквизиторское выражение.
Проехала печальная процессия, и улица вновь приняла свой обычный вид. Тротуары ослизли, на улице — лужи светятся. Однако ж люди
ходят взад и вперед — стало быть, нужно. Некоторые даже перед окном фруктового магазина останавливаются, постоят-постоят и пойдут дальше. А у иных книжки под мышкой — те как будто робеют. А вот я сижу дома и
не робею. Сижу и только об одном думаю: сегодня за обедом кислые щи подадут…
Аристарх. Вот теперь расставим людей. Вы двое на бугор, вы двое к мосту, да хоронитесь хорошенько за кусты, — на проселок
не надо, там только крестьяне да богомольцы
ходят. Вы, коли увидите прохожего или
проезжего, так сначала пропусти его мимо себя, а потом и свистни. А вы, остальные, тут неподалеку в кусты садитесь. Только сидеть
не шуметь, песен
не петь, в орлянку
не играть, на кулачки
не биться. Свистну, так выходите. (Подходит к Хлынову).
— Вот дура-то девка! — выбранился он,
сходя с лестницы, и к князю прямо
проехать не решился, а первоначально околесил других своих больных и все обдумывал, как бы ему половчее передать ответ Елены.
Женщины знают эту охотничью примету, и потому благонамеренные из них, завидя идущего охотника, ни за что
не перейдут ему дорогу, а дождутся, пока он
пройдет или
проедет.
Однажды,
проходя по коридору, взглянул я на черную доску с именами
проезжих и чуть
не вскрикнул от изумления: против двенадцатого нумера стояло четко написанное мелом имя Софьи Николаевны Асановой.
Бедный Ковалев чуть
не сошел с ума. Он
не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице,
не мог ездить и
ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию,
проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором.
Проехав по мосту и взобравшись в гору по дорожке, обсаженной липами, Иосаф
не осмелился подъехать прямо к дому, а велел своему извозчику
сходить в который-нибудь флигель и сказать людям, что запоздал
проезжий губернский чиновник из Приказа, Ферапонтов, и просит, что
не примут ли его ночевать.
Ему
не хотелось отвести глаз от звезды. Кто-то быстро
прошел по улице, сильно стуча озябшими ногами по плитам панели и ежась в холодном пальто; карета провизжала колесами по подмерзшему снегу;
проехал извозчик с толстым барином, а Алексей Петрович все стоял, как застывший.
Или, часто
ходя с двумя-тремя мирными татарами по ночам в горы засаживаться на дороги, чтоб подкарауливать и убивать немирных
проезжих татар, хотя сердце
не раз говорило ему, что ничего тут удалого нет, он считал себя обязанным заставлять страдать людей, в которых он будто разочарован за что-то и которых он будто бы презирал и ненавидел.
Едет он милю, другую, десять миль, и все людей пытает: «А что, добрые люди,
не видали вы,
не проходил ли здесь цыганский табор?» — «Как же, говорят, видели: вот только-только перед тобой
проехали по шляху».
Кто-то осторожно постучался в мое окно. Домишко, в котором я жил, стоял по дороге одним из крайних, и стук в окно приходилось мне слышать нередко, в особенности в дурную погоду, когда
проезжие искали ночлега. На сей раз стучались ко мне
не проезжие.
Пройдя к окну и дождавшись, когда блеснет молния, я увидел темный силуэт какого-то высокого и тонкого человека. Он стоял перед окном и, казалось, ежился от холода. Я отворил окно.
На перекрестках в особенности была страшная давка; на одном из них с несколько минут нагромоздили пропасть разных вещей, и столпилось столько народу, что
не только
проехать или
пройти, но просто с места двинуться
не было ни малейшей возможности.
Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она прислушивается:
не звонит ли кто? С шумом
проезжает экипаж, останавливается.
Проходят пять минут.
A золотисто-гнедой конь все приближался к ним, красиво лавируя между буграми поля… Вот он занес ногу чуть ли
не над самой головой Милицы и
прошел мимо неё так близко, что задел тот самый холмик, за которым ни живы, ни мертвы лежали они оба. За ним промелькнуло еще несколько конских ног, и венгерские гусары медленно, шаг за шагом,
проехали мимо, продолжая дымить зловонными сигарами и о чем-то оживленно болтать между собой.
«Мужик, артельщик, купец, купчиха, адвокат», — считал Пирожков и минут с десять предавался этой статистике. В десять минут
не проехало ни одной кареты,
не прошло ни одной женщины, которую он способен был назвать «дамой».
Кузьма (входит). Стоит кабачок на пути — ни
проехать, ни
пройти. Мимо отца родного днем поедешь,
не приметишь, а кабак и в потемках за сто верст видать. Расступись, кто в бога верует! Ну-кася! (Стучит пятаком о прилавок.) Стакан мадеры настоящей! Живо!
Не прошло одного месяца, как все домики прекрасней постройки были загажены, и новая деревня воняла так, что по ней нельзя было
проехать без крайнего отвращения. Во всех окнах стекла были повыбиты, и оттуда валил смрад.
Построили дом, вместимостью
не меньше храма, покрыли его железом; даже загородили проходившую тут
проезжую дорожку, чтобы ни конный, ни пеший
не мешали делать что нужно, и вот что придумали: завести в этой русской школе такого учителя, чтобы он за одну учительскую плату был тоже церковным сторожем, а кстати также был бы летом звонарем, подметал бы церковь и
ходил у дьякона, у батюшек и у старосты на посылках…
До Орла никто ему
не дал никаких сведений, но на станции Орел Савину сообщили, что с предыдущим почтовым поездом
проехала какая-то дама с собачкой, вполне подходящая к его описанию. В Киеве, по добытым им сведениям, дама с собачкой
сошла.
«Боже мой! чтó ж это такое? — думал Ростов. — И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это
пройдет, это
не то, это
не может быть, — думал он. — Только поскорее, поскорее
проехать их!»
И хотя давно уже звенели птицы, и по двору
прошла кошка, старательно выбирая сухие места и избегая холодной и сырой тени от дома, и даже
проехал на станцию извозчик — казалось, что никто еще
не пробуждался к жизни, а живет во всем мире одно только солнце, и только одно оно есть живое.
Проезжий. А так и быть, что
не ходить к нему на работу да и в сторожа
не наниматься, тогда бы земля вольная была. Земля божья, и люди божьи — паши, сей, убирай, кому нужно.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым
проехали часового, который, ни слова
не сказав, мрачно
ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.